— Твой сын, этот прохвост, позволил себе неслыханную наглость — прислал мне из тюрьмы вот это письмо. — И протянул его Терезе.
Она молча прочла его. «Дорогой дядя. Поскольку я через несколько дней выйду из тюрьмы, ни за что отсидев срок из-за неблагоприятно сложившихся обстоятельств, и хочу начать новую жизнь вдали от родины, то прошу Ваше высокоблагородие ввиду нашего с Вами близкого родства оказать мне денежную помощь на дорогу в сумме двухсот гульденов, которые прошу держать наготове начиная с завтрашнего дня. С величайшим уважением, дорогой дядя, остаюсь Ваш…»
Тереза, опустив письмо, пожала плечами.
— Ну! — завопил Карл. — Что ты скажешь по этому поводу?!
Тереза, не двигаясь с места, ответила:
— Я не имею никакого отношения к этому письму и не понимаю, чего ты от меня хочешь.
— Отлично! Твой отпрыск пишет мне из тюрьмы вымогательское письмо, он пытается меня шантажировать! — Карл вырвал у нее письмо и ткнул пальцем в строки «ввиду нашего с Вами близкого родства», «прошу держать наготове начиная с завтрашнего дня». — Этот подонок знает, что я занимаю общественную должность. Он пойдет попрошайничать к другим людям, выдавая себя за моего племянника, племянника депутата Фабера…
— О таком его намерении в письме ничего не сказано, а племянником тебе он и в самом деле приходится.
Насмешливый, высокомерный тон Терезы окончательно вывел его из себя.
— И этого типчика ты еще смеешь брать под защиту? Думаешь, я не знаю, что он пару раз присылал к нам за деньгами? Мария по доброте, но, как всегда, и по глупости хотела это от меня скрыть. Вы что, обе полагаете, что от меня можно что-то утаить? Ты думаешь, я не знаю, какую жизнь ты ведешь под вывеской так называемого преподавания? Ну и гляди на меня своими вытаращенными коровьими глазами. Надеешься, что я на это клюну? Я никогда не клевал на твои фокусы. Да ты подохнешь в дерьме, как и твой дорогой сыночек. По-другому ты жить не хочешь. Тебе ведь уже подсказали выход, и даже нашелся осел, чуть не женившийся на тебе, — нет, мы не желаем, лучше будем жить на свободе, менять любовников, как перчатки, так нам веселее и приятнее. А с этими девушками — чем ты с ними занимаешься? Чему учишь? Наукам? Ха-ха! Наверное, готовишь их для ублажения семитских развратников?
— Вон! — сказала Тереза. Она не приподняла руку, не указала ему на дверь, а почти неслышно произнесла: — Вон!
Но Карл не дал себя сбить. Он продолжал говорить, все так же безудержно, не выбирая выражений. Да, чем она, Тереза, занималась в юности, тем продолжает заниматься и сейчас — и это в таком возрасте, когда другие женщины мало-помалу приходят в разум, хотя бы из страха стать всеобщим посмешищем. Уж не воображает ли она, что ей хоть раз удалось обвести его вокруг пальца? Еще в юности закрутила роман с его другом и одноклассником, потом началась история с этим хлыщом-лейтенантиком — а от кого народился драгоценный сыночек, который стал ее злым роком, этого она, пожалуй, и сама точно не знает. А что она потом творила в роли «фройляйн», «хранительницы малых крошек»! Слухи об этом лишь случайно доходили до него. А теперь — и об этом он тоже информирован — она повсюду таскается с пожилым богатым евреем, которого старается удержать тем, что ее так называемые ученицы…
В этот момент вошел господин Вольшайн. По его лицу не было заметно, слышал ли он, а тем более понял ли последние слова Карла. Во всяком случае, он растерянно переводил взгляд с Терезы на Карла, и тот счел, что пришло время удалиться.
— Не хочу долее мешать, — сказал он и с коротким, почти насмешливым кивком в сторону Вольшайна сделал движение к выходу.
Однако Тереза сказала:
— Минуточку, Карл, — и совершенно спокойно представила мужчин друг другу: — Доктор Карл Фабер, мой брат; господин Вольшайн, мой жених.
Карл слегка скривил рот:
— Какая честь! — И повторил: — Тем паче не хочу вам мешать.
— Пардон, — подал голос господин Вольшайн, — а мне показалось, что это я вам помешал.
— Ни в малейшей степени, — возразила Тереза.
— Естественно, ни в малейшей, — подтвердил Карл. — Небольшая размолвка, семейные дела, ничего не поделаешь. Итак, не поминай лихом, — добавил он, — и будь счастлива. Мое почтение, господин Вольшайн.
Не успел он закрыть за собой дверь, как Тереза повернулась к Вольшайну:
— Прости, я не могла иначе.
— Что ты этим хочешь сказать? Чего ты не могла иначе?
— Я хочу сказать, что я не могла представить тебя иначе, но это тебя ни к чему не обязывает. Ты по-прежнему совершенно свободен в своих решениях.
— Ах, вот оно что! Но я вовсе не желаю быть свободным, как ты это называешь. — И он со страстной нежностью привлек ее к себе. — А теперь мне хотелось бы знать, чего, собственно, хотел от тебя твой уважаемый братец?
Она была рада, что он не слышал их разговора, и рассказала ему только то, что сочла нужным. При расставании было решено, что свадьба состоится в воскресенье на Троицу и что Франц в любом случае уедет в Америку раньше.
94
До Троицы было еще далеко, почти три месяца. Господин Вольшайн назначил свадьбу на столь далекий день из-за того, что ему предстояло до этого события совершить две деловые поездки, в Польшу и в Тироль, а также из-за того, что в квартире следовало произвести некоторую перестановку. Кроме того, надо было обсудить с адвокатом множество различных вопросов, поскольку известные завещательные распоряжения — все мы смертны, заметил Вольшайн — лучше было сделать до свадьбы. Тереза не имела ничего против неблизкого срока, ей было даже приятно, что не придется вот так, сразу обрывать все свои обязанности, которые приносили ей тем больше радости, чем меньше теперь воспринимались ею как обязанности.
Дни, когда Вольшайн отсутствовал — одну неделю в феврале, другую в марте — и ей не надо было опасаться его неожиданных утренних визитов, она восприняла как отдых. И все же иногда немного скучала по нему. Ведь за последние месяцы Тереза как-никак привыкла к этому подобию супружеской жизни, она не могла отрицать, что действительно стала спокойнее. А по некоторым признакам, внешним и внутренним, она ощущала, что ее жизнь, в том числе и женская, еще далеко не кончилась. Приятному умонастроению способствовало также и то обстоятельство, что теперь она могла лучше одеваться, и Тереза заранее радовалась тому, что вместе с Вольшайном, как он обещал, отправится за всевозможными покупками.
Пасхальные праздники — вскоре после возвращения Вольшайна из второй поездки — они провели вместе в уютной небольшой гостинице в окрестностях Вены. Дни еще стояли холодные, однако на деревьях уже набухли почки и некоторые кусты покрылись цветами. Вечера же они проводили в ее номере, где чувствовали себя влюбленной парочкой, так что, когда она вернулась в свою квартиру и вновь стала коротать часы в одиночестве, ей иногда казалось, что и в их общем доме, где она станет жить уже замужней дамой Терезой Вольшайн, ей будет хорошо и приятно. Но приятнее всего было радостное ощущение от почтовой открытки, присланной Тильдой отцу, которую тот показал ей: «Тысяча пасхальных приветов тебе и Терезе». Да, так и было написано — Терезе.
На визит в тюрьму Тереза все еще никак не могла решиться. Не могла преодолеть своего страха перед этим свиданием, которое должно было стать и прощанием навеки. Вольшайн все последнее время не проронил ни слова о Франце, и Тереза решила, что он, вероятно, скажет ей тогда, когда все будет подготовлено. И действительно, вскоре после их пасхальной поездки за город он сообщил, что послал своего адвоката в тюрьму к Францу, однако тот покуда решительно не соглашается ехать в Америку и заявляет, что не был приговорен к депортации за океан. Тем не менее Вольшайн не сомневался, что Франца удастся переубедить с помощью письменного обещания весьма солидной суммы, которая будет ему выплачена лишь по прибытии в Америку.
95
Спустя несколько дней Тереза ожидала господина Вольшайна, обещавшего заехать за ней в экипаже в десять утра и вместе отправиться за покупками, что они уже делали несколько раз. Стоял теплый весенний денек, окно было распахнуто, и в комнату долетали ароматы ближнего леса. Вольшайн обычно был точен. Когда он не появился и спустя полчаса после условленного срока, Тереза удивилась. Она стояла в пальто у открытого окна и, когда ожидание продлилось еще полчаса, забеспокоилась и решилась позвонить. Никто не взял трубку. Через некоторое время она вновь позвонила. Незнакомый голос спросил:
— Кто говорит?
— Я хотела только спросить, господин Вольшайн уже вышел из дому?
— Кто говорит? — опять спросил незнакомый голос.
— Тереза Фабиани.
— О, фройляйн, к сожалению… К сожалению… — Теперь Тереза узнала этот голос, он принадлежал бухгалтеру фирмы. — Господин Вольшайн, да… Господин Вольшайн внезапно умер.
