В связи с этим, а также в связи с нашим письмом от 8 июля сего года, где мы рекомендовали дать понять проф. Лейхтентрагеру и его другу, господину Агасферу, что им следует отказаться от приезда в Берлин, столицу Германской Демократической Республики, предлагаем тебе явиться к нам для собеседования в 14 часов следующего понедельника.
С социалистическим приветом,
Вюрцнер,
начальник управления
Министерства высшего и среднего
специального образования.
Господину профессору
Иоханаану Лейхтентрагеру
Еврейский университет
Иерусалим, Израиль
10 сентября 1980 г.
Дорогой, уважаемый коллега!
Мне уже давно следовало бы ответить на Ваше пространное письмо от 3 июля с. г., но важная работа, а затем нервное расстройство, из-за которого я почти месяц не ходил в институт, не позволяли мне сделать это. Однако тема Агасфера не отпускала меня; мой врач даже высказал предположение, что она каким-то, хотя бы отдаленным, образом связана с моим недомоганием, говорил о фиксации, на которую Вы в свое время уже намекали, и даже выспрашивал, не являлся ли Вечный жид мне во сне или наяву, на что я со спокойной совестью ответил отрицательно.
Тем не менее, дорогой коллега, остается вопрос, почему, собственно, нас обоих так долго и так интенсивно занимает эта тема; ведь если речь о фиксации заходит применительно ко мне, то насколько же сильной она должна быть у Вас, верующего в реальность человека, который чудесным образом пережил многие столетия, и пытающегося убедить в том же самом меня? А может, следует рассмотреть и общественную значимость данного вопроса? Чем объяснить повсеместное и явное повышение интереса к Агасферу, его истокам, его истории, его влиянию?
В мире ничто не возникает случайно; по законам диалектического материализма, каждое явление обусловлено другим, поэтому следует подумать, что же за всем этим кроется и чьим интересам служит. Именно на эти вопросы Вы, дорогой профессор, и дали – возможно, невольно – вполне убедительный ответ, когда охарактеризовали себя в июльском письме, затрагивающем вероятный запрос к властям ГДР относительно въездной визы, как сторонника законности и порядка, а Вашего друга Агасфера объявили полной противоположностью себе, человеком, исповедующим беспорядок, перевороты, нетерпение, беспокойство, то есть представили его фигурой, символизирующей анархию. Подобные типы – вспомните Троцкого и прочих – всегда служили и служат орудием самых темных сил реакции и империализма, поэтому советую Вам, дорогой коллега, из искренне дружеского расположения (а я надеюсь, что наша длительная и содержательная переписка сдружила нас): подумайте еще раз и по возможности постарайтесь проверить, не является ли сегодняшний, вполне реальный Агасфер (о его предшественниках пока говорить не буду) чем-то иным, нежели безобидным продавцом обуви.
Во всяком случае, сомневаюсь, что ему будет дано разрешение на въезд в Германскую Демократическую Республику.
Всего наилучшего, особенно крепкого здоровья,
преданный Вам
(Prof.Dr.Dr.h.с.) Зигфрид Байфус
Институт научного атеизма
Берлин, ГДР.
Господину профессору
Dr.Dr.h.с. Зигфриду Байфусу
Институт научного атеизма Беренштрассе, 39а
108 Берлин
10 сентября 1980 г.
Дорогой профессор Байфус!
Меня очень обеспокоило Ваше долгое молчание, ведь последнюю весточку от Вас я получил в июне. Какими бы неоправданно длительными ни были задержки писем из-за Вашей и нашей цензуры на почте, я должен был бы за это время что-то услышать от Вас, особенно если учесть Вашу обычно быструю реакцию во всех случаях, когда дело касалось Агасфера. Уж не занедужили ли Вы и не помешали ли какие-либо инстанции продолжить нашу столь плодотворную научную корреспонденцию? Во всяком случае, я решил написать Вам сам, просто не мог не сделать этого, даже если Ваше письмо уже находится в пути и пересечется с моим сегодняшним посланием. Меня побуждают сделать это две причины, не говоря уж о том, что я испытываю естественное беспокойство за душевное и физическое благополучие коллеги, который вместе со мной принадлежит к числу редких специалистов по Агасферу. Первая причина заключается в том, что у меня есть все основания рассчитывать на финансовую помощь моего университета, который, видимо, сможет помочь мне осуществить поездку по местам, связанным с жизнью и деятельностью Агасфера, то есть, например, в Виттенберг, который находится в ГДР. Эта поездка состоится, вероятно, еще до конца года, и мы с господином Агасфером, который будет сопровождать меня, оплачивая расходы за собственный счет, были бы рады познакомиться с Вами лично и посетить Ваш институт в Восточном Берлине.
Вторая причина неотложности, срочности моего письма еще важнее, ее даже можно назвать сенсационной. Господин Агасфер только что был у меня, чтобы сообщить, что реббе Йошуа, которого Вы лучше знаете под греческим именем Иисус Христос, вновь побывал на земле; он, Агасфер, не только сам видел его, но и имел с ним весьма продолжительную беседу.
Вы, дорогой коллега, всегда ставили под вопрос существование Агасфера, поэтому в данном случае Вы тем более можете возразить, что, дескать, свидетельство мифической личности не имеет фактической достоверности и что не может быть и речи о реальности неоднократно предсказанного в Новом завете вторичного пришествия Иисуса Христа, поскольку нет бесспорных исторических свидетельств, которые доказывали бы первое вочеловечение так называемого Сына Божьего, не сохранилось ни еврейских, ни греческих, ни римских документов, ничего, кроме все того же Нового завета, отдельные части которого были написаны задним числом несколькими авторами с очевидной целью пропаганды и распространения сектантского вероучения, отклоняющегося от ортодоксального иудаизма.
Хотелось бы сразу же отметить, что и мне фигура Иисуса Христа в ее традиционной интерпретации представляется крайне сомнительной; по моему мнению, реббе Йошуа, который в свое время странствовал по Иудее и окрестным землям, проповедуя и рассказывая притчи, еще при жизни, а тем более после смерти был окутан большим количеством мифов, сочиняемых и распространяемых его приверженцами, которые в конце концов объявили его долгожданным мессией.
Однако, когда передо мной предстал мой друг Агасфер со своим спокойным рассказом, как, видимо, приходит и к Вам господин доктор Якш с новыми аргументами в пользу того или иного своего тезиса, я не мог не поддаться его влиянию, и, думаю, Вы также не останетесь безучастным к его рассказу.
По его словам, Равви, облаченный в некогда белое, а теперь грязное и изодранное одеяние, с трудом поднимался по Виа Долороза, он шатался, будто нес на плечах большую тяжесть, был бледен и очень тяжело дышал. Тем не менее, на него почти не обращали внимание, ибо большое количество туристов в этой части Иерусалима всегда притягивало сюда разных нищих, попрошаек и странных типов; лишь несколько молодых людей с гитарами и рюкзаками поначалу заинтересовались им, но тут же отвлеклись на другие диковины. Он же, Агасфер, сразу узнал реббе Йошуа, это и не удивительно, особенно если вспомнить их первую, чреватую драматическими последствиями встречу на том же месте. И вообще появление реббе Йошуа не слишком удивило его; отвечая на мой вопрос, господин Агасфер признался, что так или иначе с некоторых пор ожидал этого события, у него даже появилось ощущение deja vu, когда Равви снова подошел к нему и попросил разрешения передохнуть в тени дома.
На сей раз, поведал мне мой друг, он поступил иначе, нежели это сохранилось в предании. Он не прогнал Равви от своих дверей, а пригласил в дом, провел измученного путника через обувную лавку мимо нескольких шокированных покупателей во внутренний дворик, где предложил гостю расположиться под навесом из вьющегося винограда. Равви отказался от стаканчика вина и от кока-колы, выпил лишь глоток воды и дал омыть кровоточащие раны на своей голове, не издав при этом ни единого стона, лишь вздрогнул раз-другой, когда он, Агасфер, смазал довольно глубокие раны йодом.
Потом, немного отдохнув, реббе Йошуа заговорил. Он сказал, что здесь последняя остановка на его пути, а когда мой друг Агасфер спросил, неужели он вновь решил обречь себя на мученичество, с улыбкой ответил: нет, на сей раз – нет; настало иное время, пришла пора не страданий, а суда. На естественный вопрос, кого же надо судить, Равви ничего не ответил, полагая, видимо, по словам моего друга, что это ясно и так. Очень туманно выразился Равви о тех, кто так жестоко с ним обошелся, осталось неясным, была ли это военная полиция, арабские террористы или просто хулиганы, которым хотелось на ком-либо сорвать свою злобу.
