Перед ним расстилался самый дикий участок непентинского берега. Очертания его внушали мысль не столько о действии земных сил, сколько об изломанном катаклизмами, выжженном лунном ландшафте — творении какого-то горячечного демона. Скользя по берегу, взгляд не встречал ничего, кроме иззубренных, устрашающе высоких утёсов, изломанных ущелий и трещин, которым палящее пламя придало фантастические очертания и которые, переплетаясь, спадали туда, где в населённых чудовищами гротах дремала вода.
Только один признак присутствия человека виднелся вдали — белая вилла. Примостившаяся на светло-лиловом трахитовом мыске, она сверкала и вспыхивала под лучами солнца, как самоцветный камень. Эту виллу он знал: в ней жила госпожа Стейнлин. Взглянув в ту сторону, он вспомнил, что обещал на следующей неделе прийти на пикник, который она устраивала сразу после празднества в честь Святой Евлалии и на который был приглашён весь Непенте. Ниже виллы, у самого края воды мелькали крохотные красные точки.
Это ещё что такое?
Ну да, конечно! Даже на таком расстоянии в искорках можно было признать рубахи Священных шестидесяти трёх, облюбовавших это, нельзя сказать чтобы очень уединённое место для купания и решительно безразличных к любопытствующим взглядам — или смирившихся с ними. Мистеру Херду, среди прочих, также доводилось наблюдать за их водными увеселениями.
Мессия в этих забавах участия не принимал — мешали возраст и всё возраставшая немощь; сверх того, говорили, что в последнее время его одолевали позывы извергнуть из себя некое новое Откровение, — с которым острову предстояло познакомиться как раз этим утром. Но остальные московиты с удовольствием сходились сюда в утренние часы для совершения очистительных летних обрядов — белокожие отроки и девы, матроны и почтенные старцы, все сплошь голые, как Адам, плескались в водах солнечной бухточки, поедали, будто баснословные Ихтиофаги, сырую рыбу и крабов, целовались, возносили хвалы Господу и расчёсывали друг дружке длинные русые власы. Госпожа Стейнлин, поневоле, если не по свободному выбору ставшая свидетельницей их патриархальных забав, не снисходила до препирательств с пустыми людьми, ради удовлетворения нездорового любопытства собиравшимися на этом же пляжике под тем предлогом, что тут-де можно замечательно повеселиться и вообще увидеть одну из достопримечательностей Непенте. То есть, это она теперь не снисходила. Так было далеко не всегда. Многое переменилось с тех пор, как на острове объявился Пётр Великий. В те невозвратные времена воспитанная в правилах лютеранства госпожа Стейнлин, не скупясь на выражения, кляла столь откровенные проявления животного начала. Ныне же душевная дружба с красавцем-апостолом открыла ей мистический смысл происходящего. Земная любовь чем-то неземным овеяла её душу. Завеса пала, теперь за внешним обличием она прозревала Символическую Потусторонность. Глубоко проникнув в её сокровенный смысл, госпожа Стейнлин говорила теперь, что зрелище это вызывает в сознании картины Века Невинности, в который мир был ещё юн…
Внезапно в поле зрения епископа оказалась щегольская гребная лодка, направлявшаяся к нему со стороны маленькой бухточки и находившаяся уже в нескольких ярдах, когда он её заметил. Епископ умело нырнул, а вынырнув, обнаружил прямо над собой мистера Кита, улыбавшегося ему, с глуповатым благоволением взирая сквозь очки.
— Прекрасно выглядите, — сказал мистер Кит. — Совсем как русалка, только без хвоста.
— Вы мне льстите.
— Нисколько. Забирайтесь в лодку, я вас покатаю.
— Может быть, всё же прихватить с собой одежду?
— Как вам будет угодно. Если хотите одеться, мы можем снять вас вон с того валуна.
— Вы очень любезны.
Ещё бы не любезен. Пригласить кого-либо из друзей на борт одной из своих яхт или гребных лодок означало для мистера Кита совершить акт редкостного самоотречения, ибо он говорил, что нет на свете судна, будь то даже океанский лайнер, достаточно просторного, чтобы вместить более одного пассажира.
— А вы не без удобства устроились, — заметил епископ, ступив на борт и оглядевшись. — Полагаю, барка Клеопатры выглядела примерно так же.
— Ветерка, заслуживающего такого названия, сегодня не предвидится. Вот и приходится грести.
Красного шёлка навес преграждал дорогу солнечным лучам; убранство крохотного судна — редкого сорта полированное дерево, сафьяновые сиденья и разного рода замысловатые приспособления — свидетельствовало о вкусе или по меньшей мере доходе сибарита. Вёслами орудовали седоватый, загорелый моряк и его курчавый сын; на корме восседали двое слуг Кита, которых мистер Херд мог бы принять за чету древнегреческих гениев-покровителей, если б стоявший между ними огромный, современной работы плетёный короб не портил впечатления. Короб беспокоил епископа как своим несоответствием общему антуражу, так и тем, что он никак не мог понять его назначения, но мистер Кит в конце концов разрешил эту загадку, сказав:
— Я подумал, что стоит самому взглянуть на источник Святого Илии, а заодно и позавтракать на берегу. Не знаю только, хватит ли нам двоим содержимого корзинки?
— Вот этой? Подумать только. Я уж решил, что вы в ней небольшое пианино везёте. А что за источник?
— Так вы ничего не слыхали? Совсем ничего?
И он рассказал о событиях предыдущего дня.
— Как? — продолжал он. — Вам даже про мисс Уилберфорс ничего не рассказывали? Не знаю, то ли она решила, что у неё опять день рождения, то ли дурные знамения подействовали ей на нервы… Обычная, в общем, история, хотя и с несколько большим размахом. С гораздо большим. Видите ли, была уже поздняя ночь, а ей непременно хотелось спеть «Доброе старое время», да она ещё пыталась перевести слова на свой собственный, не вполне обычный итальянский арестовавшему её полицейскому. Короче говоря, шум стоял изрядный, пока кто-то не выбросил из окна одеяло. Полицейский оказался новичком, ещё не знакомым с её повадками, так что они его потрясли до глубины души. К тому же его жена пожаловалась Судье, а тот поутру дал мне знать, что она сидит в кутузке.
— В тюрьме? Английская леди?
— Ну, вообще-то далеко не впервые. Однако, моя реакция ничем не отличалась от вашей. Я выкупил её и заткнул Судье рот пятидесятифранковым билетом. Только пожалуйста — строго между нами.
Услышанное не порадовало мистера Херда. Как-то оно выбивалось из царившей на Непенте гармонии. Он заметил:
— Судя по всему, в том, что касается скандальных развлечений для общества, на мисс Уилберфорс вполне можно положиться. Я был бы рад чем-нибудь помочь этой несчастной.
— Милейшая женщина! Не представляю, что бы мы без неё делали. Кстати, вы Дениса в последнее время не видели? Нам следует быть поласковее с этим молодым человеком, Херд. По-моему, здешний ясный языческий свет не сделал его счастливее. Что-то его гнетёт. Какое вы о нём составили мнение?
— О Денисе? Никакого.
— Вы меня заинтриговали.
— Чем же?
— Тем что шкала ваших ценностей кажется мне перевёрнутой с ног на голову. Ваше сердце остаётся глухим к Денису, но открывается навстречу никчёмной и неизлечимой пьянчужке. Одна счастлива сверх всякой меры, у другого явно неспокойно на душе. Но последнее оставляет вас безразличным. Как бы вы это объяснили?
Мистер Херд задумался. Может быть, его ценности действительно извращены? Не совершил ли он чего-то такого, за что ему следует себя укорить? Он вспомнил о недавней встрече с Денисом, похоже, и впрямь пребывавшем в унынии; они обменялись несколькими приветственными словами и разошлись. Пожалуй, ему следовало проявить несколько большее дружелюбие. Нужно будет при первой же возможности искупить свою вину. Он спросил:
— Какие-нибудь родственники у него есть?
— Мать, она сейчас во Флоренции. Они, сколько я понимаю, в размолвке. Вероятно, он видит её насквозь, как видит насквозь Герцогиню, как видел бы и нас с вами, если бы мы ему позволили. Пока же он блуждает в мечтательных потёмках, пытаясь нащупать собственный путь в жизни и научиться от всех нас чему-либо полезному. Что общего может иметь такой человек с матерью, какой бы та ни была?
— Всё, — с энтузиазмом откликнулся мистер Херд.
— Решительно ничего. Вы думаете о собственной матери. Забывая, что вы с ней совершенно не видитесь. На таких условиях любой сын может сосуществовать с какой угодно матерью. Но факт остаётся фактом: никто не понимает юношу так мало, как его мать. Оглянитесь вокруг и вы поймёте, что это правда! Почитай отца и мать твоих. Пожалуй. Но прежде чем ожидать возникновения сколько-нибудь разумных отношений между сыновьями и матерями, следует привить последним хотя бы начатки цивилизованности. Дочери дело иное. Они циничнее, не такие идеалистки, они способны ладить с матерями, потому что способны над ними смеяться. Я говорю об общем положении дел. Разумеется, существуют блистательные исключения. В настоящее время мать приносит дитя в мир, но, похоже, этим деянием её возможности и исчерпываются. Ни одна из них не в состоянии удовлетворить даже элементарные животные потребности своего ребёнка. Просто поразительно, какое количество детей ухитряется выжить вопреки усилиям их матерей. Спросите любого врача.
