— Сейчас объясню все по порядку, слушайте. Вот здесь вырез в виде серпа молодой луны, в него просовываете сигару, раз! — и кончик сигары отрезан. Внизу имеется небольшое приспособление для резания проволоки. Ножницы плоские, поэтому ими можно пользоваться как линейкой. На обратной стороне лезвий имеются деления, поэтому ножницы можно использовать для измерений. Вот тут снаружи — пилочка, ею подпиливают ногти. Смотрите хорошенько. Этот конец можно использовать в качестве отвертки. Этими ножницами без особого труда открываются любые ящики, как бы крепко они ни были заколочены. Дальше, кончик этого лезвия сделан в виде буравчика, а вот этим можно стереть неправильно написанный иероглиф, а если разделить половинки ножниц, получатся ножи. И последнее… о хозяюшка, последнее самое интересное. Вот здесь — шарик, величиной с глаз мухи, посмотрите.
— Не хочу, ведь снова обманываете.
— Почему вы мне не верите? Если думаете, что я вас обманываю, взгляните сами. Ну? Неужели не хотите? А ведь интересно, — и с этими словами Мэйтэй протянул кожницы хозяйке. Та неуверенно взяла их, поднесла к глазам и стала тщательно рассматривать.
— Ну, что?
— Сплошная тьма.
— Там не должно быть никакой тьмы. Повернитесь еще чуть-чуть к свету, не наклоняйте ножницы так сильно… вот-вот, теперь видно?
— Ого, фотография. Как сумели туда вклеить такую маленькую фотографию?
— Очень интересно, правда? — оживленно болтал Мэйтэй. Хозяину, который с самого начала сидел молча, тоже вдруг захотелось взглянуть на фотографию.
— Эй, мне тоже покажите, — потребовал он. Хозяйка все ближе подносила ножницы к лицу, приговаривая при этом: «Ой, как красиво, голая женщина».
— Эй, тебе же сказано, покажи.
— Ах, подождите немного. Какие у нее красивые волосы. До пояса. Смотрит вверх, до ужаса высокая, но все-таки красивая,
— Говорят тебе, покажи, значит показывай, — прерывающимся от гнева голосом закричал хозяин.
— Ах, извините, что заставила ждать. Нате, смотрите сколько угодно.
В тот момент, когда хозяйка передавала мужу ножницы, служанка доложила: «Прибыл заказ гостя», — нанесла в гостиную две корзинки гречневой лапши.
— Хозяюшка, это угощение за мой счет. Извините, давайте покушаем. — И Мэйтэй вежливо поклонился.
Хозяйка не могла понять, то ли это делается всерьез, то ли в шутку, а поэтому не знала, как себя вести. Она лишь коротко ответила: «Пожалуйста», — и продолжала вопросительно смотреть на Мэйтэя. Хозяин наконец оторвался от фотографии:
— Послушай, в такую жару вредно есть лапшу.
— Ничего, все будет в порядке. Ведь от любимых кушаний редко бывает плохо, — сказал Мэйтэй и снял с корзинок крышки. — О, свеженькая, хорошо! От лапши, которая слипается, как и от человека, у которого не все дома, хорошего ждать не приходится, — сказал Мэйтэй и, добавив в соус разные приправы, принялся его размешивать.
— Не клади так много хрену, а то горько будет, — забеспокоился хозяин.
— Гречневую лапшу едят с соусом и хреном. Ты, наверное, не любишь ее.
— Я люблю пшеничную.
— Пшеничную едят конюхи. Мне жаль людей, не понимающих толка в лапше. — И, не переставая болтать, Мэйтэй погрузил свои хаси в корзину и, стараясь ухватить как можно больше лапши, приподнялся на два суна.
— Хозяюшка, лапшу можно есть по-разному. Тот, кто ест лапшу впервые, поливает ее большим количеством соуса, а потом мучается. Так и не поймешь вкуса лапши. Лапшу нужно брать вот как.
Он поднял хаси, и множество длинных полосок лапши повисло в воздухе. Мэйтэй-сэнсэй уже намеревался открыть рот, но глянул вниз и увидел, что дело осложнилось тем, что около двенадцати-тринадцати лапшин завязли в корзинке.
— А длинные они, однако. Взгляните, хозяюшка, какие они длинные, — снова обратился он к хозяйке, ища поддержки.
— Да, очень длинные, — ответила хозяйка. Ей очень нравилось наблюдать эту сцену.
— Так вот, эту длинную лапшу на одну треть погружают в соус и потом единым духом проглатывают. Жевать ее не принято. Весь вкус пропадет. Самое приятное, когда лапша легко проскальзывает в горло, — сказал Мэйтэй и решительно поднял хаси; лапша наконец отделилась от корзинки. Держа хаси в руке над чашкой с соусом, он стал медленно погружать лапшу в соус. В полном соответствии с законом Архимеда уровень соуса повышался по мере того, как в него погружалась лапша. Однако соус в чашке был налит почти до краев, и не успела лапша, свисавшая с хаси Мэйтэя, погрузиться в нее, как чашка оказалась полной. Когда хаси отделяло от чашки всего пять сун, они вдруг замерли в воздухе. Да это и понятно. Стоило им опуститься еще немного, и соус полился бы через край. Мэйтэй, кажется, тоже пребывал в нерешительности, но вдруг проворно наклонился к хаси, и в то же мгновенье послышалось чмоканье, кадык сэнсэя раз-другой судорожно дернулся, и лапши не стало. Я увидел, как в уголках глаз Мэйтэй-куна выступили две капли, очень похожие на слезы, и скатились по щекам. Я до сих пор не знаю, что было причиной слез — хрен или то усердие, с которым он заглатывал лапшу.
Хозяин восторженно крикнул:
— Здорово. Как это ты сумел проглотить!
— Чудесно. — Хозяйка тоже вознесла похвалу искусству Мэйтэя.
Мэйтэй, не сказав ни слова на их восторженные выкрики, положил хаси и несколько раз стукнул себя по груди.
— Хозяюшка, обычно такую длинную лапшу проглатывают за три с половиной — четыре глотка. Если есть медленнее, то пропадет всякая прелесть. — Он вытер рот платком и перевел дух.
И тут пришел Кангэцу-кун. На голове у него была зимняя шапка, ноги покрыты пылью — непонятно, зачем он заставлял себя страдать в такую жару.
— А вот и наш красавец пожаловал. Ты не против, чтобы мы продолжали трапезу? — сказал Мэйтэй-кун и без зазрения совести доел оставшуюся лапшу. На этот раз его манеры не были столь великолепны, он ел торопливо и, не переводя дыхания, быстро расправился с двумя порциями лапши,
— Кангэцу-кун, ты скоро кончишь свою диссертацию? — спросил хозяин.
Мэйтэй тут же подхватил:
— Кончай скорее, а то барышня Канэда заждалась.
Кангэцу— кун ответил со своей обычной усмешкой:
— Постараюсь кончить побыстрее, чтобы искупить свою вину и успокоить ее. Но тема у меня, что ни говори, трудная и требует кропотливого труда. — Он говорил серьезно о вещах, которые никто не считал серьезными.
— А раз тема трудная, то ты не сможешь закончить работу так быстро, как хочет Нос. Впрочем, этот Нос вполне стоит того, чтобы к нему подлизывались, — вторил Мэйтэй в тон Кангэцу. И лишь хозяин оставался серьезным.
— А на какую тему у тебя диссертация?
— Влияние ультрафиолетовых лучей на электрические процессы, происходящие в глазном яблоке лягушки.
— Странная тема. От Кангэцу-сэнсэя как раз можно было ожидать, что он займется такой замечательной темой, как глазное яблоко лягушки. Послушай, Кусями-кун, а было бы неплохо, если бы он, перед тем как закончить свою диссертацию, сообщил Канэда хотя бы ее тему.
Хозяин не обратил на слова Мэйтэя никакого внимания и спросил у Кангэцу:
— Неужели такая тема требует глубоких исследований?
— Конечно. Это очень сложная тема. Хотя бы потому, что линза в глазном яблоке лягушки устроена не так уж просто. Придется проводить всевозможные опыты, я думаю приступить к ним после того, как изготовлю стеклянный шарик.
— Но ведь такую вещь, как стеклянный шарик, можно купить у стекольщика.
Кангэцу— сэнсэй резким движением выпрямил спину.
— Ничего подобного, — воскликнул он. — И круг, и прямая линия суть тригонометрические фигуры, и невозможно найти идеальных кругов и прямых линий, которые бы соответствовали геометрическому определению.
— А раз нет, то брось возиться с ними, — посоветовал Мэйтэй.
— Сначала я собирался сделать шар, который бы мог служить мне для опытов. Я занимаюсь этим уже несколько дней.
— Получился? — спросил хозяин; можно подумать, что это так легко.
— Как же, получится, — сказал Кангэцу-кун, но тут же заметил в своем ответе небольшое противоречие и поспешил добавить: — Это очень трудно. Я постепенно шлифовал его, но вдруг мне показалось, что в одном месте его радиус великоват, и я решил немного подточить, когда же подточил с одной стороны, оказалось, что выпирает другая. Я снова принялся точить и доточил до такой степени, что он вообще перестал быть круглым. Я был страшно раздосадован и попытался устранить неровности, но тут в диаметрах снова началась неразбериха. Большой шар величиной с яблоко становился все меньше и меньше, пока не достиг размеров вишни. Но я продолжал неустанно трудиться и довел шарик до размеров горошины. Но и тогда не получилось правильной сферы. Точил, точил… С января сточил шесть стеклянных шариков, — распространялся Кангэцу-кун, и было невозможно понять: то ли он правду говорит, то ли врет?
— Где ты их обтачиваешь?
