он пытался жить за счет реки и правительство взялось бы его регулировать — мы тоже смирились бы. Но вы мне что хотите сказать — что Вашингтон может прийти и начать регулировать человека, который пытается жить за счет воздуха? В воздухе у нас тоже, что ли, снижение посевных площадей?
Сидящие за столом (трое из них были репортеры) засмеялись. В их смехе прозвучало внезапное и громкое облегчение, как будто они до этого все время выжидали, пытаясь понять, как им слушать, как реагировать, и теперь наконец поняли. Не смеялись только Сейлз, Шуман и Орд; потом они заметили, что секретарь тоже не смеется и что он уже говорит, словно бы мягко вводя свой вкрадчивый голос в общий смех и прекращая его с такой же неумолимой внезапностью, с какой кокаиновая игла нейтрализует нерв:
— Да. Полковник Фейнман — в достаточной мере юрист (и мистер Сейлз, возможно, добавит — в достаточной мере сельский), чтобы даже правительственного чиновника попросить привести аргументы. Насколько известно полковнику, этот аэроплан лицензирован и лицензия одобрена самим мистером Сейлзом. Это правда, мистер Сейлз?
Какое-то время Сейлз сумрачно смотрел на секретаря, затем ответил:
— Летать на этой машине небезопасно. Вот вам аргумент.
— А, — отозвался секретарь. — Я испугался было, что мистер Сейлз заявит нам, что она и вовсе не полетит; что она добрела сюда из Блейзделла пешком. Тогда нам оставалось бы только сказать: «Хорошо-хорошо; мы и не требуем, чтобы она летала; пусть она идет себе вокруг пилонов пешочком во время сегодняшней гонки…»
Опять грянул смех; три репортера яростно строчили в блокнотах. Но смех был адресован не секретарю, а Фейнману. Секретарь, видимо, это понимал; пока он ждал тишины, его неулыбающееся оскорбительное презрение коснулось всех лиц по очереди. Затем он опять обратился к Сейлзу:
— Вы не будете отрицать, что самолет лицензирован, что вы сами удостоверили его исправность — иначе говоря, что он зарегистрирован в Вашингтоне как летательный аппарат, способный исполнять свои функции, то бишь летать. И вдруг вы заявляете, что не позволите машине соревноваться, поскольку она якобы не может делать то, к чему вы сами признали ее годной, — то есть не может летать, если из снисхождения к нам, юристам, выразиться попросту. Однако мистер Орд только что сказал нам, что летал на ней в вашем присутствии. И мистер… — он опустил взгляд; это была не пауза даже, а нечто меньшее, — Шуман утверждает, что совершил на ней полет в Блейзделле в присутствии свидетелей, и мы знаем, что он прилетел на этом самолете сюда, мы все это видели. Хорошо известно, что мистер Орд — один из лучших пилотов в мире (а мы, жители Нью-Валуа, считаем, что самый лучший), и все же не допускаете ли вы маленькую возможность — подчеркиваю, маленькую — того, что пилот, летавший на нем дважды, тогда как мистер Орд всего однажды… Не наводит ли это нас на мысль, что у мистера Орда, может быть, есть другая, личная причина для нежелания допустить этот самолет к участию в гонке…
— Вот-вот, — сказал Фейнман. Он повернулся к Орду. — В чем дело, я не пойму? Что, аэродром недостаточно хорош для ваших машин? Или гонка недостаточно для вас важна? Или вы просто боитесь, что он вас обгонит? Но разве вы не в том самолете будете сидеть, в котором побили рекорд? Тогда чего вам опасаться?
Орд обвел взглядом лица сидящих за столом, потом опять посмотрел на Фейнмана:
— Почему вы хотите, чтобы эта машина непременно сегодня участвовала? Не могу взять в толк. Я бы одолжил ему денег, если дело только в этом.
— Почему? — переспросил Фейнман. — Разве мы не обещали людям, которые там собрались, — он резко взмахнул рукой, державшей сигару, — серию гонок? Разве они не заплатили за то, чтобы эти гонки увидеть? И разве не верно, что чем больше самолетов они увидят, тем лучше, с их точки зрения, потраченные ими деньги окупятся? И с какой стати он должен хотеть занять деньги у вас, — может, он предпочитает их заработать, делая то, что он умеет, и не возвращать их потом, и проценты не платить? Ладно, хватит, давайте решать вопрос. — Он повернулся к Сейлзу. — Машина лицензирована, так?
— Так, — сказал Сейлз после паузы.
Фейнман повернулся к Орду.
— И она может летать, не так ли?
Орд тоже помолчал, глядя на него.
— Да, — сказал он.
Наконец Фейнман повернулся к Шуману.
— Опасно на ней летать? — спросил он.
— На них на всех опасно, — ответил Шуман.
— Но этого полета вы боитесь? — Шуман молча смотрел на него. — Ожидаете ли вы, что самолет упадет сегодня с вами вместе?
— Ожидал бы — не взял бы его, — сказал Шуман. Внезапно Орд встал; он смотрел на Сейлза.
— Знаешь что, дружище, — сказал он, — так дело не пойдет. Я сам запрещу этот полет. — Он повернулся к Шуману. — Послушайте, Роджер…
— На каком основании, мистер Орд? — спросил секретарь.
— На том, что машина моя. Какие вам еще нужны основания?
— Но ведь уполномоченный сотрудник вашей корпорации принял за самолет законный платежный эквивалент и передал машину покупателю.
— Вексель липовый, они не смогут по нему заплатить. Я знаю, о чем говорю. Я сам катался верхом на палке, пока мне не повезло. Да чего там, всем же все ясно: подпись одного из должников не им проставлена. И еще. Я даже не знаю, расписывался ли вообще там Шуман; тот или те, кто подписал эту бумагу, подписали ее до того, как я ее увидел, и даже до того, как ее увидел Маршан. Я понятно говорю?
Он пристально смотрел на секретаря, который, в свою очередь, смотрел на него взглядом лениво-презрительно-затуманенным.
— Вполне, — вежливо сказал секретарь. — Я ожидал, что вы выдвинете эти аргументы. Но вы, кажется, забыли, что вексель подписан еще одним человеком.
Орд смотрел на него довольно долго.
— Но он тоже неплатежеспособен, — сказал он.
— В одиночку — возможно. Но мистер Шуман заявляет, что его отец платежеспособен и что он признает свои обязательства по векселю. Так что, если следовать вашей же логике, вопрос сводится к тому, действительно ли мистер Шуман расписался на этом векселе за себя и за отца. Но у нас есть свидетель, готовый подтвердить подлинность подписи. Это, я допускаю, не вполне соответствует букве закона. Но со вторым из подписавших некоторые из находящихся здесь знакомы; вы сами, мистер Орд, его конечно же знаете как безукоризненно правдивого человека. Мы пригласим его сюда.
Именно в этот момент репродукторы начали выкликать фамилию репортера. Войдя, он приблизился к столу под
