– Должно быть, бредит, – шепнул Луиджи Лебрену, который ждал в столовой. Лебрен приходил к ним ежедневно. Они с Вакье не раз совещались… Так или иначе делать операцию слишком поздно… И Луиджи не мог им помочь. Дверь в спальню Натали упорно оставалась закрытой.
Когда Луиджи объяснил Кристо, что Натали устала и не желает никого видеть, мальчик сначала не возразил: «никого» не означало его, Кристо, «никто» – это не он, а все прочие. Но проходили дни, Натали лежала в спальне за закрытой дверью, и Кристо охватил ужас.
– Что с ней, Луиджи? Скажи, что с ней?
Луиджи похудел, пожелтел…
– Мы все, голубчик, как машины, мы тоже изнашиваемся… Вспомни-ка электронные машины, когда какая-нибудь деталь изнашивается, ее заменяют – это предусматривается. На некоторые части дают гарантию только на пять лет, потом их заменяют новыми. А у человека, когда у него что-нибудь повреждено, иногда выходит из строя вся система… Рано или поздно найдут способ заменять негодные органы и у человека.
– А что у Натали повреждено? Скажи, что?
– Тело, голубчик… Все тело…
– Она устала? У Натали тело устало?
– Да… У нее устало тело. А что такое наша усталость? Тот же износ.
– Мы же не машины! Машина не может отдохнуть, если она износилась – значит износилась… А к нам силы возвращаются. Натали отдохнет!
– Ты совершенно правильно сказал сейчас о разнице между искусственным и естественным. Но иногда износ таков, что, как бы ни старался организм, ему не удается оживить изношенных частей.
– Значит, может, Натали и не отдохнет?
Луиджи ответил не сразу, кашлянул:
– Приходится переносить непереносимое, Кристо…
XXXVII. Anima[9], дыхание, жизнь
Дверь в магазин была широко открыта, и звонок поэтому звонил не переставая, невыносимо пронзительно, ввинчиваясь в уши, как бурав… Пока кто-то наконец не догадался перерезать провод, и в наступившей тишине сразу стало слышно, как входят и выходят люди, которые никому здесь не были знакомы, которым никто не мешал входить и которые, казалось, имели на это право и знали, зачем явились сюда, в недра этого массивного дома. Совсем как те грузчики, которые в один прекрасный день явились выносить мебель Луазелей. Они подымались и спускались по лестнице, хватали в охапку все, чем жили здесь люди, вытаскивали на улицу, запихивали в фургон… Кристо держал отца за руку… Из комнаты позади магазина они прошли мимо полуоткрытой двери спальни Натали, откуда доносились голоса, шум, и вошли в столовую.
Там был только доктор Вакье. Рене Луазель не задавал ему вопросов – не хотелось при Кристо. Они долго ждали в молчании. Потом дверь открылась, и Мишетта сделала им знак рукой. Она походила на ангела смерти, вся черная от волос до чулок, с бледным как мел лицом.
Спальня… Музыка, исходившая от заведенной картины Кристо, вздымала полумрак, как вуаль. Здесь пахло, как и при жизни Натали, гренками, розами и чуточку ванилью. Розы, розы окружали ее тело, усыпали всю постель, где она покоилась. Луиджи стоял рядом, но, видимо, с умыслом встал так, чтобы не заслонять от нее картины.
– Подойди, голубчик, – он взял Кристо за плечи, – погляди, какая она красивая и стройная.
Кристо поглядел: Натали обрядили в белое узкое и длинное платье, доходившее до лодыжек, п видны были голые босые ножки в золотых сандалиях… Плечи и грудь укрыли белой кружевной шалью – подарок Луиджи ко дню рождения, – лицо под расчесанными на прямой пробор волосами было красиво извечной красотой смерти.
– Я хочу ее поцеловать.
Губами Кристо ощутил ледяной холод прелестных пальцев, сложенных на груди. Отец стоял за ним, не отходил ни на шаг. Спальня была наполнена людьми, движением…
– Пойдем… мы еще посмотрим на нее, когда все уйдут…
Они вернулись в столовую. Здесь тоже теперь было полно народу, но Кристо никого не узнавал, и отец вывел его в коридор Дракулы. Огромный «кадиллак» остановился перед домом № 3: из машины вышел Фи-Фи… на раздобревшем теле все та же похожая на череп голова, ворсистое пальто из верблюжьей шерсти. Кристо протянул ему руку, сказал: «Здравствуй, Фи-Фи…» – и вдруг разрыдался, уткнувшись лицом в верблюжью шерсть. Так они стояли и плакали, Фи-Фи и Кристо; а долговязый Рене Луазель, наклонившись над сынишкой, по-прежнему держал его за плечо… в выпуклых его глазах стояли слезы, он покусывал усики…
– Пойдем, Кристо, мама ждет нас…
Кристо покорно поплелся за отцом. Фи-Фи вошел в коридор Дракулы.
Малыш объявил вернувшемуся из лицея Кристо:
– Кристо! Папа и мама сделали автомат…
Родилась девочка, и Кристо, питавший к новорожденным особую нежность, размышлял, глядя на копошившуюся в коляске сестренку, как трудно было бы воспроизвести этот столь слаженный механизм, ее мозг, движение, мускулы.
Теперь они жили у заставы Шатийон, далеко от всего – от лицея, от улицы Р. В новой квартире было много места, много воздуха, прекрасная ванна, повсюду раковины. Кристо отвели отдельную комнату. Малыш мог играть и бегать в скверике при доме… Крошка Натали оказалась ужасной крикуньей, и крик ее отражался эхом от тонких стен, но через год-другой это пройдет. По воскресеньям Кристо навещал Луиджи.
Луиджи стал теперь совсем старичком – маленький, желтый, как китаец. Обычно они сидели в подвальном помещении. Луиджи работал над кибернетической рукой, Кристо глядел, помогал… Потом Луиджи садился в качалку, снимал очки, покачивался, говорил…
– Я пришел из такого далека, голубчик… Я старый человек, и я много пожил на своем веку. А жизнь как улица. Идут, идут мимо… А я все стою. Я сам словно прохожий на своем собственном пути: чуть замешкаюсь, а потом прохожу, как и все прочие…
Однажды он сообщил Кристо, что собирается продать «Фирму Петраччи, основанную в 1850 году». А сам поступит на авиационный завод, где сможет продолжать работу над кибернетической рукой. Продолжать работать над ней одному бессмысленно, у него нет ни необходимых материалов, ни достаточных знаний. Хотя ему теперь помогает Мерсье – инженер-электронщик.
– Ты отсюда уедешь?
Луиджи промолчал.
– А автоматы?
– Может, сдам в музей…
– И «Игрока в шахматы» тоже?
– «Игрока» – тебе. Если, конечно, тебя не смущает, что его подлинность находится под вопросом.
У Кристо перехватило дыхание, совсем как в тот день, когда захлопнулась дверца ящика…
– Пойду, чуточку пройдусь, Луиджи…
Он вышел, шатаясь, из подвала, прошел через лавку и забрел на кухню. Мишетта сидела на табуретке, бессильно уронив руки.
– Ты не дашь нам кофе, Мишетта?
Мишетта улыбнулась: ей так хотелось, чтобы ее о чем-нибудь попросили. Ей уже нечего было делать в этой жизни… Луиджи никогда ни о чем ее не просил, не ел дома. А знает ли Кристо, что Андре не носит, как и два предыдущих, третий протез, который ему сделал Луиджи? Никак не привыкнет! Надевает протез, только когда знает, что Луиджи зайдет его навестить, но несколько дней назад Луиджи встретил его на улице без протеза, и пустой рукав был засунут в карман пиджака. Вообрази, какой это для Луиджи удар.
– Мне очень жаль Андре… но Луиджи здесь ни при чем. Андре ничего не желает понимать. Впрочем, сейчас мы будем работать на авиационном заводе вместе с господином Мерсье, там просто изумительные лаборатории. Тут кустарным способом ничего не добьешься… Господин Мерсье уже водил меня туда. А Лебрен водил посмотреть на электроэнцефалограмму, знаешь, как это делается, – к черепу прилаживают электроды и записывают электрические токи, вырабатываемые в мозгу. Потом делают тщательный анализ записи и пытаются установить связь между мыслью и амплитудой и формой тока: например, во время сна и бодрствования… Понимаешь, Мишетта, нам вот чего не хватает – чувствительных регистрирующих аппаратов… То, что мы производим пока, слишком грубо, особенно по сравнению с человеческим механизмом… А министерство финансов чинит прямо-таки недопустимые препятствия работе, ведущейся в исследовательских институтах, отказывает в необходимых кредитах для увеличения штатов, само устанавливает заработную плату, само назначает поставщиков…
Мишетта понимающе покачивала головой.
– Как же тогда дело вести, да еще хорошо? – спросила она.
– Ты дашь нам кофе, Мишетта? Принесешь вниз, а?
Кристо спустился в подвал. Луиджи покачивался в продавленной качалке, вместе с ним на голых кирпичных стенах раскачивались полосы теней и света, и бессонные автоматы. Кристо взобрался на табуретку.
– Я буду часто приходить к тебе на завод, Луиджи… Господин Мерсье сказал, чтобы я звал его просто Робер, но я еще не привык… Знаешь, он мне много удивительного про машины рассказывал: «Если бы ты только знал, – говорит, – какие они глупые и смешные, эти кибернетические машины!» – вот что он мне сказал.
Кристо соскочил с табуретки и продолжал рассказывать, подражая господину Мерсье:
