— А вам? Венок или украшение на гроб? Видите, выбор невелик, но у нас очень хорошие еловые ветки.
— Мне не надо ничего похоронного.
— А что же тогда? — удивленно спросила хозяйка.
— Мне нужны цветы!
— Цветы? Могу предложить лилии.
— Нет, лилий не надо. Что-нибудь к свадьбе.
— Лилии вполне подходят для свадьбы, сударь! Это символ невинности и чистоты.
— Верно. Но нет ли у вас роз?
— Розы? В это время года? Откуда? В теплицах теперь выращиваются овощи. Да и вообще нигде ничего нет.
Гребер обошел прилавок. Наконец за каким-то венком в виде свастики он обнаружил букет нарциссов.
— Вот это подойдет!
Хозяйка вынула букет из вазы и дала стечь воде.
— К сожалению, придется завернуть цветы в газету. Другой упаковки у меня нет.
— Не беда.
Гребер заплатил за нарциссы и вышел. Он сразу же почувствовал себя как-то неловко с цветами в руках. Каждый прохожий, казалось, разглядывает его. Сначала он держал букет вверх ногами, потом зажал его под мышкой. При этом его взгляд упал на газету, в которую были завернуты цветы. Рядом с нарциссами он увидел физиономию какого-то военного с раскрытым ртом. Это был председатель чрезвычайного трибунала. Гребер вчитался в текст. Четырех человек казнили за то, что они уже не верили в победу Германии. Им отрубили головы топором. Гильотину давно упразднили: она оказалась слишком гуманным орудием. Гребер снял с цветов газету и выкинул ее.
Чиновник оказался прав: бюро регистрации браков помещалось в гимнастическом зале городской школы. Регистратор бюро сидел перед канатами для лазанья, нижние концы которых были прикреплены к стене. Между канатами Гребер увидел портрет Гитлера в мундире, а под ним — свастику с германским орлом. Греберу и Элизабет пришлось ждать. До них были на очереди немолодой солдат и женщина с золотой брошкой в виде парусной лодочки. Солдат волновался, женщина была спокойна. Она сочувственно улыбнулась Элизабет.
— А свидетели? — спросил чиновник. — Где ваши свидетели?
Солдат, запинаясь, что-то пробормотал. У него не было свидетелей.
— Я думал, когда женится фронтовик, они не нужны, — наконец произнес он.
— Этого еще не хватало! Нет, у нас во всем образцовый порядок.
Солдат обратился к Греберу.
— Может, ты нам пособишь, приятель? Ты и твоя фрейлейн? Ведь только подписать.
— Ну, ясно. А потом вы подпишете для нас. Я тоже не думал, что нужны свидетели.
— Кто же об этом помнит!
— Каждый, кому дороги обязанности гражданина, — резко заявил чиновник. Он, видимо, считал эту небрежность личным для себя оскорблением. — Может быть, вы и в бой идете без винтовок?
Солдат в недоумении уставился на него.
— Так там совсем другое дело. Свидетель-то ведь не оружие.
— Я и не утверждаю. Это всего-навсего сравнение. Ну, как же? Есть у вас свидетели?
— Вот этот военный и его дама.
Чиновник сердито посмотрел на Гребера. Он был явно недоволен, что все разрешилось так просто.
— А у вас бумаги в порядке? — спросил он Гребера с затаенной надеждой.
— Да. Мы и сами собираемся регистрироваться. Чиновник что-то пробурчал и взял документы. Он внес имена Элизабет и Гребера в книгу.
— Распишитесь здесь.
Все четверо поставили свои подписи.
— Поздравляю вас от имени фюрера, — холодно сказал чиновник солдату и его жене и повернулся к Греберу.
— А ваши свидетели?
— Вот, — Гребер указал на тех двоих.
Чиновник отрицательно покачал головой.
— Я могу признать только одного из них, — объяснил он.
— Почему же? Ведь нас вы признали.
— Вы еще не женаты. А эти двое уже супруги. Свидетелями могут быть два лица, не состоящие в родстве. Супруга таким лицом не считается.
Гребер не знал, прав чиновник или это придирка.
— Нет ли здесь кого-нибудь, кто бы мог явиться свидетелем? — спросил он. — Может быть, кто-нибудь из служащих?
— Я здесь не для того, чтобы подыскивать вам свидетелей, — со скрытым торжеством заявил чиновник. — Если у вас нет свидетелей, вам нельзя сочетаться браком.
Гребер оглянулся.
— В чем дело? — спросил пожилой человек, который, подойдя к ним, прислушивался к разговору. — Нужен свидетель? Возьмите меня.
Он встал рядом с Элизабет. Чиновник холодно посмотрел на него.
— Документы есть?
— Конечно. — Он небрежно вытащил из кармана паспорт и бросил на стол.
Чиновник посмотрел его, поднялся и гаркнул:
— Хайль Гитлер, господин обер-штурмбаннфюрер!
— Хайль Гитлер! — небрежно ответил обер-штурмбаннфюрер. — И прекратите эту комедию, понятно? Что это вам взбрело в голову так обращаться с солдатами?
— Слушаюсь, господин обер-штурмбаннфюрер! Пожалуйста, будьте любезны, распишитесь вот здесь.
Вторым свидетелем Гребера, оказывается, стал оберштурмбаннфюрер СС Гильдебрандт. Первым был сапер Клотц. Гильдебрандт крепко пожал руку Элизабет и Греберу, потом Клотцу и его жене. Чиновник достал из-за канатов для лазанья, похожих на веревки для повешения, два экземпляра книги Гитлера «Мейн кампф».
— Подарок государства, — кисло объяснил он, глядя вслед Гильдебрандту.
— В штатском, — пробормотал он. — Как его узнаешь!
Направляясь к выходу, обе пары прошли мимо кожаного коня и брусьев.
— Тебе когда возвращаться? — спросил Гребер сапера.
— Завтра, — Клотц подмигнул. — Мы уж давно хотели пожениться. Зачем дарить деньги государству? Если со мной что случится, пусть хоть моя Мария будет обеспечена. Как ты считаешь?
— Верно.
Клотц расстегнул ранец. — Ты меня выручил, приятель. У меня есть тут отличная колбаса. Кушайте на здоровье! Не отказывайся, я из деревни, этого добра у меня хватает. Я было хотел дать тому чиновнику. Подумай, этакому стервецу!
— Вот уж ни за что бы не дал! — Гребер взял колбасу. — А ты бери книгу. Больше мне тебя отдарить нечем.
— Да ведь я получил такую же.
— Не беда, будут две. Одну отдашь жене.
Клотц повертел в руках книгу «Мейн кампф».
— Шикарный переплет, — сказал он. — А тебе она действительно не нужна?
— Нет, не нужна. У нас дома есть переплетенная в кожу с серебряными застежками.
— Тогда дело другое. Ну, прощай.
— Прощай.
Гребер нагнал Элизабет.
— Я нарочно не говорил Биндингу, чтоб он не навязался нам в свидетели, — сказал он. — Не хотелось, чтоб рядом с нашими стояла фамилия крейслейтера. И вот вместо него мы заполучили обер-штурмбаннфюрера СС. Такова судьба всех добрых намерений.
Элизабет рассмеялась.
— Зато ты променял библию национал-социализма на колбасу. Одно другого стоит.
Они перешли через рыночную площадь. Памятник Бисмарку, от которого остались только ноги, был снова водружен на постамент. Над церковью пресвятой девы Марии кружили голуби. Гребер посмотрел на Элизабет. «Мне бы полагалось сейчас быть очень счастливым», — подумал он, но не испытывал того, что ожидал.
Они лежали на небольшой лужайке в лесу за городом. Лиловая дымка висела между деревьями. По краям лужайки цвели примулы и фиалки. Пронесся легкий ветерок. Вдруг Элизабет поднялась и села.
— Что это там? Точно лес волшебный. Или, может, я сплю? Деревья будто одеты в серебро. Ты тоже видишь?
Гребер кивнул. — Похоже на мишуру.
— Что же это?
— Станиоль. Это очень тонко нарезанный алюминий. Вроде серебряной бумаги, в которую завертывают шоколад.
— Да. Это висит на всех деревьях! Откуда же он берется?
— Самолеты сбрасывают его целыми пачками, чтобы нарушить радиосвязь. Кажется, тогда нельзя установить, где они находятся, или что-то в этом роде. Тонко нарезанные полоски станиоля, медленно опускаясь, задерживают радиоволны и мешают им распространяться.
— Жаль, — сказала Элизабет. — Можно подумать, будто весь лес состоит из рождественских елок. Оказывается, и это война. А я-то надеялась, что нам удалось, наконец, убежать от нее.
Они смотрели на лес. Деревья были густо опутаны свисавшими с ветвей блестящими полосками, они сверкали, развеваясь на ветру. Лучи солнца пробивались сквозь облака, и лес становился лучезарной сказкой. И эти полоски, слетавшие вниз вместе с яростной смертью и пронзительным воем разрушения, теперь тихо висели, искрясь и сверкая на деревьях, и казались мерцающим серебром, воспоминанием о детских сказках или о рождественской елке.
