Гаккетъ отвѣчалъ ему тихимъ голосомъ:
— Вспомни, Кенниболъ! Демонъ!
— И то правда, — согласился легковѣрный охотникъ: — долго-ли ему оборотиться.
Съ невольной дрожью онъ отошелъ въ сторону и украдкой осѣнилъ себя крестнымъ знаменіемъ.
Въ мрачномъ дубовомъ лѣсу, куда едва проникали блѣдныя утреннія сумерки, низкаго роста человѣкъ подошелъ къ другому, который повидимому поджидалъ его. Разговоръ начался въ полголоса.
— Простите, ваше сіятельство, что я заставилъ васъ ждать. Меня задержали непредвидѣнныя случайности…
— Что такое?
— Начальникъ горцевъ Кенниболъ только въ полночь пришелъ на сходку, а тѣмъ временемъ мы встревожены были неожиданнымъ свидѣтелемъ.
— Свидѣтелемъ?
— Да, какой то субъектъ, какъ сумасшедшій ворвался въ наше сборище въ шахтѣ. Сперва я подумалъ, что это шпіонъ и велѣлъ было убить его; но у него нашлась охранная грамота какого-то висѣльника, пользовавшагося уваженіемъ среди рудокоповъ, которые и приняли незнакомца подъ свое покровительство. Разсудивъ хорошенько, я полагаю, что это должно быть какой нибудь искатель приключеній или полуумный ученый. На всякій случай относительно его я уже принялъ свои мѣры.
— Ну, а вообще какъ идутъ дѣла?
— Превосходно. Рудокопы Гульдбранхаля и Фа-Рёра, подъ начальствомъ молодаго Норбита и Джонаса, кольскіе горцы подъ предводительствомъ Кеннибола теперь должно быть уже выступили въ путь. Ихъ товарищи изъ Губфалло и Зунд-Моёра присоединятся къ нимъ въ четырехъ миляхъ отъ Синей Звѣзды. Конгсберцы и отрядъ сміазенскихъ кузнецовъ, которые, какъ извѣстно высокородному графу, заставили уже отступить Вальстромскій гарнизонъ, будутъ поджидать ихъ нѣсколько миль далѣе. Наконецъ, всѣ эти соединенныя банды остановятся на ночь въ двухъ миляхъ отъ Сконгена, въ ущельяхъ Чернаго Столба.
— Ну, а какъ принятъ былъ вашъ Ганъ Исландецъ?
— Безъ малѣйшаго недовѣрія.
— О! Какъ бы мнѣ хотѣлось отмстить этому чудовищу за смерть сына! Какъ жаль, что онъ вывернулся изъ нашихъ рукъ!
— Ваше сіятельство, пользуйтесь сперва именемъ Гана Исландца, чтобы отмстить Шумахеру, а потомъ мы найдемъ средство отмстить и самому Гану… Мятежники цѣлый день будутъ въ пути, на ночь же остановятся въ ущельяхъ Чернаго Столба, въ двухъ миляхъ отъ Сконгена.
— Что вы? Развѣ можно подпустить такъ близко къ Сконгену такую банду разбойниковъ?.. Мусдемонъ!..
— Вы меня подозрѣваете, графъ! Пошлите, не теряя времени, гонца къ полковнику Ветгайну, полкъ котораго долженъ находиться теперь въ Сконгенѣ; предупредите его, что все скопище мятежниковъ расположится сегодня ночью въ ущельяхъ Чернаго Столба, какъ нарочно созданныхъ для засады…
— Понимаю, но зачѣмъ, милѣйшій Мусдемонъ, навербовали вы такую гибель бунтовщиковъ?
— Графъ, вы забываете, что чѣмъ значительнѣе будетъ мятежъ, тѣмъ тяжелѣе преступленіе Шумахера и тѣмъ важнѣе ваша заслуга. Кромѣ того, необходимо разомъ положить конецъ бунту.
— Прекрасно! Но не слишкомъ ли близко мѣсто стоянки къ Сконгену?
— Изъ всѣхъ горныхъ ущельевъ это единственное, въ которомъ невозможно защищаться. Оттуда выйдутъ только тѣ, кому назначено явиться передъ судилищемъ.
— Превосходно!.. Однако, Мусдемонъ, мнѣ хотѣлось бы поскорѣе развязаться съ этимъ дѣломъ. Если съ этой стороны все идетъ какъ нельзя лучше, зато съ другой — мало утѣшительнаго. Вы знаете, что мы предприняли въ Копенгагенѣ тайные розыски насчетъ тѣхъ бумагъ, которыя могли попасть въ руки какого-то Диспольсена?..
— Знаю, графъ.
— Ну, такъ я недавно узналъ, что этотъ интриганъ имѣлъ тайныя сношенія съ проклятымъ астрологомъ Кумбизульсумомъ…
— Который на дняхъ умеръ?
— Да; и при смерти этотъ старый колдунъ вручилъ агенту Шумахера бумаги…
— Чортъ возьми! У него были мои письма, изложеніе нашего предпріятія!..
— Вашего предпріятія, Мусдемонъ?
— Виноватъ, ваше сіятельство; но къ чему было довѣряться этому шарлатану Кумбизульсуму!?.. Старому плуту!..
— Послушайте, Мусдемонъ, я не такъ недовѣрчивъ, какъ вы… Не безъ серьезныхъ основаній вѣрилъ я всегда въ волшебную науку стараго астролога.
— Вы, ваше сіятельство, могли вѣрить въ его науку, но зачѣмъ же было полагаться на его честность? Во всякомъ случаѣ намъ нечего бояться, графъ. Диспольсенъ умеръ, бумаги пропали; а черезъ нѣсколько дней не будетъ и тѣхъ, кому онѣ могли сослужить службу.
— Конечно; какъ бы то ни было, кто посмѣетъ обвинить меня?
— Или меня, пользующагося покровительствомъ вашего сіятельства?
— О да, вы всегда можете разсчитывать на меня; но прошу васъ, не затягивайте этого дѣла. Я тотчасъ же пошлю гонца къ полковнику. Пойдемте, слуги поджидаютъ меня за этими кустами, мы отправимся прямо въ Дронтгеймъ, откуда должно быть уже выѣхалъ мекленбуржецъ. Служите мнѣ вѣрой и правдой и я защищу васъ отъ всѣхъ Кумбизульсумовъ и Диспольсеновъ на свѣтѣ!
— Вѣрьте, ваше сіятельство… Дьяволъ!
Оба исчезли въ лѣсу; голоса ихъ затихли мало по малу и вскорѣ послышался топотъ двухъ лошадей.
Въ то время какъ въ одномъ изъ лѣсовъ, окружающихъ Сміазенское озеро происходилъ вышеописанный разговоръ, мятежники, раздѣлившись на три отряда, вышли изъ Апсилькорской свинцовой рудокопни черезъ главный входъ, расположенный на днѣ глубокаго оврага.
Орденеръ, который, не смотря на свое желаніе сблизиться съ Кенниболомъ, попалъ въ отрядъ Норбита, видѣлъ передъ собой длинную процессію факеловъ, пламя которыхъ, борясь съ разсвѣтомъ зарождающагося утра, отразилось въ топорахъ, вилахъ, заступахъ, въ желѣзныхъ наконечникахъ дубинъ, въ тяжелыхъ молотахъ, ломахъ, баграхъ и тому подобныхъ грубыхъ рабочихъ орудіяхъ, какими только могли воспользоваться мятежники, не пренебрегая и обыкновеннымъ оружіемъ, свидѣтельствовавшимъ, что бунтъ былъ послѣдствіемъ заговора. Мушкеты, копья, сабли, карабины и пищали дополняли собой вооруженіе банды.
Когда солнце взошло надъ горизонтомъ и факелы издавали одинъ лишь чадъ, Орденеръ могъ лучше разсмотрѣть это странное войско, выступавшее въ безпорядкѣ съ хриплыми пѣснями и дикими криками, и походившее на стаю голодныхъ волковъ, почуявшихъ запахъ трупа.
Все войско раздѣлено было на три отряда или, скорѣе, на три толпы.
Впереди шли кольскіе горцы подъ предводительствомъ Кеннибола, на котораго всѣ они походили какъ одеждой изъ звѣриныхъ шкуръ, такъ и своими дикими суровыми физіономіями.
Далѣе слѣдовали молодые рудокопы подъ начальствомъ Норбита и старые — подъ командой Джонаса — въ своихъ большихъ войлочныхъ шляпахъ, въ широкихъ панталонахъ, съ голыми руками и почернѣвшими лицами, съ взглядомъ, тупо устремленнымъ на солнце. Надъ этой безпорядочной толпой развѣвались тамъ и сямъ огненнаго цвѣта знамена съ различными надписями, какъ то: Да здравствуетъ Шумахеръ! — Освободимъ нашего благодѣтеля! — Свобода рудокопамъ! — Свобода графу Гриффенфелъду! — Смерть Гульденлью! — Смерть притѣснителямъ! — Смерть Алефельду!
Бунтовщики смотрѣли на эти знамена скорѣе какъ на безполезную ношу, чѣмъ на украшеніе, и они передавали ихъ изъ рукъ въ руки, когда знаменоносецъ уставалъ или хотѣлъ принять участіе въ нестройномъ хорѣ рожковъ и завываніяхъ своихъ соратниковъ.
Аріергардъ этого страннаго войска составлялъ десятокъ телѣгъ, запряженныхъ оленями и большими ослами и предназначенныхъ вѣроятно для фуража. Гигантъ, приведенный Гаккетомъ, одинъ шелъ впереди отряда съ дубиною и топоромъ, а въ нѣкоторомъ отдаленіи позади него съ затаеннымъ ужасомъ слѣдовали первыя ряды горцевъ Кеннибола, который не спускалъ глазъ съ этого дьявольскаго вождя, ожидая, что онъ того гляди измѣнитъ свой видъ.
Съ дикими криками и оглашая сосновые лѣса звуками рожковъ, банда мятежниковъ спустилась съ южныхъ горъ Дронтгеймскаго округа. Тутъ присоединились къ нимъ отдѣльные отряды изъ Сундъ-Мора, Губфалло, Конгсберга и толпа сміазенскихъ кузнецовъ, представлявшихъ странный контрастъ съ прочими бунтовщиками. Эти рослые, сильные люди, вооруженные клещами и молотами, въ кирасахъ изъ широкихъ мѣдныхъ пластинокъ, съ деревяннымъ крестомъ вмѣсто знамени, мѣрно выступали впередъ, распѣвая библейскіе псалмы. Предводителемъ ихъ былъ крестоносецъ, шедшій во главѣ безъ всякаго оружія.
Всѣ эти скопища мятежниковъ не встрѣчали ни души на пути своемъ. При ихъ приближеніи пастухи загоняли стада свои въ пещеры, поселяне бѣжали изъ деревень. Житель равнинъ и долинъ вездѣ одинаковъ; онъ равно боится и разбойника и полицейскаго.
Въ такомъ порядкѣ проходили они по холмамъ и лѣсамъ, рѣдко встрѣчая на пути селенія; слѣдовали по извилистымъ дорогамъ, на которыхъ виднѣлось больше звѣриныхъ, чѣмъ человѣческихъ слѣдовъ, огибали озера, переправлялись черезъ потоки, овраги и болота.
