и селедку под шубой, — так же тихо проговорила Лиза. Ничего не понимая, Игнатьев подхватил:
— И мне, пожалуйста.
Ни пиво, ни коньяк, ни тем более селедку под шубой не хотелось — все это было отодвинуто на другой край стола: Сергей Иванович сидел, облокотясь на стол; Лиза, опустив голову, теребила листочки фиолетовой розы.
— Я разрешил эту терапию и не жалею. Но теперь Виктор не сможет узнать ни меня, ни вас, Лиза, вообще никого из его прошлой жизни, — говорил полковник, подбирая слова. Слова подбирались, конечно, а вот чувства — нет.
— Его не будут судить? — Лиза не поднимала головы.
— Сейчас — нет, а когда восстановится — тогда все по закону.
— А если не восстановится? Такая возможность есть — не восстановиться?
— Есть, конечно, есть…
— Слава богу, — Лиза впервые посмотрела Игнатьеву прямо в глаза. — Слава богу!
Полковник замолчал, он понимал жену Виктора. Он не понимал себя — зачем ему нужно, чтобы Виктор оказался перед судом и понес наказание. Ведь ясно же, что он никогда, никогда не вспомнит того, что совершил. И, скорее всего, прав доктор, который сказал, что того Силова больше не существует. А этот — ни при чем. Этот вообще даже не понимает, о чем с ним будут разговаривать, как только он придет в норму. В норму человека, которого можно судить и наказывать. «Туловище будем наказывать, — съязвил сам себе Сергей Иванович. — Душа-то ни при чем — ее и не было в прошлом. Мозги надо наказывать, а они выжжены. Без остатка, без какой-либо возможности осознать и признать то, чего не существовало вовсе… А Званцев, а этот пенсионер-буддист, Рамазан и его друзья, в конце концов? Они существовали? Или вместе с потерей памяти у Силова они исчезли? Нет же, они есть, вернее, были и остаются в памяти всех, кто их знал. И даже тех, кто просто прочитал о них в газетах или узнал из телевизора…»
Простодушное, но жаркое размышление прервалось — голос сверху, с орлиной высоты, спрашивал, будет ли еще заказ…
— Нет, спасибо, — Лиза положила на стол кредитную карту.
— Пойдемте со мной, — попросила официантка Лида, — у нас терминал на шнурке, не переносится.
Лиза поднялась и вместе с Лидой и фиолетовой розой ушла в недра ресторана.
Полковнику хотелось кричать, спорить, слушать и не соглашаться, все что угодно — только не молчать.
— Поехали, — Игнатьев взял Лизу под руку.
— Спишь? — Сергей Иванович звонил своему водителю. Тот что-то отвечал, но Игнатьев перебил:
— А машина где? Адрес? Ключи вынеси и положи под колесо… завтра сам заеду за тобой.
— Тут же совсем недалеко… — начала Лиза.
— Мы к Виктору сейчас поедем. Лиза, вызовите такси, я не умею. Поедем на проспект Маркса, сорок два — там машина…
Кудрявая головка склонилась над телефоном — такси подъехало мгновенно, у ресторанов и вокзалов это никогда не было серьезным вопросом.
Заспанный охранник долго рассматривал удостоверение полковника — для него ночной визит был полной неожиданностью. Вернув документ, сторож категорически отказался открывать двери коридора — не то что палаты Силова. Сошлись на том, что просто посмотрят на окна из дворика… Отойдя на футбольное поле, Игнатьев стал вглядываться — во многих окнах горел свет — не яркий, но было достаточно светло. Сергей Иванович отсчитывал окна от балкона профессора, как Лиза неожиданно вскрикнула:
— Витя!
И в самом деле, на четвертом этаже, левее балкона, в окне на подоконнике сидел силуэт. Полковник еще раз мысленно пересчитал двери в коридоре — да, это был Виктор. Силуэт прижался лбом к стеклу и смотрел в темноту. Что-либо увидеть во дворе было невозможно, в комнате горел свет. Но человек сидел и упорно вглядывался в ночной мир.
— Витя! — еще раз прошептала Лиза и, кажется, заплакала. Игнатьев зачем-то снял китель и укрыл Лизу. Что еще сделать, он не знал. Они бы стояли еще и еще, но сторож зычно позвал гостей восвояси.
— А где роза? — неожиданно спросил полковник, когда машина остановилась на Третьей Садовой.
— Там, в больнице, — просто и даже недоуменно ответила жена Силова.
Больше говорить было не о чем, надо было прощаться, но Сергей Иванович вдруг спросил в лоб, безответственно и необдуманно:
— Лиза, что такое Бог?
— Закон… — Она, кажется, даже не задумалась над ответом.
— Справедливый?
— Нет, — так же уверенно и коротко проговорила кудрявая головка.
— А какой? — полковник заволновался.
— Никакой… Какой вы захотите, такой Он и закон. Все зависит от того, какой вы захотите… Я пойду?
Игнатьев смотрел на Лизу и, кажется, понимал, про что говорит эта крохотная девочка-женщина. Молча отдал честь, развернулся и уехал…
Мусоргский закончил «Картинки с выставки» и предложил полковнику Шаляпина с его «Песней о блохе»… Сергей Иванович не слушал эту дурацкую шутку-прибаутку о короле и его блохе, он думал о словах Лизы.
I
Бочаров был серьезен, когда полковник вошел в его кабинет. Профессор быстро выскочил из-за стола и под руку вывел Игнатьева в коридор.
— Будьте хладнокровны и сдержанны, товарищ полковник, просто наблюдайте, и все. На все вопросы я отвечу позже. — Доктор почти бежал по лестнице на четвертый этаж.
В комнате Виктора все изменилось — исчез агрегат-холодильник, чугунная кровать, тумбочка… Кровать была, но совсем не та — была обычная, даже домашняя кровать, покрытая цветным пледом. На полу валялись мячи и кубики — яркие, как и плед, — настырно попадающиеся на глаза.
Виктор! Виктор сидел на подоконнике и смотрел то в окно, то на присутствующих в комнате. Улыбался… Сергей Иванович никогда не видел таким улыбающимся Виктора Силова, что невольно рассмеялся и сам. Больной посмотрел на полковника, улыбнулся еще шире и отвернулся к окну. Там, заметив что-то заинтересовавшее его, постучал по стеклу и выкрикнул непонятные слова. Игнатьев повернулся к доктору, но Бочаров приложил палец к губам и знаком показал на дверь. Они вышли…
— Сергей Иванович, перед вами младенец. Настоящий младенец, со всеми вытекающими последствиями. Это пройдет, но придется терпеть и ждать. Психически он здоров абсолютно, но к вашему управлению не готов и будет не готов еще долго. Это вы, надеюсь, понимаете? — Профессор даже остановился на половине пути и, удерживая Игнатьева за рукав, пристально посмотрел ему в глаза.
Сергей Иванович не реагировал — он все еще был там, где сидел, окруженный теплом и вниманием, смеющийся и разглядывающий мир Виктор Силов.
— Доктор, я… — Полковник опустил голову. Впервые в своей жизни Игнатьев Сергей Иванович, полковник МВД, начальник управления, не мог совладать с собой…
— О, батенька, — засуетился Бочаров, — пойдемте-ка ко мне… быстренько,
