Джером Джером - Пол Келвер

— Я хотел спросить, — пояснил я, войдя в комнату целиком, — это помещения Лотта и K°?

— Одно из них, — отвечал он, — заднее. Если вы действительно хотите получить работу, закройте дверь.

Я исполнил его просьбу, а затем объявил, что я — г-н Келвер, г-н Пол Келвер.

— А я — Миникин, — представился он. — Сильванус Миникин. Вы, случайно, не знаете, зачем вы сюда пришли?

При взгляде на его тщедушное тело мне сразу же захотелось пробраться через разбросанные на полу товары и надрать ему уши. Однако, судя по его крупному, серьезному лицу, он вполне мог оказаться старшим делопроизводителем.

— Я к г-ну Лотту, — ответил я с достоинством. Мне назначено.

Достав из кармана письмо и перегнувшись через швейную машинку, я протянул его для осмотра. Прочитав письмо, он внезапно вытащил из глазницы тот глаз, которым до того меня рассматривал, и, протирая его носовым платком, обратил ко мне другой. Удовлетворившись, он вручил мне письмо.

— Хотите совет? — спросил он.

Я подумал, что это может оказаться полезным, и ответил утвердительно.

— Бросьте, — коротко посоветовал он.

— Почему же? — спросил я. — Это что, плохая работа?

Вставив свой стеклянный глаз на место, он вернулся к делам. — Если вам нужна работа, — ответил г-н Миникин, — то вы ее получите. Такой во всем Лондоне нет. Работать будете двадцать четыре часа в сутки, и еще сверхурочные с половинной оплатой.

— Но мне очень нужно, — признался я.

— Тогда присаживайтесь, — предложил г-н Миникин. — Отдохните, пока есть возможность.

Я присел на стул; это был единственный стул в комнате, за исключением того, на котором сидел сам Миникин.

— Хозяин, значит, заставляет работать, — сказал я, — а что он за человек? Приятный?

— Только раз я его видел в плохом расположении духа, — ответил Миникин.

Это звучало неплохо.

— И когда же? — спросил я.

— Все время, сколько я его знаю.

Настроение мое падало. Посиди я наедине с Миникиным немного подольше, я бы, наверное, последовал его совету «все бросить», пока не появился г-н Лотт. Но уже в следующую секунду я услышал, как вторая дверь отворилась, и кто-то вошел в кабинет. Потом прозвонил звонок, и Миникин исчез, не прикрыв за собой дверь между двумя комнатами. Так мне довелось подслушать следующую беседу:

— Почему г-на Скита нет?

— Потому что он не пришел.

— Где письма?

— У вас под носом.

— Как ты смеешь так со мной разговаривать!

— Так они же и вправду у вас под носом.

— Ты передал человеку от Торникрофта, что я просил?

— Да.

— И что он ответил?

— Сказал, что вы лжец.

— Ах, вот как! Ну, а ты что сказал?

— Сказал, что я и сам это знаю.

— Очень остроумно, по-твоему?

— Ну, неплохо.

Какими бы недостатками г-н Лотт ни обладал, он, по крайней мере, умел владеть собой, что я и отметил.

— Кто-нибудь заходил?

— Да.

— Кто?

— Мистер Келвер — мистер Пол Келвер.

— Келвер, Келвер. Кто такой этот Келвер?

— Я могу сказать — дурак.

— Как это?

— Он пришел на работу устраиваться.

— Он здесь?

— Да.

— Ну и как он из себя?

— Выглядит неплохо; блондин…

— Идиот! Я спрашиваю, как у него с головой?

— Сейчас — все в порядке. На ней выходная шляпа.

— Скажи ему, чтобы зашел ко мне. Не уходи, не уходи.

— А как я ему скажу, если не уйду?

— Забери это. Ты с накладными закончил?

— Нет.

— О Господи! А когда закончишь?

— Через полчаса после того, как начну.

— Убирайся! А что, дверь так и была все время открыта?

— Ну, вряд ли она открылась сама.

Появился Миникин с бумагами в руке.

— Заходите, — произнес он. — Да поможет вам Бог! И я зашел, и затворил за собой дверь.

Комната была точным подобием той, из которой я только что вышел. Разве что она была еще больше завалена и загромождена разнообразными предметами, если такое вообще было возможно. Лавируя между ними, я пробрался к столу. Г-н Лотт оказался маленьким, потрепанным человечком, с очень грязными руками и маленькими, беспокойными глазками. Я обрадовался, что он не представительный, а то на меня могла вновь напасть стеснительность; сейчас же я в большей степени мог воздать себе должное. Г-н Лотт сразу же приступил к делу: схватив перевязанную красной ленточкой объемистую пачку писем, он начал размахивать ею перед моим носом.

— Сто семнадцать откликов на объявление, — восклицал он с очевидным удовольствием, — за один день! Вот какой сейчас рынок рабочей силы!

Я подтвердил, что состояние его ужасно.

— Бедняги, бедняги! — прошептал г-н Лотт. — Что с ними станется? Ведь умрут с голоду. Страшная это смерть — от голоду, Келвер; долгая и мучительная, особенно в молодости.

В этом я также был с ним согласен.

— Живете с родителями?

Я объяснил ему мое положение.

— Друзья есть?

Я сообщил, что рассчитываю всецело на собственные силы.

— Деньги? Не ожидаете ли?

Я рассказал, что у меня еще есть несколько фунтов, но когда они кончатся, то ни пенни не останется.

— И подумать только, Келвер, что сейчас сотни, тысячи молодых людей в точно таком же положении! Как это грустно, как грустно! Вы давно ищете место?

— Месяц, — ответил я.

— Я так и думал. А знаете ли вы, почему я выбрал именно ваше письмо из этой кучи?

Я ответствовал, что надеюсь, он смог по нему рассудить, что моя кандидатура окажется самой подходящей.

— Потому что оно хуже всех написано.

Он подтолкнул письмо ко мне.

— Взгляните. Ужас, правда?

Я признал, что почерк — не самая сильная моя сторона.

— Правописание тоже, — добавил он, и был прав. — Как вы думаете, кто вас возьмет, если не я? Никто, — продолжал он, не дожидаясь моего ответа. — И через месяц вы будете искать место, и еще через месяц. Но я сделаю для вас доброе дело: спасу вас от нищеты, дам вам опору в жизни.

Я выразил благодарность. Он отмахнулся.

— Я так понимаю филантропию: помоги тому, кому никто больше не поможет. Вот, паренек в соседней комнате — он неплохой работник; толковый, но нахальный.

Я пробормотал, что так и понял.

— Это он не специально, просто удержаться не может. Заметили, как он смотрит на вас стеклянным глазом, а другим — в противоположную сторону?

Я сказал, что заметил.

— Он всегда так. Прежнего своего хозяина до сумасшествия доводил. Тот ему сказал как-то раз: «Убери свой сигнальный фонарь, Миникин, и посмотри на меня своим настоящим глазом», И что, вы думаете, он ответил? Что это у него единственный глаз, и он не хочет подвергать его потрясениям. Все бы ничего, да вот хозяин был одним из самых некрасивых людей во всем Лондоне.

Я выразил свое негодование.

— А я его терплю. Никто бы не смог. Но ему же надо жить, бедняге.

Я выразил восхищение человеколюбием г-на Лотта.

— Вы работы не боитесь? Вы не из тех бездельников, что весь день спят, и просыпаются, только когда пора домой?

Я заверил его, что, хотя у меня и есть недостатки, но усердие я могу ему гарантировать.

— У некоторых, — с горечью пожаловался г-н Лотт, — на уме только развлечения, девушки, только и болтаются по улицам, работа, дело — нет, это не для них. Я разориться могу, жена, дети мои в работный дом попадут — а им все ничего. Совершенно не думают обо мне — человеке, который не дает им пропасть, кормит, одевает. Вы сколько жалованья хотите?

Я ощутил неуверенность. Я понимал, что передо мной — не добрый самаритянин; надо было быть поскромнее в требованиях.

— Двадцать пять шиллингов в неделю, — предложил я.

Он зашелся в вопле, повторив эту цифру.

— Двадцать пять шиллингов — это при таком-то почерке! И слово «комиссия» правильно написать не может! И в деле не разбирается. Двадцать пять! Вот что я вам скажу, я вам дам двенадцать.

— Но я же не смогу прожить на двенадцать, — возразил я.

— На двенадцать шиллингов не сможет прожить! А знаете, почему? Потому что вы жить не умеете. Знаю я вас. Вам подавай запеканку с ветчиной и телятиной, сладкий пудинг, голландский сыр, да кружку пива в придачу.

У меня потекли слюнки.

— Вы объедаетесь, а потом работать не можете. Да половина болезней у вас, молодых — от переедания. — Послушайте моего совета, — продолжал г-н Лотт, — попробуйте вегетарианскую пищу. Утром — немного овсянки. Очень питательная вещь, овсянка — взгляните на шотландцев. На обед — бобовые. Да знаете ли вы, что в полуфунте чечевицы больше калорий, чем в фунте мяса, больше клейковины. Вот что вам нужно — клейковина, а вовсе не трупы, не мертвые тела. Да я знавал молодых людей — вегетарьянцев — которые, обходясь семью пенсами в день, были, как бойцовые петухи. Семью семь будет сорок девять. За комнату вы сколько платите?