— Да, везет же некоторым… — Кийр склоняет несколько набок свою кунью голову.
— Везти-то везет, но надобно и самому везти, высказывает свое мнение капитан, особенно выделяя слово «самому».
— А ты, Йоозеп, не мог бы присоветовать мне какого-нибудь стоящего батрака и служанку? — Георг Аадниель напускает на себя деловитость. — Вообще-то я затем сюда, в Юлесоо, и пришел.
— Гм… Батрака и служанку?.. Чего ж ты с этим так припозднился, сейчас все сельские работники уже наняты и при деле. Но мы еще поговорим об этом. А теперь пойдем, посидим там.
Возле изгороди, между двух лип стоит большой прямоугольный стол с двумя длинными скамейками. Все рассаживаются, курящие вытаскивают свои припасы и угощают куревом друг друга.
— Нет, всякого можно было ожидать, на всякое надеяться, — заговаривает Тоотс, — но что на горизонте появится также и наш друг Тали — это, впрямь, и во сне не снилось! Ой-ой-ой!
И школьному другу Тали приходится хотя бы в двух-трех словах поведать, где он живет, чем занят и как вообще его дела. Как раз в тот момент, когда он заканчивает свое нехитрое повествование, возле садовой калитки появляется пышущая здоровьем, в меру полная женщина и, заслонив рукой глаза от солнца, смотрит в сад. «Ог-го! Какие редкие гости!» — с улыбкой бормочет она себе под нос. Одета она только что не по-воскресному и соответствующим образом причесана. Не иначе как уже увидела из окна или же услышала через раскрытую дверь, что во дворе целый полк мужчин, и — само собою! — она тоже должна им показаться.
Несколько неуверенно приближается она к сидящим за столом мужчинам, сожалея, что не заняла руки каким-нибудь предметом, — они вдруг становятся словно бы лишними, их некуда деть, где бы они выглядели естественными… более или менее на своем месте. Но она пересиливает себя и здоровается ясным и звонким голосом.
Все, за исключением самого Тоотса, поднимаются и отвешивают ей вежливый поклон.
— Ну, Тээле, — произносит хозяин Юлесоо с соответствующим жестом, — ты, конечно же, узнаешь всех этих господ, кроме господина капитана Паавеля. Познакомьтесь! Моя жена и…
— Весьма приятно!
Действительно или только кажется такому человеку, как Кийр, но госпожа Тоотс, бывшая раяская Тээле, вроде бы задерживает руку Арно Тали в своей на какое-то мгновение дольше, чем руки прочих. Как знать? Ведь рядом никто не стоит с хронометром и не измеряет точное время. А когда юлесооская хозяйка встречается с Арно Тали взглядом, в ее глазах вспыхивает яркий язычок пламени. И снова никто не может утверждать, предназначается ли эта вспышка ее давнишнему поклоннику и другу или же кому-нибудь другому? Остается лишь догадываться…
Затем Тээле отступает на несколько шагов, вскидывает голову, подбоченивается (должна же она куда-нибудь деть руки!) и заявляет, что видит чудо из чудес: происходит встреча четырех школьных друзей и одной школьной подруги, и не когда-нибудь, а в совершенно рядовой будний день… и не где-то, а в Юлесоо! Подобное обычно случается лишь в книгах и никак не в повседневной жизни. Но пусть ей позволят сначала немного прийти в себя, небось потом она расспросит подробнее, как и каким образом, если употребить излюбленное выражение Тоотса, когда происходит что-нибудь из ряда вон выходящее. А теперь пусть ее извинят! — она должна на минутку уйти. Но — скоро вернется назад.
Тээле и впрямь торопливо идет к жилому дому и приостанавливается возле калитки, где появился хозяйский сын Лекси, порядком измазанный, с пальцем во рту.
— Не ходи туда, — предупреждает мать, — пока я не приведу тебя в порядок! Что это ты вечно палец во рту держишь, ведь уже большой мальчик! Лучше уж засунь в рот весь кулак. — И про себя почти с неприязнью: «Надо же, чтобы у него проявились все тоотсовы замашки школьных времен!» И вновь обращается к сыну: — Иди в дом, вымой лицо и надень что-нибудь поновее, не то ты — как чумичка-замарашка.
Хозяйка уходит в дом, а Лекси и не думает выполнить материнское распоряжение. Подгоняемый любопытством, мальчик подкрадывается все ближе к гостям, пока его не замечают.
— Послушай, Йоозеп, — Леста толкает школьного друга в бок, — а этот мальчуган случайно не твой сын?
— Мой, а как же. — И зовет сына: — Что ты там прячешься, Лекси? Подойди сюда, поздоровайся с гостями-дядями! Палец изо рта!
Робко и как-то боком подходит мальчик к столу и протягивает всем по очереди свою грязную ладошку. Проделав это, он мигом смелеет.
— Это ты, дядя бородатый, дал мне в тот раз маленький ножик? — Лекси задерживается возле Киппеля.
— Я, а то кто же. Он у тебя цел?
— Не-ет! Потерял. Давно уже.
— Жаль! Мне сегодня нечего дать тебе в замен. Сегодня у меня нет с собой ничего такого, золотко, разве что… постой, постой, я погляжу в своем мешке!.. вот плиточка шоколада. Но если ты когда-нибудь приедешь с отцом в город и разыщешь меня, я, всеконечно, подарю тебе новый ножик, да побольше, чтобы не так легко потерялся.
— Спасибо! — Лекси отвешивает поклон и — мало того! — даже шаркает ножкой по песку дорожки.
— Славный у вас мальчик, господин Тоотс! — Паавель трясет правой рукой ручонку Лекси, а левой поглаживает спои обвисшие усы.
— Поживем — увидим! — Кийр усмехается. — Дайте срок, небось подрастет и начнет выкидывать фокусы, до которых у Тоотса в свое время руки не дошли.
— Ну-у? И какие же такие фокусы Тоотс выкидывал? Лично я, да и многие другие, знаем господина Тоотса, как отважного воина и верного защитника родной земли — что значат в сравнение с этим какие-то школьные проделки! Да и кто из нас был в школе лучше? Но это не имеет значения. Важно, чем и как человек займется в своей последующей жизни, став взрослым.
— Совершенно правильно! — восклицает Леста. — Безоговорочно присоединяюсь к вашему мнению, господин Паавель. Какой прок в том, что какой-нибудь мальчик или же девочка были в школе, так сказать «образцовыми», если они, вступив в жизнь, беспомощны и ни к чему не способны. Ведь с окончанием школы жизнь человека не заканчивается, а всего лишь начинается.
«Ну, это в некотором роде и в мой огород камешек! — думает Тали. — И как бы я тут ни пытался возразить, все это было бы ребячеством, было бы смехотворным». И на Тали вновь наваливается беспросветная хандра, от которой, как ему казалось, он, по меньшей мере на сегодня, освободился. Взгляд его блуждает по молодому плодовому саду, тот вскоре зацветет — и это будет так, словно сила явью какая-то волшебная сказка.
Тоотс наклоняется к уху сына и шепчет ему то же самое, что сказала прежде мать: пусть идет в дом, вымоется и приведет в порядок свою внешность, в таком виде некрасиво появляться за обеденным столом.
— Но ведь ты и сам — точно арап! — Лекси хихикает.
— Небось, я сам о себе позабочусь. Ступай! И не вздумай кривляться перед гостями!
Мальчик вытягивает губы трубочкой и уходит, сдирая с шоколада обертку.
— Та-ак, ты, стало быть, все-таки побывал там и продолжаешь упрямиться,
— говорит мать, идя ему навстречу из кухни. — Хорошо же! А теперь марш в погреб, я выдам тебе хорошую порцию березовой каши! — Гордая душа Тээле никак не может смириться с тем, что ее сын бегает таким сорванцом. Никто ведь не обвинит самого мальчика, обвинят именно ее, его мать. И что только подумает о ней Арно Тали, этот тонко чувствующий господин, этот эстет?!
— Не подходи со своими розгами! — Мальчуган пятится, не спуская с матери глаз. — Я заору, да так, что и чужие дяди услышат!
— А я тебе рот завяжу, ты и пикнуть не сможешь!
— Не кипятись ты! На, возьми лучше кусок шоколада»
— Бессовестный мальчишка! Погоди, пусть только уйдут гости, небось, я попрошу отца всыпать тебе таких горячих, что надолго запомнишь! Умойся, поросенок!
«Не к спеху», — думает Лекси, делает поворот на пятке и отправляется к рыжебородому батраку Мадису — поговорить. — Знаешь, что это такое? — Лекси показывает ему плитку шоколада…
— Ну а как ты-то поживаешь, дорогой Арно? — осведомляется Тоотс, затягиваясь предложенной Киппелем сигарой. — Все молчишь, как и в школьные годы…
— Живу, не жалуюсь. Заговорю, когда у меня будет что сказать.
— Ну, господа, теперь прошу в дом! — Тээле бабочкой впархивает в сад. — Подкрепимся немного.
— Гм… — Паавель приподнимает свое грузное тело. — Давно ли мы подкреплялись в Пихлака, выходит — теперь снова?
— Ничего! Горожане говорят, что в деревне от движения на чистом воздухе у них развивается тройной аппетит.
— Да, пойдем, поглядим, — Тоотс встает со скамейки, — может, найдется, чем потешить душу.
— Вот и настал черед последней и решительной из моего рюкзака, — Киппель берется за свой заплечный мешок. — После будет видно, с чем мы дальше, к Тыниссону, пойдем.
Однако на этот раз предприниматель ошибается так сильно, как вообще можно ошибиться. Стол в юлесооской столовой накрыт так богато, будто на хуторе Тоотса в разгаре какое-нибудь торжество. Между маслом, ветчиной, вареными яйцами, сыром и тонко нарезанными ломтями хлеба, словно грушевые деревья среди ягодных кустов, красуются два пузатых графина с водкой.
