Все дело было в этом. Генри должен быть прощен, и любовь Маргарет сделает его лучше. Остальное не имеет значения. Миссис Уилкокс, этого беспокойного, но милого призрака, нужно оставить вместе с причиненной ей несправедливостью. Теперь, обретя соразмерность, она тоже пожалела бы человека, который столько напугал в их жизни. Знала ли миссис Уилкокс о его проступке? Интересный вопрос, но Маргарет заснула, объятая любовью и убаюканная лепетанием реки, всю ночь несущей свои воды из Уэльса. Она ощущала единение со своим будущим домом, проникнувшись им и отдав ему всю себя, и когда проснулась, то вновь увидела, как над окрестными туманами победно возвышается замок Онитон.
— Генри, дорогой… — обратилась она к нему утром.
Кончив завтракать, мистер Уилкокс принялся за «Таймс». Его невестка собирала вещи. Маргарет присела перед Генри и, взяв из его рук газету, почувствовала, что номер на редкость тяжелый и толстый. Она подалась вперед и, когда ее лицо оказалось на том месте, где была газета, посмотрела ему в глаза.
— Генри, дорогой, посмотри на меня. Нет, не отстраняйся. Посмотри на меня. Вот так. Хорошо.
— Ты все о вчерашнем вечере, — хрипло сказал он. — Я ведь освободил тебя от твоих обещаний. Я мог бы найти себе оправдание, но не стану этого делать. Не стану, нет. Тысячу раз нет. Я дурной человек, и не будем об этом.
Лишившись своей старой крепости, мистер Уилкокс возводил новую. Он больше не мог выглядеть перед Маргарет респектабельно, а потому защищал себя и свое мрачное прошлое. По-настоящему он так и не раскаялся.
— Не будем так не будем, милый. Это не должно нас беспокоить. Я знаю, что говорю: мое отношение к тебе не изменится.
— Не изменится? — переспросил он. — Не изменится, когда ты узнала, что я не тот, каким ты меня считала? — Такую мисс Шлегель он не желал даже слушать. Он предпочел бы, чтобы она лежала, распростертая, сраженная ударом, у себя на постели или, наоборот, бушевала от гнева. Поднявшаяся волна его греха разбилась об ощущение, что Маргарет вовсе лишена женственности. Ее глаза смотрели слишком пристально, эти глаза прочли книги, которые предназначались только мужчинам. И хотя он боялся, что она устроит ему сцену, и хотя Маргарет тоже старалась ее избежать, сцена все-таки состоялась. Она была неизбежна.
— Я тебя недостоин, — начал он. — Если я был бы тебя достоин, то не освободил бы тебя от обещания стать моей женой. Я тоже знаю, что говорю. И мне невыносимо обсуждать подобные вещи. Давай прекратим этот разговор.
Маргарет поцеловала его руку. Он выдернул ее и, поднявшись, продолжил:
— Ты с твоей изолированной от грубого мира жизнью и благородными исканиями, с твоими друзьями и книгами, ты, и твоя сестра, и женщины вроде вас — откуда вам знать о соблазнах, которые преследуют мужчин?
— Нам трудно это понять, — сказала Маргарет, — но если мы с тобой собираемся стать мужем и женой, я попытаюсь.
— Что, по-твоему, происходит с тысячами молодых людей, когда они оказываются за границей, отрезанные от приличного общества и семьи? Совершенно одни. Никого рядом. Я знаю это по своему горькому опыту, а ты говоришь, что ничего не изменится.
— Для меня.
Генри с горечью рассмеялся. Подойдя к буфету, Маргарет взяла тарелку для завтрака. Потом, поскольку она завтракала последней, погасила спиртовую лампу, которая подогревала посуду. Она держалась с ним ласково, но серьезно. Было ясно, что Генри не столько раскрывает перед ней свою душу, сколько дает ей понять, насколько огромна разница между душой мужчины и душой женщины, а ей совсем не хотелось слушать его рассуждения на эту тему.
— Хелен пришла? — спросила она.
Генри покачал головой.
— Но это никуда не годится! Мы не должны допустить, чтобы она слушала сплетни миссис Баст.
— Боже мой! Нет, конечно! — воскликнул он, на мгновение став самим собой. Потом спохватился: — Ну и пусть болтают. Моя песенка спета, хотя я благодарю тебя за твое бескорыстие, при том что моя благодарность, конечно, ничего не стоит.
— И она мне ничего не передала — на словах или записку?
— Я об этом ничего не слышал.
— Пожалуйста, позвони.
— Зачем?
— Как? Чтобы спросить слуг.
С трагическим видом он направился к колокольчику и позвонил. Маргарет налила себе кофе. Пришел дворецкий и сообщил, что мисс Шлегель, насколько ему известно, ночевала в гостинице. Следует ли ему сходить за ней в «Георг»?
— Я сама схожу. Спасибо, — отпуская его, сказала Маргарет.
— Это плохо, — проговорил Генри. — Такие вещи быстро выплывают наружу. Раз уж слова были сказаны, нам эти разговоры не остановить. Мне были известны случаи, касавшиеся других мужчин, которых я когда-то презирал и думал, что я-то не такой, что я не поддаюсь соблазнам. О, Маргарет… — Он подошел и сел рядом, изображая муки совести. Маргарет с трудом его слушала. — Мы, мужчины, всегда хоть раз попадаем в подобное положение. Поверишь ли? Бывают моменты, когда самый сильный человек… «Кто думает, что он стоит, берегись, чтобы не упасть».[47] Это верно, не так ли? Если бы ты все знала, ты простила бы меня. Я был так далек от благотворных влияний — далек даже от самой Англии. Мне было очень, очень одиноко, я истосковался по женскому голосу. Но довольно. Я уже рассказал тебе так много, что ты могла бы меня простить.
— Да, довольно, дорогой.
— Я… — Он понизил голос. — Я пережил адские мучения.
Она серьезно задумалась над его словами. Пережил ли? Страдал ли он, терзаемый раскаянием? А быть может, просто сказал себе: «Ну все, хватит! Пора вернуться к респектабельной жизни»? Скорее последнее, если она правильно распознала его натуру. Человек, переживший адские мучения, не кичится своей мужественностью. Он смиренен и не выставляет напоказ свое мужское жизнелюбие, если, конечно, оно в нем еще есть. Только в сказках грешник бывает кающимся, но ужасным, а следовательно, способным подчинить чистую женщину своей непобедимой власти. Генри хотелось бы быть ужасным, но у него отсутствовали необходимые для этого качества. Он был обычным добрым англичанином, оступившимся на жизненном пути. То, что поистине заслуживало порицания — его неверность миссис Уилкокс, — казалось, его вовсе не беспокоило. И Маргарет очень хотелось поговорить с ним о миссис Уилкокс.
Понемногу история его падения была рассказана. Простая история. Время действия — десять лет назад. Место — гарнизонный городок на Кипре. Он то и дело спрашивал ее, может ли она его простить, а она отвечала: «Я уже простила тебя, Генри». Маргарет осторожно выбирала слова, чтобы не дать ему впасть в панику. Она изображала наивную девушку, пока он вновь не возвел крепость и не спрятал там от мира свою душу. Когда вошел дворецкий, чтобы убрать посуду, Генри уже был в совершенно ином настроении — он поинтересовался у молодого человека, куда это он так торопится, и пожаловался на вчерашний шум, доносившийся с половины слуг. Маргарет пристально посмотрела на дворецкого. Этот красивый мужчина показался ей как женщине даже привлекательным — правда, ее влечение к нему было настолько слабым, что она едва отдавала себе в нем отчет. И все же, признайся она Генри в своем чувстве, он тут же начал бы метать громы и молнии.
Когда Маргарет вернулась из «Георга», строительство крепости благополучно завершилось и перед ней стоял прежний Генри — уверенный в себе, скептичный и доброжелательный. Он очистил свою совесть, был прощен, и теперь самое главное было забыть о падении, отправив его той же дорогой, что и прочие неудачные вложения. Джеки присоединилась к Говардс-Энду и Дьюси-стрит, к ярко-красному автомобилю, к аргентинским песо и всем остальным вещам и людям, в которых никогда не было проку, а уж тем более теперь. Ему мешали эти воспоминания. И он едва мог сосредоточиться, когда Маргарет принесла из «Георга» тревожные вести. Хелен и ее протеже съехали.
— Ну и пусть убираются — я хочу сказать, этот парень со своей женой, потому что чем больше твоя сестра будет у нас на глазах, тем лучше.
— Но они уехали, и не вместе. Хелен — очень рано утром, а Басты — перед моим приходом. Ничего не просили передать. И на мои письма не ответили. Боюсь подумать, что все это значит.
— А что ты им написала?
— Я же рассказала тебе вчера вечером.
— О… да… конечно! Дорогая, давай прогуляемся по саду.
Маргарет оперлась на его руку. Хорошая погода подействовала на нее успокаивающе. Но колеса свадьбы Иви все еще крутились, отправляя гостей восвояси так же проворно, как ввозили их в Онитон, и она не могла долго оставаться с Генри. Было решено, что они поедут на автомобиле в Шрусбери, оттуда Генри отправится на север, а она вместе с Уоррингтонами — в Лондон. На долю секунды Маргарет была счастлива. Потом в ее голове снова начали бродить разные мысли.
