Однако на этот раз предприниматель ошибается так сильно, как вообще можно ошибиться. Стол в юлесооской столовой накрыт так богато, будто на хуторе Тоотса в разгаре какое-нибудь торжество. Между маслом, ветчиной, вареными яйцами, сыром и тонко нарезанными ломтями хлеба, словно грушевые деревья среди ягодных кустов, красуются два пузатых графина с водкой.
— Прошу, садитесь, — хозяйка делает радушный жест, — попробуйте из того малого, что послал Господь.
— Ничего себе из «малого»!.. — отставной капитан Паавель усмехается себе в усы. — Сюда Господь послал довольно-таки щедрой рукой, а его добрые ангелы еще и подсыпали из рога изобилия. Ой-йей!
Сам хозяин — он где-то в задней комнате немного пригладил свои волосы — возвращается и сразу же садится за стол.
— Ну, будьте добры! — говорит он.
— Садись-ка ты сюда! — Хозяйка указывает место Арно Тали и сама устраивается подле него. Киппель и Леста оказываются друг возле друга, тогда как Паавель — никак не иначе — помещается рядом с Тоотсом. У них ведь так много общих воспоминаний о войне, будет о чем поговорить, даже еще останется. Кийр вначале дотрагивается до одного стула, затем до другого, после чего садится на третий, между двумя пустыми. Завершив этот трудный выбор, он ссутуливается, перегнувшись, будто складной ножик, и испускает глубокий вздох.
— Ну-ну, Аадниель, что с тобой стряслось? — заботливо спрашивает хозяйка дома.
— Ничего не стряслось, — Кийр прищуривает глаза, сморкнувшись разок по своей давней привычке внутрь себя. — Смотрю, что придут еще двое — тут два пустых стула.
— Если даже и придут, что с того, ведь они не потревожат тебя. Они очень тихие.
— А что, если они захотят сесть вместе, тогда я должен буду подвинуться.
— Поступай, как знаешь, это неважно. Эти двое теперь всегда рядом, может быть, им даже и захочется побыть иной раз врозь.
— О ком это вы… о ком ты говоришь, Тээле? — Кийр выпрямляется.
— Я имею в виду отца и мать Йоозепа.
— Отца и мать Йоозепа?! — У пихлакаского хозяина но спине пробегает холодная дрожь. — Н-но он-они же уж-же ум-ум-умерли!
— Это верно, но Йоозеп Тоотс вроде бы где-то вычитал, что в богобоязненном и приличном семействе ставят на стол приборы и оставляют стулья также и для любимых усопших, тогда — в случае, если окажутся в этих краях — они увидят, что их не забыли.
— Оставь, Тээле! — Тоотс усмехается, махнув рукой. — Это было когда-то сказано просто так… между прочим и не всерьез. Что об этом еще!..
Пихлакаский хозяин вновь ссутуливается. «Что за чертов сегодня день», — рассуждает он. С самого утра суют ему в нос покойников, а теперь он должен еще и сидеть между двумя такими экземплярами! Дурак же он был, что ушел из дому!
— Оставим такие разговоры, — произносит Тоотс веско, — лучше выпьем по доброй рюмке. Ваше здоровье! Да здравствуют школьные друзья!
— …и школьные подруги! — добавляет Леста, улыбаясь хозяйке.
Звенят рюмки, как звенели некогда на свадьбе Тоотса. Капитан Паавель, по всему видно, томится желанием поговорить, словно курица, которой пора снести яйцо. Но бравый Кентукский Лев предоставляет ему пока что попариться в собственном соку и разглагольствует сам; мол, пусть каждый быстренько положит себе еды в тарелку, сколько успеет, не то будет поздно, скоро на столе уже не останется ни кусочка, ни глоточка! Мол, на него, Тоотса, вдруг напал такой волчий аппетит, что он смолотит все, прежде чем гости успеют досчитать до трех. Мол, пусть гости опрокинут по рюмочке за одну и за вторую да еще и за эту, третью, ногу и…
— Йоозеп! — Тээле вскидывает брови. — Ты вовсе от рук отбился! Что с тобой происходит?
— Со мной? Со мной ничего не происходит, но от рук я и впрямь могу отбиться: я до чертиков рад, что мои друзья и однокашники так дружно пришли меня проведать. Сейчас я даже о своих старых болячках забыл и готов пуститься в пляс. Стало быть, тем же путем — вперед! Будьте здоровы!
Чем чаще поднимаются рюмки, тем оживленнее становится разговор, особенно — между Тоотсом и Паавелем. Прочие же сидящие за столом, за исключением Киппеля, скорее лишь пробуют крепенькое, а от «основательной работы» уклоняются. Кийр, насупившись, глядит на беседующих и сравнивает юлесооскую жизнь со своим житьем в Пихлака. Рай — и ад! В Пихлака постоянный вой и зубовный скрежет, тогда как тут, в Юлесоо… Откуда, черт побери, берется у них это хорошее настроение, эта радость? Небось, все — от достатка, который царит в доме. Да, дом Тоотса — как полная чаша, видали, даже и винный погребок он у себя держит.
— Эх, чего вам не жить, господин Тоотс! — Капитан Паавель хлопает юлесооского хозяина по плечу. — Вы уже начиная со школьных времен — герой. Били врагов, словно прибрежный житель — крыс, всюду выделялись своей храбростью, и… и вот теперь у вас тут, в Юлесоо, божественная жизнь.
— Что верно, то верно, — Тоотс кивает. — Грех жаловаться.
— Да, так оно и есть. Каждому свое. И я тоже был на —войне и тоже совершал и то, и это. Получил в награду славный хуторок, мог бы жить да жить… Ну, что из этого получилось, вы и сами знаете. Сейчас я с радостью объединился бы с господином Киппелем, стал бы хоть продавцом в колониальной лавочке, но у меня даже и на это денег нет. Если друзья не помогут, то…
— Какие друзья?
— Господин Леста, Тали и старый толстяк Тыниссон. мой верный соратник по битвам, к нему-то я отсюда и направлюсь.
— Ежели дело обстоит таким образом, то и я могу внести свой посильный вклад. Негоже мне отставать от своих славных школьных друзей! Можете смело рассчитывать и на меня.
— Прекрасно! — произносит Паавель. — Дай вам Бог на сто лет здоровья! Все будет в свое время вам честь по чести выплачено. Мне бы только снова встать на ноги, тогда сразу…
— С этим спешить незачем.
Мужчины пожимают друг другу руки и — по меньшем мере одна из целей этого путешествия уже достигнута.
Тээле и Тали разговаривают то тише, то громче, временами голоса их понижаются даже до шепота, и тогда Кийр мысленно отпускает на их счет такие замечания, какие не каждый бы себе позволил.
— У тебя, Тээле, есть сестра, кажется, Алийде… Где она? — спрашивает Тали между прочим.
— В Рая, по крайней мере пока что там. Она при отце за хозяйку. Наша матушка умерла, ты, может быть, слышал.
— Да-да. Но почему ты сказала, что Алийде там пока?
— Гм… да ну тебя, Арно! Неужто ты до сих пор не знаешь, что жизнь каждого человека переменчива. Вот и кораблю сестрицы подошла пора пристать к так называемому берегу семейной жизни.
— Это верно. А за кого она идет?
— Догадайся.
— Где ж мне догадаться. Я за прошедшие годы отстал от паунвереской жизни, здешние новости, из тех, что посвежее, доходят до меня лишь случайно и с большим опозданием.
— Помнишь ли ты еще нашего школьного друга Тыниссона?
— Господь милосердный! Как же не помнить! А-а, стало быть, за Тыниссона она и выходит?
— Ну да. Имей в виду, зайдешь в Рая, так сестрица наверняка пригласит и тебя к себе на свадьбу.
— Но ведь… я то ли слышал, то ли читал где-то, — припоминает Арно, — будто на Лийде собирался жениться писатель Лутс…
— Ах, слушай болтовню Лутса! Он долгое время околачивался где-то там, в России, и разумеется позабыл все свои обещания.
— Аг-га-а, стало быть, вот как обстоит дело.
— Да, так, дорогой Арно. Ну а теперь расскажи, как живешь ты… со своей Вирве?
— С Вирве… гм… Я и не живу больше с Вирве.
— Что? Как? — Тээле опускает на стол нож и вилку, которые были у нее в руках. —Это что за разговор?
— Разговор на полном серьезе, но мне сейчас не хочется об этом распространяться.
— Боже правый! — Сраженная услышанным, Тээле судорожно сжимает на груди руки и устремляет взгляд к потолку. Однако дальнейшее выражение ее эмоций прерывает Леста, которому уже набили оскомину разглагольствования Киппеля о торговле, и он пересаживается к Тээле и Арно. Кроме того, Тоотс опять хочет что-то произнести.
— Ну что же, дорогие друзья, — он поднимает свою рюмку, — нам не остается ничего другого, как выпить еще чуток все той же марки, потому что у нас тут сидят двое грустных друзей, ослабевшему духу которых мы должны поставить подпорки. Я, правда, не знаю, какие такие камни лежат на сердце Кийра и Тали, но оба молчат… как молчали израильтяне во времена древнего пророка Илии. [44] Поэтому наш долг…
— Пусть Кийр сам за себя отвечает, — возражает Тали, — что же до меня, так я болтаю безостановочно. Я уже и не помню, где и когда так много разговаривал.
Кийр отвечает за себя отменным сопением, втягивает разок вовнутрь содержимое носа, прошмыгивает мимо одного из «покойников», который от него слева, и садится на место Лесты рядом с Киппелем.
— Знаете ли, господин Киппель, — он наклоняется к уху предпринимателя,
— я сам стану вашим компаньоном, если продам хутор. Как вы думаете, сможет ли Паавель купить его обратно?
