— В очередь!
— Выкиньте этого, в шапке, он сбоку залез!
— Сам ты мерзавец!
— Товарищи, будьте сознательны!
— Ох, не хватит…
— Попрошу не толкаться, я — начальник станции!
— Насчет водки — я сам начальник!
— Алкоголик ты, а не начальник!
*
Дверь ежесекундно открывалась, из нее выжимался некий с счастливым лицом и двумя бутылками, а второго снаружи вжимало с бутылками пустыми. Трое в фартуках, вытирая пот, таскали из ящиков с гнездами бутылки с сургучными головками, принимали деньги.
— Две бутылочки.
— Три двадцать четыре! — вопил фартук, — что кроме?
— Сельдей четыре штуки…
— Сельдей нету!
— Колбасы полтора фунта…
— Вася, колбаса осталась?
— Вышла!
— Колбасы уже нет, вышла!
— Так что ж есть?
— Сыр русско-швейцарский, сыр голландский…
— Давай русско-голландского полфунта…
— Тридцать две копейки? Три пятьдесят шесть! Сдачи сорок четыре копейки! Следующий!
— Две бутылочки…
— Какую закусочку?
— Какую хочешь. Истомилась моя душенька…
— Ничего, кроме зубного порошка, не имеется.
— Давай зубного порошка две коробки!
— Не желаю я вашего ситца!
— Без закуски не выдаем.
— Ты что ж, очумел, какая же ситец закуска?
— Как желаете…
— Чтоб ты на том свете ситцем закусывал!
— Попрошу не ругаться!
— Я не ругаюсь, я только к тому, что свиньи вы! Нельзя же, нельзя ж, в самом деле, народ ситцем кормить!
— Товарищ, не задерживайте!
Двести пятнадцатый номер получил две бутылки и фунт синьки, двести шестнадцатый — две бутылки и флакон одеколону, двести семнадцатый — две бутылки и пять фунтов черного хлеба, двести восемнадцатый — две бутылки и два куска туалетного мыла «Аромат девы», двести девятнадцатый — две и фунт стеариновых свечей, двести двадцатый — две и носки, да двести двадцать первый получил шиш.
Фартуки вдруг радостно охнули и закричали:
— Вся!
После этого на окне выскочила надпись «Очищенного вина нет», и толпа на улице ответила тихим стоном…
*
Вечером тихо лежали сугробы, а на станции мигал фонарь. Светились окна домишек, и шла по разъезженной улице какая-то фигура и тихо пела, покачиваясь:
Все, что здесь доступно оку,
Спит, покой ценя…
«Гудок», 18 декабря 1925 г.
Если верить статистике, сочиненной недавно неким гражданином (я сам ее читал) и гласящей, что на каждую тысячу людей приходится 2 гения и два идиота, нужно признать, что слесарь Пузырев был, несомненно, одним из двух гениев. Явился этот гений Пузырев домой и сказал своей жене:
— Итак, Марья, жизненные мои ресурсы в общем и целом иссякли.
— Все-то ты пропиваешь, негодяй, — ответила ему Марья. — Что ж мы с тобой будем жрать теперь?
— Не беспокойся, дорогая жена, — торжественно ответил Пузырев, — мы будем с тобой жрать!
С этими словами Пузырев укусил свою нижнюю губу верхними зубами так, что из нее полилась ручьем кровь. Затем гениальный кровопийца эту кровь стал слизывать и глотать, пока не насосался ею, как клещ.
Затем слесарь накрылся шапкой, губу зализал и направился в больницу на прием к доктору Порошкову.
*
— Что с вами, голубчик? — спросил у Пузырева Порошков.
— По… мираю, гражданин доктор, — ответил Пузырев и ухватился за косяк.
— Да что вы? — удивился доктор. — Вид у вас превосходный.
— Пре… вос… ходный? Суди вас Бог за такие слова, — ответил угасающим голосом Пузырев и стал клониться на бок, как стебелек.
— Что ж вы чувствуете?
— Ут… ром… седни… кровью рвать стало… Ну, думаю, прощай… Пу… зырев… До приятного свидания на том свете… Будешь ты в раю, Пузырев… Прощай, говорю, Марья, жена моя… Не поминай лихом Пузырева!
— Кровью? — недоверчиво спросил врач и ухватился за живот Пузырева. — Кровью? Гм… Кровью, вы говорите? Тут болит?
— О! — ответил Пузырев и завел глаза, — завещание-то… успею написать?
— Товарищ Фенацетинов, — крикнул Порошков лекпому, — давайте желудочный зонд, исследование сока будем делать.
*
— Что за дьявольщина! — бормотал недоумевающий Порошков, глядя в сосуд, — кровь! Ей-богу, кровь. Первый раз вижу. При таком прекрасном внешнем состоянии…
— Прощай, белый свет, — говорил Пузырев, лежа на диване, — не стоять мне более у станка, не участвовать в заседаниях, не выносить мне более резолюций…
— Не унывайте, голубчик, — утешал его сердобольный Порошков.
— Что же это за болезнь такая, ядовитая? — спросил угасающий Пузырев.
— Да круглая язва желудка у вас. Но это ничего, можно поправиться, — во-первых, будете лежать в постели, во-вторых, я вам порошки дам.
— Стоит ли, доктор, — молвил Пузырев, — не тратьте ваших уважаемых лекарств на умирающего слесаря, они пригодятся живым… Плюньте на Пузырева, он уже наполовину в гробу…
«Вот убивается парень!» — подумал жалостливый Порошков и накапал Пузыреву валерианки.
*
На круглой язве желудка Пузырев заработал 18 р. 79 к., освобождение от занятий и порошки. Порошки Пузырев выбросил в клозет, а 18 р. 79 к. использовал таким образом: 79 копеек дал Марье на хозяйство, а 18 рублей пропил…
*
— Денег нету опять, дорогая Марья, — говорит Пузырев, — накапай-ка мне зубровки в глаза…
В тот же день на приеме у доктора Каплина появился Пузырев с завязанными глазами. Двое санитаров вели его под руки, как архиерея. Пузырев рыдал и говорил:
— Прощай, прощай, белый свет! Пропали мои глазоньки от занятий у станка…
— Черт вас знает! — говорил доктор Каплин, — я такого злого воспаления в жизнь свою не видал. Отчего это у вас?
— Это у меня, вероятно, наследственное, дорогой доктор, — заметил рыдающий Пузырев.
*
На воспалении глаз Пузырев сделал чистых 22 рубля и очки в черепаховой оправе.
Черепаховую оправу Пузырев продал на толкучке, а 22 рубля распределил таким образом; 2 рубля дал Марье, потом полтора рубля взял обратно, сказавши, что отдаст их вечером, и эти полтора и остальные двадцать пропил.
*
Неизвестно, где гениальный Пузырев спер пять порошков кофеину и все эти пять порошков слопал сразу, отчего сердце у него стало прыгать, как лягушка. На носилках Пузырева привезли в амбулаторию к докторше Микстуриной, и докторша ахнула.
— У вас такой порок сердца, — говорила Микстурина, только что кончившая университет, — что вас бы в Москву в клинику следовало свезти, там бы вас студенты на части разорвали. Прямо даже обидно, что такой порок даром пропадает!
*
Порочный Пузырев получил 48 р. и ездил на две недели в Кисловодск. 48 рублей он распределил таким образом:
8 рублей дал Марье, а остальные сорок истратил на знакомство с какой-то неизвестной блондинкой, которая попалась ему в поезде возле Минеральных Вод.
— Чем мне теперь заболеть, уж я и ума не приложу, — говорит сам себе Пузырев, — не иначе, как придется мне захворать громаднейшим нарывом на ноге.
Нарывом Пузырев заболел за тридцать копеек. Он пошел и купил на эти 30 копеек скипидару в аптеке. Затем у знакомого бухгалтера взял напрокат шприц, которым впрыскивают мышьяк, и при помощи этого шприца впрыснул себе скипидар в ногу. Получилась такая штука, что Пузырев даже сам взвыл.
«Ну, теперича мы на этом нарыве рублей 50 возьмем у этих оболтусов докторов», — думал Пузырев, ковыляя в больницу.
Но произошло несчастье.
В больнице сидела комиссия. И во главе ее сидел какой-то мрачный и несимпатичный. В золотых очках.
— Гм, — сказал несимпатичный и просверлил Пузырева взглядом сквозь золотые обручи, — нарыв, говоришь? Так… Снимай штаны!
Пузырев снял штаны и не успел оглянуться, как ему вскрыли нарыв.
— Гм, — сказал несимпатичный, — так это скипидар у тебя, стало быть, в нарыве? Как же он туда попал, объясни мне, любезный слесарь?..
— Не могу знать, — ответил Пузырев, чувствуя, что под ним разверзается бездна.
— А я могу! — сказали несимпатичные золотые очки.
— Не погубите, гражданин доктор, — сказал Пузырев и зарыдал неподдельными слезами без всякого воспаления.
*
Но его все-таки погубили.
И так ему и надо.
МИХАИЛ
«Гудок», 19 декабря 1925 г.
Чемпион мира
Фантазия в прозе
Прения у нас на съезде были горячие. УДР в заключительном слове обозвал своих оппонентов обормотами.
