Австрии, бросив там будущих мучеников «эндлёзунга», я обязана спасти еще многих и многих.
19 октября 1940 года
Лос-Анджелес, Калифорния
Эта работа изменила меня и телесно, и душевно. Я больше не чувствовала себя разбитой.
— Хеди, ты тут вообще когда-нибудь порядок наведешь? — с порога громко спросил Джордж, входя в мою гостиную, где на полу валялись бумаги, оставшиеся еще с наших предыдущих встреч. Мы с ним очень сдружились и иногда беззлобно подтрунивали друг над другом — совсем как брат и сестра, думала я. Это было ново и приятно по контрасту с обычным поведением мужчин. Те, что мечтали попасть в кавалеры, обычно старались угодить — чрезмерно, навязчиво и почти всегда невпопад, а киношники равнодушно отдавали приказы — для них я была всего лишь неодушевленным объектом, реквизитом к фильму.
Джордж знал, что кричать можно сколько угодно: по субботам после обеда миссис Бертон обычно увозила Джеймси на прогулку в парк, так что можно не бояться его разбудить. Съемки нового фильма, «Девушки Зигфельда», съедали огромное количество времени, так что для встреч с Джорджем оставались только выходные. Раньше мы встречались по будням после работы: в выходные, если не приходилось идти на съемки, я предпочитала побыть с Джеймси. Джордж говорил, что он не против: его жена и сын все равно надолго уехали в гости к родственникам, на Восточное побережье, но я все-таки опасалась, что мешаю его личной жизни.
— Давай сегодня поработаем в патио. Погода замечательная, — крикнула я из кухни, где расставляла на подносе чашки с кофе. Топливом для наших жарких споров за работой над механизмом, который позволил бы подводной лодке и торпеде синхронизировать переключение радиочастот, служил кофе в больших количествах. Я всегда любила варить кофе сама. Прислуга все равно никогда не приготовит хороший крепкий кофе в австрийском стиле: здесь все предпочитали американский, слабый и водянистый.
Поскольку мы все-таки жили в Калифорнии, октябрьский полдень был, конечно, теплым, и все же сквозь жар беспрерывно палящего солнца я чувствовала дуновение легкого ветерка. Этот намек на прохладу напомнил мне свежую, разноцветную венскую осень, и меня вдруг охватила тоска по дому, по Дёблингу и папе. Мысль о папе вызвала непрошеную слезу, и мне подумалось — может быть, он сейчас гордился бы той работой, которую я делаю. Ведь это он в те памятные воскресные дни терпеливо объяснял мне техническое устройство мира, заложил фундамент моих знаний, благодаря чему я могла теперь уверенно взяться за работу над нашим с Джорджем проектом. Эти часы во многом сформировали меня — я только теперь начинала это понимать. Одно я знала точно: тем, сколько сил я приложила, чтобы благополучно перевезти маму в Канаду из-под лондонских бомбежек, папа наверняка гордился бы.
Вытерев слезу, я взяла тяжелый поднос и вышла в патио. Джордж уже установил чертежную доску с большим перекидным блокнотом на рейке, на листах которого мы набросали основную схему нашего изобретения. На это ушло несколько недель, но в конце концов мы сформулировали три связанные между собой задачи и приступили к их решению. Мы перечислили их в таком порядке: (1) создать радиоуправление торпедами для повышения точности наведения, (2) создать систему для обмена радиосигналами между подводной лодкой или кораблем и торпедой и (3) сконструировать механизм для синхронизации перескоков радиочастот, чтобы противник не мог перехватить и заглушить сигнал.
Я налила нам по дымящейся чашке кофе. Медленно потягивая его и глядя на доску, мы сидели в тени под зонтиком и слушали, как ветер шуршит листьями фиговых деревьев, дубов и платанов. Звук был успокаивающий, чистый, как серебро.
— Я смотрю, съемки в «Девушках Зигфельда» оставляют мало времени для нормальной жизни, — заметил Джордж.
Я взглянула на свои мятые льняные брюки, пригладила растрепавшиеся волосы и чуть не сказала, что по моей одежде можно судить, насколько свободно и комфортно я себя чувствую с Джорджем. Это следовало понимать как комплимент, и к тому же так оно и было. Но я понимала, что многочасовые съемки мюзикла о трех подающих надежды актрисах, вместе с Джуди Гарлэнд, Ланой Тернер, Тони Мартином и Джимми Стюартом, очевидно, требовали жертв — в виде красных глаз и темных кругов под ними. Джимми оказался чудным человеком, удивительно добрым, а вот между мной, Ланой и Джуди ощущалось постоянное напряжение: женщины всегда соперничали, стараясь отвоевать себе побольше экранного времени и текста. И все же такая цена не казалась мне слишком высокой: легкий, воздушный мюзикл добавил легкомысленных ноток в мое актерское резюме. К тому же мы с моим дорогим другом Адрианом проводили целые часы вместе, когда он готовил мои костюмы: настоящие шедевры, включая фантастическую шляпку в виде павлиньего пера. Трудно было предсказать, как зрители примут фильм, но его беззаботная атмосфера была мне очень по душе.
— Может быть, именно так я и выгляжу на самом деле, под всей мишурой. Может быть, это то мое «я», которое я показываю очень немногим, — сказала я как будто в шутку, хотя это была чистая правда. Я так привыкла смотреть на себя чужими глазами, теряя за этими взглядами саму себя, что с Джорджем мне теперь было неожиданно легко: с ним не нужно было никакого притворства. Здесь, в моем патио и в моей гостиной, рядом с ним, я чувствовала себя в безопасности и могла сбросить искусственную кожу, хотя вопрос, заслуживаю ли я этого, по-прежнему мучил меня. Я ведь уже получила однажды возможность начать жизнь заново и теперь не знала, имею ли право еще на один такой шанс.
— Я польщен, — отозвался Джордж, и я знала, что он говорит искренне. — Но в это все равно никто не поверит, если я кому расскажу, да я и рассказывать не буду.
Я засмеялась: конечно, он был прав. С неохотой заставив себя подняться с удобного садового кресла, я встала перед доской. Что касается двух первых целей, тут мы уже продвинулись довольно далеко, но теперь, прежде чем двигаться дальше, предстояло решить третью.
— Ну что, мы готовы к следующему этапу? — спросила я.
— Надеюсь, — ответил он, бодро потирая руки, словно хотел размяться, перед тем как приступать к работе.
Я перелистнула страницы блокнота и остановилась на той, где мы записывали все свои идеи по поводу механизма синхронного переключения передатчика и приемника с одной частоты на другую. Иногда, когда мы с Джорджем переходили на немецкий (а это случалось нередко: родители Джорджа, эмигранты, с детства учили его этому языку), мы называли это
