Поэт-губернатор проводил своего гостя в вестибюль и расцеловался с ним у выхода. Швейцар так низко поклонился, что фалды его сюртука взлетели в воздух. Он снисходительно наблюдал, как благосклонно прощался губернатор с самым низшим из своих подданных. Когда каменщик вышел и уже ступил на тротуар, губернатор вдруг что-то вспомнил. Он помчался за своим гостем и крикнул по-исландски:
— Эй, Стейнар из Лида! Я тебя правильно понял: ты домой собрался? А не дать ли мне тебе землю?
— В этом вовсе нет нужды, мой дорогой судья, — ответил тот, кто вдруг опять стал Стейнаром из Лида. — А что это за земля, позволь тебя спросить?
— Лид в Стейнлиде. Я был вынужден продать его с аукциона, чтобы оплатить все налоги и убытки. Последнюю ставку под молотком поставил я, чтобы хутор не достался Бьёрну из Лейрура в придачу к его остальным владениям. Если ты подойдешь со мной к портье, я напишу тебе бумажку — и земля опять будет твоя.
Поэт-губернатор, новый форпост Исландии в Британской империи, к сожалению, оказался не единственным исландцем, лишенным интереса к истине Золотой скрижали и к той стране далеко за пустынями, где живет эта истина. Вот уже триста лет, а иные говорят и все четыреста, как исландцы взяли себе за правило верить только учениям, идущим из Дании. Епископ Тьоудрекур как-то говорил, что, подобно тому, как датчане свою премудрость черпают у немцев, так и мозг исландцев, надо полагать, по случайному недоразумению, помещается в голове датского короля. Исландцы тотчас оставили мормонов в покое, как только узнали, что так с ними поступил Кристиан Вильхельмссон у себя в стране. Но тут опять встает вопрос, на который епископ Тьоудрекур не смог ответить после возвращения из своей последней длительной миссии. Как расценивать тот факт, что исландцы перестали избивать мормонов, шаг ли это вперед или назад? В прежние времена, стоило мормону ступить в Рейкьявик, как толпа бездельников и пьянчуг, столь характерная для лица города, устремлялась к нему и преследовала по пятам криками и бранью. Мальчишки швыряли в него камнями, снежками, комьями грязи, а исчерпав все ругательства, кричали ему вслед, что он косолапый или что для мормона у него слишком большая голова. А стоило мормону организовать собрание, чтобы проповедовать полезные вещи, как, например, крещение посредством погружения в воду или необходимость расстаться с дурной привычкой браниться, или же рассказать о ширине улиц в святом граде Сионе, — как эти нарушители порядка взбирались на трибуну и принимались вовсю тузить святого человека. Лютеранские епископы и теологи писали брошюры, прославляя Лютера и другие немецкие авторитеты в пику мормонам, зная, что датчане во всем полагаются на немцев. А отдельные слегка свихнувшиеся исландцы посылали злопыхательские статьи в газету «Тьоудоульф» или же выискивали в Библии цитаты, опровергающие учение мормонов, надеясь таким образом отправить этих гнусных людей в преисподнюю.
Теперь же времена изменились. Когда мормон Стенфорд прибыл в Рейкьявик, ни один уличный мальчишка, ни один пьянчуга не обратил на него внимания, словно мормон был самым обычным крестьянином с востока. Большинство полоумных тоже забыли о мормонах и стали увлекаться электричеством. Ни в одной газете того времени не появилось ни строчки о прибытии в страну этого мормона, кроме объявления, которое он поместил сам в газете «Тьоудоульф». В нем извещалось, что Стоун П. Стенфорд, каменщик и мормон из Испанской Вилки на «территории» Юта, собирается в конце зимнего рыболовного сезона созвать собрание в обществе трезвости, вечером, такого-то числа, и рассказать все об откровении, данном Джозефу Смиту. Стенфорд был единственным мормоном, которого ни разу не били в Исландии. Никто не сочинял против него брошюр — ни магистры, ни помешанные, — за исключением этой маленькой, скромной книжонки, написанной человеком, не отличающимся большой ученостью, который время от времени берется за перо.
Мормон Стенфорд пытался вступать в разговор с людьми на улице или в гавани, где они собираются кучками, в особенности по вечерам, стоят и смотрят на бухту, без конца пихая в нос свои рожки-табакерки. Как-то он остановил водовоза с четырьмя парами туфель и с тремя потрепанными шляпами и старую подвыпившую работницу гавани с мешком соли на плечах. Он спросил их, не сочтут ли они для себя полезным окунуться в воду и не хотят ли познакомиться с брошюрой Джона Притта, которую он может любезно им предложить? Они посмотрели на него, даже не кивнув головой. Может быть, продолжал спрашивать мормон, они предпочитают замечательную книгу, написанную Тьоудрекуром Йоунссоном из Боуля, что на Островах? Но они даже не крикнули ему: «Заткни глотку!»
Когда пришла весна и наступил тот назначенный вечерний час, когда Стоун П. Стенфорд должен был делать сообщение в обществе трезвости об откровении, чайки летали мимо дверей и ныряли в озеро за мелкой рыбешкой. Ни одна живая душа в городе не удосужилась сделать небольшой крюк, чтобы прийти сюда и послушать о хорошей стране, где царят мир и правда. Только две пожилые женщины в длинных широких юбках, будничных фуфайках, закутанные в черные, как деготь, шерстяные шали так, что виднелись только кончики посиневших носов, тихонечко вошли и сели у дверей; может быть, им хотелось услышать что-нибудь о многоженстве. Спустя некоторое время пришел еще один посетитель. Седовласый старик, с солидным брюшком, очевидно совершенно слепой, пробирался ощупью, выбрасывая перед собой палку. Он остановился у кафедры, снял шапку, положил ее на скамейку, сел, не расставаясь с палкой — должно быть, она была для него самым надежным из органов чувств.
— Прекрасная погода! Не так ли? — громко, на весь зал произнес новый слушатель. Некоторое время он ожидал ответа, затем добавил: — Думаю, что сюда сегодня собралось немало честного народа.
В зале опять ни звука. Тогда докладчик вышел из темного угла, где он сидел, дожидаясь публики, и подошел к человеку, взыскующему истины, который, победив свою слепоту и немощь, пришел, чтобы разузнать о лучшей стране из всех стран.
— Позвольте, да никак это Бьёрн из Лейрура? Ну, приветствую тебя, мой дорогой друг, — говорит человек из Юты. — Кажется, у тебя со зрением неладно? Не огорчайся и не принимай слишком близко к сердцу… В конце концов важно только одно видение…
— Можешь спокойно перескочить через эту главу, дружище. Я уже и без того спасся, — перебивает его слепец. Он с помощью палки приблизился к мормону, притянул его к себе и расцеловал. — Здравствуй, старина Стейнар из Лида! Дорогой друг моего сердца! Дочка твоя, славная девчушка, обратила меня в мормона куда более верным и доходчивым способом, чем те, которыми располагает такой старик, как ты.
— Да, тут один человек говорил мне кое-что об этом, — сказал мормон. — Не хочу ни о чем расспрашивать. То, что свершилось однажды по воле всевышнего, должно быть, неизбежно. Быть может, я смогу приобщить тебя к вечному городу со святыми, если нам удастся найти чистый ручей…
Слепой ответил:
— Окунешь ли ты эту полумертвую развалину или оставишь сухой, все равно: у нас с тобой одна родина отныне. И если бы судья Бенедиктсен, задурив мне голову, не довел меня до банкротства, быть может, я поехал бы сейчас в Юту, чтобы умереть там, а не сидеть здесь, в Рейкьявике, и плести веревки для торговцев лошадьми, зарабатывая себе на пропитание на старости лет. Теперь принято спутывать ноги лошадям. Новые господа — новые порядки…
Мормон ответил:
— Что же я медлю. Мне нужно передать тебе привет от англо-исландской фирмы в Эдинбурге. Я встретил судью в новой меховой шубе на улице Принцев, он пригласил меня к себе в огромный зал, угостил кофе и дал мне землю. Хе-хе-хе… Эта шутка не хуже той, которую отколол в свое время Кристиан Вильхельмссон, когда, помнишь, он несколько лет назад приехал из Дании и пожаловал нам, исландцам, право ходить в своей стране не сгибаясь. Когда же исландцы наконец дождутся того времени, что их общество будет управляться божьей премудростью, согласно Золотой скрижали?
— Да, дружище, ты можешь говорить о набожности — тебе ведь однажды всевышний послал скакуна, лучшего, чем мои лошади, хотя в Исландии такого знатока лошадей, как я, не сыскать, — сказал Бьёрн из Лейрура. — Я никогда не забуду, как судья Бенедиктсен, самый ловкий уговорщик у нас в стране, расставлял сети для твоей лошадки, не говоря уж о простофиле-барышнике из Лейрура. Но ты в конце концов продал дорогую штучку за ее истинную цену. Ну а чего добился Бьёрн из Лейрура? Старик получает десять эре за каждую сплетенную им штрипку для лошади. И все же его ветвь укоренилась в раю, как и твоя. Премудрость знает свое дело.
В прежние времена все было по-другому. Тогда судьи и пасторы издавали указы, что того, кто осмелится приютить мормона или даст ему напиться, ждут пытки. Тогда «святые Судного дня» крались по ночам, как отверженные, по овечьим тропинкам и только поздней ночью устраивались на ночлег в овчарнях, среди блеющих животных зимой и плесени летом.
