Какой-то шут гороховый кричит в пустой зал:
– А чего вы смеетесь-то? Чего смеетесь-то? Тут плакать надо, а не смеяться. Во!
– Ну, как они там? Я ж еду завтра к ним! – вспомнил Игнат.
– Мать захворала…
– Но? Что с ней?
– Радикулит. Степка пришел.
– Пришел? Ну, это хорошо. А отец как? Верка…
– Игнат, надо достать змеиного яда. Матери-то. Я втонрой день хожу по городу – нигде нету.
– Змеиный яд… Это лекарство, что ли?
– Но.
– Тэк, тэк, тэк… – задумался Игнат. – Счас я отпущу своего чайболсана и пойдем ко мне. Попробую дозвониться до кого-нибудь.
Игнат ушел. Максим стал рассматривать фотографии брата на стенах. Их тут было великое множество – Игнат так, Игнат эдак: сидит, стоит, борется, опять стоит и улыбанется в аппарат. Лента через плечо, на ленте медали.
– …Ну а ты как живешь? – вернулся Игнат. Стал оденваться.
– Ничо.
– Все на стройке вкалываешь?
– На стройке.
– Эхх… Максим, Максим…
– Ладно, брось про это.
– Чего "брось"-то? Чего "брось"-то? Жалко же мне тебя, дурака. Упрямый ты, Максим, а – без толку. Так и загнешьнся в своем общежитии!
– Загнусь – схоронишь. И все дело.
– Дело нехитрое. А ты лучше подумай – как не пронпасть! Такой красивый парнина, а…
– На квартире жениться?
– Да не на квартире, а – нормально, чтобы не бегать понтом друг к другу из общежития в общежитие. Что, Нинка – плохая баба?
– Для тебя, может, хорошая, для меня – нет. Вообще, не суйся в мои дела.
– Ох ты. Господи!.. "Дела"… Пошли.
Опять прошли пустым залом.
– Как жизнь, Савелий Иваныч? – покровительственно-снисходительно спросил Игнат у вахтера. Игната просто не узнать: в шикарном костюме, под пиджаком нарядный свинтер, походка чуть вразвалочку – барин.
Вахтер заулыбался.
– Спасибо, Игнат Ермолаич. Хорошо.
– От это правильно! – похвалил Игнат.
Пошли к троллейбусу.
– Мне же тебе помочь охота, дура. Давай разберемся…
– Сам разберусь.
– Вижу, как ты разбираешься. Два года на стройке вканлывать, и все разнорабочим. Разобрался, называется, что к чему.
– Чем же моя работа хуже твоей?
– Ну, конечно, – научили. У тебя своя-то башка должна быть на плечах или нет?
Они разговаривают мирно, не привлекая ничьего вниманния.
Сели в троллейбус.
Игнат оторвал билеты. Сели на свободное сиденье.
– Ведь тебе уж, слава те Господи, двадцать пять. А ты еще – ничем ничего: штанов лишних нету. Заколачиваешь девяносто рублей – и довольный. Устроился бы по-человенчески – хоть вздохнул бы маленько. А то ведь на себя не похож стал. Я ж помню, какой ты в солдатах ко мне прихондил – любо поглядеть.
Сошли с троллейбуса, пошли двором к подъезду.
– Там, глядишь, курсы бы какие-нибудь кончил… Жить надо начинать, Максим. Пора.
Стали подниматься в лифте.
– Я старше вас и больше вашего хлебнул. Поэтому и гонворю вам… А вы – что Степан, что ты – упретесь как баранны и ничего слушать не желаете.
Приехали.
Игнат позвонил.
Открыла Тамара.
– Цыпонька! Лапочка!.. Что же ты сидишь-то? Я думал, у тебя тут дым коромыслом. Надо ж собираться в дорогу-то!
– А у меня все собрано.
– А подарки! Верке-то надо взять чего-нибудь. Давай, давай, а то магазины закроют, останемся на бобах. Быстро! Не скупись – платье какое-нибудь.
Тамара стала одеваться.
– Вот сапоги купил тяте! – похвалился Игнат. – Глянь. Обрадуется старик. А это шаль – матери… Она здорово хвонрает-то?
– Лежит. Ногу, говорит, к затылку подводит.
Игнат сел к телефону. Заговорил миролюбиво:
– Я хочу, чтоб Воеводины жили не хуже других. Что, мы у Бога телка съели, чтоб нам хуже других жить? Чтоб собранлись мы, допустим, с тобой на праздник погулять, так не хунже разных там… Чтоб семьи были – все честь по чести. А то придешь – голодранец голодранцем, аж совестно…
– Если совестно, не якшайся, никто тебя не заставляет.
– Але! – заговорил в трубку Игнат. – Коля? Коль… у меня мать, оказывается, приболела… Ты бы не мог там донстать змеиного яда… Ага. Ну-ка, поинтересуйся. Жду. Совестно, Максим, совестно – честно тебе говорю…
Максим резко встал и пошел к выходу.
– Куда ты?
Вместо ответа Максим крепко хлопнул дверью.
Так же решительно, как шел от двадцать седьмой аптеки, Максим пошел снова туда.
Подошел к старичку аптекарю.
– Я к вашему начальнику пройду.
– Пожалуйста, – любезно сказал аптекарь. – Вон в ту дверь. Он как раз там.
Максим пошел к начальнику.
В кабинете заведующего никого не было. Была еще одна дверь, Максим толкнул в нее и ударил кого-то по спине.
– Сейчас, – сказали за дверью.
Максим сел на стул.
Вошел низенький человек, с усами, с гладко выбритыми, до сияния, жирненькими щеками, опрятный, полненький, лет сорока.
– Что у вас?
– Вот. – Максим протянул ему рецепт.
Заведующий повертел в руках рецепт.
– Не понимаю…
– Мне такое лекарство надо. – Максим поморщился – сердце защемило.
– У нас его нет.
– А мне надо. У меня мать хворает. – Максим смотрел на заведующего немигающими глазами: чувствовал, как глаза наполняются слезами.
– Но если нет, что же я могу сделать?
– А мне надо. Я не уйду отсюда, понял? Я вас всех ненанвижу, гадов!
Заведующий улыбнулся.
– Это уже серьезнее. Придется найти. – Он сел к теленфону и, набирая номер, с любопытством поглядывал на Макнсима. Максим успел вытереть глаза и смотрел в окно. Ему было стыдно, он жалел, что сказал последнюю фразу.
– Алле! – заговорил заведующий. – Петрович? Здоров. Я это, да. Слушай, у тебя нет… – тут он сказал какое-то ненпонятное слово. – Нет?
У Максима сдавило сердце.
– Да нужно тут… пареньку одному… Посмотри, посмотнри… Славный парень, хочется помочь.
Максим впился глазами в лицо заведующего. Заведуюнщий беспечно вытянул губы трубочкой – ждал.
– Да? Хорошо, тогда я подошлю его. Как дела-то? Мгм… Слушай, а что ты скажешь… А? Да что ты? Да ну?..
Пошел какой-то базарный треп: кто-то заворовался, конго-то сняли и хотят судить, какого-то Борис Михалыча. Макнсим смотрел в пол, чувствовал, что плачет, и ничего не мог сделать – плакалось. Он крепко устал за эти два дня. Он молил Бога, чтобы заведующий подольше говорил, – может, к тому времени он перестанет плакать, а то хоть сквозь земнлю проваливайся со стыда. А если сейчас вытереть глаза, знанчит, надо пошевелиться и тогда заведующий глянет на него и увидит, что он плачет.
"Вот морда! Вот падла!" – ругал он себя. Он любил сейнчас заведующего, как никого никогда, наверное, не любил.
Заведующий положил трубку, посмотрел на Максима. Максим нахмурился, шаркнул рукавом пиджака по глазам и полез в карман за сигаретой. Заведующий ничего не сказал, написал записку, встал… Максим тоже встал.
– Вот по этому адресу… спросите Вадим Петровича. Не отчаивайтесь, поправится ваша мама.
– Спасибо, – сказал Максим. Горло заложило, и полунчилось, что Максим пискнул это "спасибо". Он нагнул голонву и пошел из кабинета, даже руки не подал начальнику.
"Вот те ж морда!" – – поносил он себя. Ему было стыдно, и он был очень благодарен начальнику.
На другой день рано утром к Максиму влетел Игнат. Внес с собой шум и прохладу политых асфальтов.
– Максим!.. Я поехал! Будешь провожать-то?..
Максим вскочил с кровати.
– Я быстро. А яд-то я достал вчера! Я сейчас…
– Давай. Только – одна нога здесь, другая там! – орал Игнат. – Пятнадцать минут осталось. Жена сейчас икру менчет в вагоне. Я тоже достал флакон.
– Она уже там, Тамара-то? – Максим прыгал по комнанте на одной ноге, стараясь другой попасть в штанину.
– Там.
– Сейчас… мигом. Мы в магазин не успеем заскочить? Хотел тоже каких-нибудь подарков…
– Да ты что! – взревел Игнат. – Я что, по шпалам жену догонять буду?!
– Ладно, ладно…
Побежали вниз, в такси.
– Друг, – взмолился Игнат. – Десять минут до поезда. Жми на всю железку! Плачу в трехкратном размере.
Жена ждала Игната у вагона. Оставалось полторы минунты. Она вся изнервничалась.
– Игнат, это… это черт знает что такое, – встретила она мужа со слезами на глазах. – Я хотела чемоданы выносить.
– Порядок! – весело гудел Игнат. – Максим, пока! Крошнка, цыпонька, – в вагон.
Поезд тронулся.
– Будь здоров, Максим!
Максим пошел за вагоном.
– Игнат, передай там: я, может, тоже скоро приеду! Не забудь, Игнат!
– Не-ет!
Максим остановился.
Поезд набирал ходу.
Максим опять догнал вагон и еще раз крикнул:
– Не забудь, Игнат, скажи – приеду!
– Передам!
Надо было уже бежать за вагоном.
– Игнат, скажи!..
Но Игнат уже не слышал.
Уже расходились с перрона люди.
А Максим все стоял и смотрел вслед поезду.
…Уже никого почти не осталось на перроне, а Максим все стоял. Смотрел в ту сторону, куда уехал брат. Там была Родина.
Летит степью поезд.
Кричит…
…Игнат пинком распахнул ворота, оглядел родительский двор и гаркнул весело:
