А цыган очень хорошо знал, что делает, возвышая молодую девушку и прося её позволить ему остаться на торфяном болоте. Он хотел польстить ей, хотя и знал, что вся власть не в её руках, а у матери.
Дни шли.
Сын столяра Конрад уезжал из деревни и сам сделался столяром. Он учился ремеслу в городе и приобрел большую известность. Он жил по ту сторону морского протока, и люди ездили к нему, когда хотели заказать себе хороший сундук. Однажды отправилась к нему и Леонарда, и Александр перевозил её через пролив.
Она оставалась довольно долго у молодого Конрада и говорила с ним и о новом сундуке, и о разных вещах, потому что они знали друг друга с детства. Прождав больше, чем полагалось, в лодке, Александр подошёл к дому столяра и заглянул в окно. В ту же секунду он отскочил и ринулся, в бешенстве, в дом.
Все трое смотрели друг на друга. Цыган был похож на коня с косматой гривой и раздувающимися ноздрями.
— Да, да, я сейчас иду, — сказала Леонарда, чтобы успокоить его.
Мужчины смерили один другого с головы до ног, оба были знододы. Александр схватился за бок, ища ножа, но ножа при нём не оказалось, и глаза его снова стали покорны. Цыган безпомощен без оружия, с ножом же в руке он смел и бешен до убийства.
Это была первая встреча.
К концу недели столяр Конрад приехал в дом рыбака с сундуком. Сундук был оклеен и отполирован с величайшим старанием, а замок в нём был новый и замысловатый. И тут оказалось, что, когда Леонарда хотела переложить свои вещи в новый сундук, все её пропавшие вещи лежали на месте. Они так мирно лежали в старом сундуке, словно никогда и не пропадали.
— Это опять ты сделал, — сказала Леонарда цыгану.
— Нет, не я, — опять ответил он и засмеялся, хотя и знал, что мало ему от этого толку.
Столяр Конрад долго пробыл в доме Леонарды, и она сварила для него кофе и угощала его. Но до этого цыган улучил минуту, сказал тьфу и плюнул в кофейник.
Он подкараулил столяра, когда тот собрался домой.
Они опять смерили друг друга с головы до ног, и у Александра был при себе нож.
— Напрасно хлопочешь, цыган, — сказал Конрад. — Она нынче дала мне слово.
Тогда Александр вспыхнул, как огонь, и вытащил нож. Но столяр вскочил в лодку и отпихнулся от берега, а когда очутился в безопасности в нескольких саженях от берега, крикнул, что выдаст бродягу властям.
Дни шли.
Старый Александр Заноза вернулся с своей лодкой и хотел забрать сына обратно; но Александр отказался и сказал, что желает дослужить своё время. И, должно быть, он наговорил отцу, что хочет побольше наворовать в усадьбе, потому что цыганская лодка опять уплыла, а молодой цыган остался,
Молодой Александр сказал Леонарде:
— Ласточки прилетели. Не пора ли тебе пойти со мной на пристань и показать, какие бочки сколотить и осмолить для летней ловли?
Она ещё не знала, с кем имеет дело, приняла самый насмешливый вид и ответила:
— Отчего же, с удовольствием.
Но насмешливая гримаса была уже не вполне искренна, и его двусмысленные слова не так уже не понравились ей, как в первый раз. Она видела, что любовь его становится с каждым днем всё пламеннее.
Не успели они пробыть на пристани и нескольких минут, как Адександр схватил и обнял её и несколько раз поцеловал прямо в губы.
— Ты совсем спятил, — сказала она и вырвалась из его объятий, красная и тяжело дыша.
— Ты опять скажешь, чтобы я завтра убирался? — спросил он.
На этот раз Леонарда ответила довольно кротко:
— Будет зависеть от того, как ты станешь вести себя.
— Я больше никогда не сделаю этого, — сказал он. Он не сдержал слова. Он всё время смеялся и не отставал от неё с ласками.
И настал день, когда сердце Леонарды начало склоняться к темнокожему язычнику. Она не сделалась добрее, но зато и гордости в ней не прибавилось. В первые недели он ничего не мог добиться от неё, но на четвертую неделю глаза её стали смотреть на него томно и нежно. А как раз распускались почки, и стояли безразсудные белые ночи. Наконец она пришла к нему на болото и спустилась в торфяную яму с обедом, хотя отлично могла бы поставить его на краю ямы, как и раньше. Но она сделала это, чтобы быть к нему как можно ближе.
Мать прямо помешалась от ревности и настаивала, что столяр имеет на неё больше прав. И Леонарда отвечала, что так оно и будет. А сама ходила в сладком угаре и сама про себя знала что-то другое. Этот бродяга Александр стоял в болоте и копал торф, а она спускалась к нему и любовалась его юной красотой. Бывали дни, когда столяр Конрад совершенно вылетал у неё из головы, и нельзя сказать, чтобы эти дни были особенно печальны.
В середине весны приехал хозяин с сыновьями с ловли, наступила пора весенних работ, и Александр тоже принял в них участие. Но в Иванов день кончался его срок. Ему стало труднее теперь встречаться с Леонардой тайком, потому что братья её тоже следили за ней, и столяр Конрад встречал во всех сочувствие. К тому же и любовь так капризна, что пресыщается, когда всё идёт благополучно. Леонарда начала скучать с молодым цыганом. Она готовилась к свадьбе с Конрадом.
Александр сказал:
— В первый раз, как столяр придёт сюда, я убью его.
Но Леонарде он уже наскучил, и она снова ответила с насмешкой:
— Вот как! Ну, а что же ты сделаешь во второй раз?
В Иванов день вечером у столяра устраивались танцы, и Леонарда должна была поехать к нему. Но в тот же вечер должен был уходить и Александр, потому что кончилась его служба на рыбачьей усадьбе. Леонарда сказала Александру:
— Переправь меня на другой берег, прежде чем уедешь.
— Куда ты собралась? — спросил он.
— Это тебя не касается, — ответила она.
Александр стал укладываться. Уложил своё имущество в узелок и сказал:
— Я готов.
Они спустились к проливу и вошли в лодку. А пролив Глимма вздулся от ледохода и полой воды, и опасно было переправляться через него.
Александр сидел на веслах и грёб. Немного погодя он сказал:
— Так, стало быть, ты выходишь за него замуж?
— Да, — ответила она.
— Это не я крал твои вещи, — продолжал он, — а твоя мать.
Она целую минуту смотрела на него во все глаза, потом воскликнула:
— Что ты говоришь?
— Она хотела поссорить нас. Но я подсмотрел, куда она прятала твои вещи, и выкрал их тебе обратно.
— Ты всё врёшь, — ответила Леонарда и не поверила ему. Цыган грёб всё небрежнее и небрежнее и не смотрел, куда идет лодка.
— А я не сделал тебе ничего дурного, — сказал он наконец. — Я мог бы стать дельным человеком, если б ты захотела.
— Да мне-то какое дело? — ответила она сварливым тоном. — Как ты гребёшь? Нас несёт на камень.
Он не изменил направления. Тогда она громко крикнула ему те же слова. Он сделал резкое движение, как бы для того, чтобы повиноваться ей, и переломил одно весло. Они оказались безпомощными.
— Ты сделал это нарочно, — сказала она, в первый раз испугавшись.
Он ответил:
— Ну да. Ты не попадёшь живою на берег.
Минуту спустя раздался пронзительный крик, лодка наскочила на камень, и у неё вылетел бок. В ту же секунду цыган очутился на камне. Он видел, как Леонарда несколько раз перевернулась, потом её подняло и опрокинуло головой вниз. Затем она закрутилась в водовороте и пошла на дно.
Их заметили с берега, и цыгана спасли.
И никто не мог ни в чём обвинить молодого Александра. У него сломалось весло, он не был виноват; а беда подстерегала Леонарду.
Эту историю рассказал мне сам Александр, в крепости Акерхус, где он сидел за насилие.
Перевод Р.М. Тираспольской
Я не знаю, где ещё есть такое множество птиц и животных, как в родных местах, в Нурланне. Я уж не говорю о разных обыкновенных морских птицах, о моржах, о рыбах, — нет, я беру лишь более редкостных, например, орлов, лебедей, горностаев, медведей. Всех их я видел, ещё будучи ребёнком.
Родные леса в известные времена прямо трещали от птичьих голосов. Весною и летом на утёсах токовали тетерева, зимою кричала куропатка внизу по болотам; и из-за их шума во дворах почти не было слышно человеческой речи.
Да, так было в ту пору.
Года два назад я приехал домой после двадцатипятилетнего отсутствия и спросил о тетеревах и куропатках. О, нет, их пения уже не слышно больше в лесах! Птицы как будто покинули то место, когда дома не стало детей. А так как на всём большом острове никогда не бывало англичанина с ружьём, то следовательно птицы не перевелись, а просто выселились.
Мы, дети, целые дни проводили в хлеву и конюшне, окружая скотину всякими заботами. С некоторыми из коров мы были ровесниками, овцы и козы появились на свет уже при нас. На наших глазах они вырастали, становились с каждым годом больше и больше; наконец они делались настолько взрослыми и большими, что на них надевали колокольчики. Мы потратили много заработанных мелких денег на покупку колокольчиков для овец и коз. И летом в лесу разнообразные тоны этих маленьких колокольчиков чудесно перемешивались с густыми звуками тех колокольцев, что надевались на коров.
