и брошюры. Погода, дорожные условия, травмы, болезнь — любая из этих и дюжина прочих причин могли начисто выбить нас из графика. Поэтому мы по возможности старались все планировать заранее, но каждый день требовал импровизации.
В результате у нас сложилось впечатление об Америке, как бы разбитое на маленькие эпизоды, как отдельные кадры в кино, причем их было так много, что мы иногда спорили, куда какой отнести. Где мы видели этого броненосца-самоубийцу — в Техасе или в Луизиане? А велосипедисты? Помнишь велосипедистов? А помнишь, к нам в фургон залез детеныш горного льва, — когда это было, не в тот ли день, когда тарантул напал на велосипед Ли? А помнишь тот случай, когда Ли и Дон решили, что остаток жизни им придется провести в мексиканской тюрьме? А эти чокнутые псы? Откуда все они тогда набежали?..
Что у них здесь, в Америке, у каждого собака? Создавалось именно такое впечатление. И казалось, все они бегали без поводков. Где бы мы ни ехали — по сельским дорогам или через населенные места, — непременно какая-нибудь собака выскакивала, словно черт, из ближайшего двора и мчалась за человеком в эдакой забавной маленькой машинке с такими вот огромными, аппетитными колесами. А я ехал как раз с такой скоростью, будто приглашал их в погоню. А бывали случаи, когда в сельской местности за мной начинали гнаться коровы.
Ребята из моей команды пытались разными способами отпугивать собак. Поначалу они сигналили клаксоном или резко кидали машину в сторону собак. Потом решили прибегнуть к помощи сирен или кричали в мегафон, которым мы пользовались в случае проезда через толпу. Все было безрезультатно. Однажды мы даже купили баллон со слезоточивым газом. Когда Нэнси попыталась им воспользоваться, у него отвалился колпачок. Она в сердцах швырнула всю банку в собаку. Но и это не дало результата.
Оставалось только одно — прибегнуть к грубой силе. И мы завели в нашем домике на колесах большую палку. Как только за мной начинал гнаться пес, кто-нибудь хватал палку, выпрыгивал на землю и начинал наступать на собаку, при этом размахивая палкой и издавая дикие крики.
И с одним мы таки справились. Заставили его встать, как вкопанного. Ли увидел, как он несется сзади, атакуя мое кресло. Он схватил палку, распахнул дверь и выскочил на дорогу. Но при этом требуется одна маленькая хитрость. Прыгать нужно в направлении движения фургона. Но в ту минуту пес бежал слегка позади, и Ли выпрыгнул в противоположную сторону и шлепнулся прямо лицом об асфальт. К счастью, он расшибся несильно, разве что слегка ободрал кожу и поцарапался. Все это выглядело так нелепо, что все ребята просто грохнули от смеха. Пес остановился, посмотрел на поверженного Ли, затем повернулся и медленно поплелся восвояси.
Когда мой заезд кончился и я залез снова в фургон, у всех ребят на груди красовались значки — изображение собаки, обведенной кружком, с чертой поперек.
«Победители псов!» — хором крикнули они.
А какая жара стояла! Наверное, это все из-за жары.
Чего только не случалось из-за жары, пока мы пересекали пески Аризоны и Нью-Мексико и углублялись дальше в Техас. Скажем, я не имею обыкновения разговаривать с канюками. Но я отчетливо помню испепеляющую жару на дороге в аризонской пустыне, когда, измученный жаждой и усталый, с глазами, воспаленными от солнечного света, я смотрел вперед и видел одну лишь дорогу и песчаные дюны, а стоило взглянуть наверх — надо мной кружат два канюка. Я понаблюдал за ними несколько секунд, потом погрозил им кулаком и крикнул:
«Ну что, не удалось вам меня доконать? И не удастся!»
В это время дом на колесах шел за мной футах в двадцати, в нем была и пища и вода, так было уютно, там сидели мои друзья. Все, что от меня требовалось, — это подать сигнал, и кто-нибудь из них тут же окажется рядом, чтобы дать мне попить или побрызгать водой мне на плечи. Но на какое-то мгновение я остался наедине с пустыней и канюками. Меня это глубоко задело, и я вовсе не собирался позволить им одержать верх.
Кажется, Дэниель Бун как-то сказал, что он никогда за всю жизнь не терял присутствия духа, но раз-другой впадал в смятение чувств эдак недели на две. Вот и мы были в душевном смятении. Причем весьма основательном.
Поскольку после дня, проведенного в пути, нам никогда не хватало времени на самые обыкновенные вещи, из которых состоит повседневная жизнь, — это и покупки в магазине, и прачечная, и кое-какие дела в банке, отправка домой писем, сувениров и полных ящиков прочей всячины — наклеек, шляп, стихов и почетных грамот, которыми нас заваливали по пути, — наш домик на колесах то вырывался далеко вперед, то задерживался в пути и нагонял нас позднее. Не раз во время очередного заезда я оказывался в сопровождении одного из членов моей команды неизвестно где, уповая лишь на то, что фургон нагонит нас вовремя и я смогу напиться воды и принять ванну. Обычно он приезжал к установленному сроку. Но не всегда.
Еще в Аризоне они дважды теряли меня. Первый раз Ли и Дон унеслись куда-то вперед. Они должны были раздобыть воду и запропастились неизвестно куда. Температура на дороге была около 38 °C. Мы должны были пройти двенадцать миль, потом сделать остановку. А появились они, когда я со своим напарником вышел на восемнадцатую милю. Думаете, у них не нашлось весомого оправдания? Конечно же, нашлось. Они снимались на видеофильм на фоне кактуса.
Клайд Смит, физиотерапевт, — он заменял Аманду на отрезке пути до Феникса — спал в домике на колесах, когда его разбудил чей-то смех. Он выглянул в окно и увидел Дона и Ли: они стояли на песке перед кактусом, а перед ними на камне была установлена камера, так чтобы они были в кадре. Ли отрезал кусок кактуса и предлагал его Дону, объясняя при этом, что турне пришлось свернуть, что у нас кончились деньги и провиант и что вот, мол, это и есть твой обед.
Клайд заорал на них и стал тыкать пальцем в часы. Если посередине аризонской пустыни можно побледнеть как полотно, то именно это с ними и произошло. Они так развеселились, что начисто потеряли
