Напрасно на следующее утро мой товарищ упрашивал меня рассказать ему о ночных похождениях; я хранил таинственное молчание.
Впрочем, этот случай сослужил мне хорошую службу; до самого конца нашего пребывания в Тамаи старьевщик больше не тревожил меня, но все время преследовал доктора, тщетно молившего небеса об избавлении от него.
— Послушайте, доктор, — воскликнул я через несколько дней после моего приключения с гномом, когда в отсутствие нашего хозяина мы как-то утром валялись на циновках в его доме, покуривая тростниковые трубки. — Тамаи прекрасное место; почему нам не поселиться здесь?
— Честное слово, это неплохая мысль, Поль! Но вы думаете, они нам разрешат остаться?
— Ну, конечно; они будут счастливы иметь своими согражданами двух «кархоури».
— Ей-богу, вы правы, дружите! Ха! ха! Я повешу вывеску из бананового листа: Врач из Лондона. — Читаю лекции о полинезийских древностях. — Обучаю английскому языку за пять уроков по часу каждый. — Устанавливаю механические станки для производства таппы. — Разбиваю общественный парк посреди деревни. — Учреждаю празднества в честь капитана Кука!
— Не все сразу, доктор, остановитесь и переведите дух, — заметил я.
Проекты доктора, несомненно, были довольно фантастическими. Однако мы серьезно подумывали о том, чтобы остаться в долине на неопределенный срок. Приняв такое решение, мы стали обсуждать различные планы, как повеселее провести время, но в это мгновение несколько женщин вбежало в дом; быстро тараторя, они стали умолять нас «хери! хери!» (бежать), что-то крича о «миконари».
Подумав, что нам грозит арест на основании закона о борьбе с бродяжничеством, мы опрометью бросились вон из дому, вскочили в пирогу, стоявшую у берега около самых дверей, и принялись изо всех сил грести к противоположной стороне озера.
К дому Рарту приближалась большая толпа, среди которой мы заметили нескольких туземцев, одетых наполовину по-европейски, а потому, несомненно, не принадлежавших к числу жителей Тамаи.
Скрывшись в лесу, мы возблагодарили свою счастливую звезду за то, что нам удалось в последний момент спастись от ареста по подозрению в бегстве с корабля и от доставки под конвоем на побережье. Такова была — во всяком случае, по нашему мнению — та опасность, от которой мы ускользнули.
Убежав из деревни, мы не могли и думать о том, чтобы некоторое время побродить поблизости, а затем вернуться; поступив так, мы снова подвергли бы риску свою свободу. Поэтому мы приняли решение вернуться в Мартаир и, пустившись в путь, к ночи достигли дома плантаторов. Они оказали нам сердечный прием и накормили обильным ужином; за разговорами мы засиделись до позднего часа.
Теперь мы стали готовиться к путешествию в Талу, до которого было недалеко от Тамаи; желая, однако, получше ознакомиться с островом, мы предпочли вернуться в Мартаир, а затем отправиться кругом вдоль берега.
Талу, единственная посещаемая судами гавань на Эймео, расположен на западной стороне острова, почти прямо напротив Мартаира. На одном берегу бухты находится деревня Партувай с миссией. По соседству имеется обширная сахарная плантация (самая лучшая, пожалуй, в Южных морях), принадлежащая какому-то сиднейцу.
Наследственное владение супруга Помаре, во всех отношениях восхитительный уголок, Партувай прежде был одной из резиденций королевского двора. Но в описываемое время двор постоянно находился в нем, так как королева убежала туда с Таити.
Партувай, как нас предупредили, не выдерживал никакого сравнения с Папеэте. Суда заходили редко, а на берегу жило очень мало иностранцев. Впрочем, нам сообщили, что сейчас в гавани стоит на якоре один китобоец, запасающий дрова и воду и, по слухам, нуждающийся в матросах.
Учтя все эти обстоятельства, я не мог не прийти к выводу, что Талу сулит «богатые возможности» для таких любителей приключений, как доктор и я. Не говоря уже о том, что мы без труда могли бы отправиться в море на китобойном судне или наняться поденными рабочими на сахарную плантацию, мы питали надежду занять какую-нибудь почетную и выгодную должность при особе ее королевского величества.
Это не было лишь донкихотской мечтой. В свите многих полинезийских властителей часто встречаются белые бродяги — они живут при дворце на монарших хлебах, греются на тропическом солнцепеке и ведут самое приятное существование. На островах, редко посещаемых иностранцами, первый поселившийся там матрос обычно становится членом семьи верховного вождя или короля. Он часто совмещает многочисленные должности, ранее исполнявшиеся отдельными лицами. Так, например, в качестве историографа он знакомит туземцев с отдаленными странами; в качестве уполномоченного по искусствам и наукам обучает их пользованию складными ножами и наилучшему способу превращения куска железного обруча в наконечник копья; в качестве толмача его величества облегчает сношения с иностранцами, а кроме того, вообще обучает народ самым распространенным английским выражениям — как вежливым, так и богохульным, но чаще последним.
Эти люди сплошь и рядом заключают выгодные браки, нередко — подобно Харди в бухте Ханнаману — с принцессами королевской крови.
Иногда они исполняют обязанности личного адъютанта короля. На Амбои, одном из островов Тонга, бродяга-уэльсец, занимающий должность виночерпия, опускается на колени перед его каннибальским величеством. Он приготовляет ему утреннюю порцию «арвы» и коленопреклоненный подносит ее в богато украшенной резьбой чаше из скорлупы кокосового ореха. На другом острове той же группы, на котором существует обыкновение уделять много забот причесыванию волос, завивая их своеобразным способом в какое-то подобие огромной метлы для обметания потолка, старый матрос с военного корабля выступает в роли королевского цирюльника. И так как его величество не слишком опрятен, то его космы очень густо населены. Поэтому, когда Джек не занят причесыванием доверенной его попечению головы, он слегка щекочет ее чем-то вроде спицы, специально для этой цели воткнутой в волосы его клиента. Даже на Сандвичевых островах при особе короля Камеамеа для его развлечения содержат компанию заезжих проходимцев.
Билли Лун [так], веселый маленький негр, щеголяющий в грязной голубой куртке, сплошь разукрашенной позеленевшими бронзовыми пуговицами и потрепанными золотыми галунами, исполняет обязанности королевского барабанщика и тамбуриниста. Джо, португалец с деревянной ногой, потерявший ногу при охоте на кита, состоит скрипачом; а Мордухай, как его называют, омерзительный бездельник, расхаживая с бильбоке[111] в боковом кармане, увеселяет двор фокусами. Эти ленивые негодяи не получают определенного жалованья и всецело зависят от случайных щедрот своего хозяина. Время от времени они кутят в долг в танцевальных залах Гонолулу, а прославленный Камеамеа III затем является туда и оплачивает счета.
Несколько лет назад при дворе короля чуть было не появился еще аукционист его величества. По всей вероятности, то был первый представитель этой профессии, вздумавший заняться ею на Сандвичевых островах. Король, восхищенный игрой в набавление цены на распродаваемые вещи, был одним из завсегдатаев аукционов. В конце концов он стал упрашивать предприимчивого дельца бросить все и перейти к нему на службу, обещая прекрасное положение при дворе. Но аукционист отказался; и молотку слоновой кости не суждено было, чтобы его несли на бархатной подушке перед владельцем, когда настанет время коронации следующего короля.
Но не в качестве странствующих актеров или лакеев без определенных обязанностей надеялись мы с доктором в ближайшее время получить доступ ко двору королевы Таити. Напротив, как я упоминал раньше, мы рассчитывали, что по цивильному листу будут сделаны дополнительные ассигнования плодов хлебного дерева и кокосовых орехов, чтобы мы могли с соизволения ее величества занять какие-нибудь почетные должности.
По дошедшим до нас слухам, королева для борьбы с французской узурпацией стремилась объединить вокруг себя как можно больше иностранцев. Ее склонность к англичанам и американцам была хорошо известна, и это служило дополнительным основанием для наших надежд на благожелательный прием. Больше того, Зик сообщил нам, будто бы королевские советники в Партувае всерьез подумывали о наступательной войне против обосновавшихся в Папеэте захватчиков. Если бы это оказалось верным, то мы, как подсказывал нам наш оптимизм, безусловно могли рассчитывать на должность хирурга для доктора и лейтенанта для меня.
Таковы были наши виды и чаяния, когда мы замышляли путешествие в Талу. Но, полные столь великих стремлений, мы не забывали и о мелочах, которые могли помочь нам выдвинуться. Доктор как-то рассказал мне, что прекрасно играет на скрипке. Теперь я предложил, как только мы прибудем в Партувай, постараться достать у кого-нибудь инструмент; если же это не удастся, то ему придется смастерить самодельную скрипку и, вооружившись ею, попросить у королевы аудиенции. Ее всем известная страсть к музыке обеспечит ему немедленный прием, и таким образом мы достигнем того, что она обратит на нас внимание при самых благоприятных обстоятельствах.
