То были лишние люди, и Брунгильда от них избавилась. Привели сверху нескольких слуг и велели им выбросить трупы в окно. Видимо, привыкнув к подобным занятиям, палачи не стали ни удивляться, ни противиться, поглядели на иссиня-белые лица своих товарищей, обобрали их и взялись за дело.
Мышки сидели со своими людьми у костра, издали поглядывая на башню, когда упали первые тела. Несколько любопытных подбежало к башне, но тотчас же на головы им обрушились камни, а одного придавил упавший труп.
Точно спелые плоды, посыпались сверху мертвецы, разлетаясь во все стороны. В первую минуту осаждающие смотрели на них с изумлением.
— Избавляются от лишних ртов, — догадался кто-то из Мышков, — видно, собираются ждать и обороняться.
Ночь прошла спокойно, только в бойницах башни до утра мелькали огоньки и в лагере горели костры. Одни спали, другие ходили на часах. Время от времени из верхнего яруса, нацелясь, пускали стрелу, то вдруг свистел камень, брошенный из пращи, кого-нибудь ранил, зарывался в землю или разбрасывал раскалённые угли в кострах.
С карканьем слетались вороны на пир и долго не унимались, не находя своих гнёзд. Под утро все, казалось, уснули. Однако Мышки незаметно расставили кругом бдительную стражу, так что из башни никто не мог ускользнуть.
Снова над пепелищем встал белый день. Мышки послали в лес за дичью, а в избы за хлебом и едой. Часть людей отправили по домам, потому что теперь не требовалось столько народу, а подкрепление осаждённым не могло подоспеть так скоро.
Остальные расположились широким полукругом — так, чтоб не могли попасть ни стрела, ни камень, хотя бросали их непрестанно. Вечерами у костров пели песни и веселились.
С башни не подавали никаких признаков жизни, только на вышке ходили люди и смотрели вдаль. Искусные охотники прогоняли их стрелами; тогда они прятались за уступ стены. Случалось, показывался там и Хвостек, которого встречали руганью и криком.
Всякий раз, когда летела стрела или падал камень, раздавался смех. Иногда завязывалась перебранка, потом снова все смолкало.
На третий день около полудня чей-то голос из окна стал подзывать к башне. Старейшины думали, что осаждённые решили сдаться. Мышко Кровавая Шея уже встал и хотел идти, но его опередил меньшой брат, которого прозвали Журавлём за длинные ноги. Подбежав, он задрал голову к окну. Из башни донёсся смех, и в ту же минуту огромный камень упал из бойницы ему на голову; брызнули кровь и мозг, юноша покачнулся и упал мёртвым.
Ломая руки, Мышки кричали:
— Кровь за кровь! Ни один не уйдёт отсюда живым!
Страшны были их вопли, их гнев и скорбь. Хвостек смеялся все громче. Несколько смельчаков бросилось спасать тело несчастного — на них обрушили балку, но она придавила только труп. Мышки причитали над погибшим братом. Сбежались люди и вынесли тело, чтобы сжечь его на костре.
На пожарище, где лишь накануне сгорели тела Лешеков, сейчас положили останки юноши, натаскали дров и запели песни, прерываемые проклятиями, долетавшими сверху.
В сумерки, едва догорели останки, в лагерь забрёл маленький человечек с коротко остриженной головой и выбитым глазом. Украдкой поглядывая на башню, он переходил от костра к костру, подбирал валявшиеся кости и с жадностью их обгладывал. Потом вместе с собаками стал рыться в куче мусора. Никто его не гнал. Никому тут он не был известен. В ту пору много встречалось убогих или юродивых странников, слепых стариков и старух, и, по установившемуся обычаю, все принимали их и кормили.
Юродивые часто почитались ясновидящими: иные из них пытались ворожить, другие забавляли народ песнями и прыжками. Одетый в лохмотья Зносек казался именно таким безобидным и благодушным странником. Ему бросали куски хлеба и необглоданные кости, из которых он с наслаждением высасывал мозг.
Никто не замечал, что он все время поглядывал наверх и ходил вокруг башни, делая вид, будто что-то подбирает на земле. Вечером карлик улёгся на травке неподалёку от башни и, пользуясь темнотой, скрылся. Люди утомились и дремали у костра, а стража смотрела на озеро, когда из бойницы в башне стали осторожно спускать толстую верёвку. Она скользнула так, что никто её не заметил. Зносек бесшумно подполз по песку и обвязал себя верёвкой вокруг пояса.
Кругом было тихо и темно, время от времени в долине пробегал ветерок и, прошелестев в камышах на болоте, летел дальше, неся запах гари с пожарища. Стража, стоявшая на берегу, видела, как что-то мелькнуло в воздухе, как будто огромный паук полз по гладкой стене. То мог быть только дух.
Он поднимался все выше, наконец приблизился к окну, ставень тихо отодвинулся, и тень уже чуть было не скрылась, когда какой-то отважный бортник выпустил стрелу, — раздался крик, и все исчезло.
Зносека успели втащить, и он лежал во втором ярусе башни и стонал: стрела впилась ему в шею. Одна из женщин подбежала к нему и вырвала жало, но кровь текла. Принесли древесную губку и платки, чтоб перевязать ему рану. Ворча, подошёл Хвостек и пнул его ногой.
— Слышишь, ты, у князя Милоша был? Зносек вскрикнул от боли.
— Был, — с трудом, наконец, невнятно проговорил он. Стрела глубоко вонзилась и поранила ему горло, при каждом слове изо рта его хлестала кровь. Он взглянул на Брунгильду, как смотрит издыхающий пёс на своего господина, подполз к ней, обхватил её ноги, поцеловал их и испустил дух.
Хвостек пнул его ногой ещё и ещё раз, но карлик был мёртв. Прокляв его труп, Хвостек отошёл. Княгиня приказала накинуть на него плат.
Утром уже ненужное его тело сбросили в озеро.
На четвёртый день Смерд высунул голову из верхнего окна и, грозя кулаком, принялся поносить кметов, изрытая ругательства и проклятия. Из лагеря отвечали ему смехом.
— Что, собачий сын, — кричали снизу, — видно, голод раскрыл тебе пасть? Так и быть, уж мы сжалимся, дадим тебе поесть, не то ты, пожалуй, взбесишься!
Молодёжь, хохоча, воткнула на длинную, связанную жердь кусок конского мяса, вырезанного у палой лошади, и, насмехаясь, сунула Смерду. Он знал, что это падаль, однако схватил обеими руками и исчез.
— Скоро же их голод донял! — сказал Мышко Кровавая Шея. — Ну что ж, посмотрим!
Ночью молодые кметы из любопытства подкрались к башне и, приложив ухо к стене, стали слушать: им показалось, что внутри что-то жужжит и гудит, как пчелы, запертые в улье, потом донеслись стоны, и все стихло.
На шестой день вдруг раздались крики, плач и шум, как будто внутри шёл яростный бой, от которого сотрясались стены. Душераздирающий вопль, с которым, казалось, улетала и жизнь, вырвался из окна, прорезал воздух и смолк, как оборванная струна гуслей.
Потом снова в башне неистовствовала буря, вдруг что-то затрещало и с грохотом рухнуло. Настала долгая тишина. Время от времени в окнах показывались и исчезали бледные лица: они разевали рты и жадно глотали воздух, но милости и пощады никто не просил.
На десятый день башня безмолвствовала, вороны подлетали к окнам и, облепив их, оглушительно каркали, словно требуя, чтобы их впустили. Их отгоняли стрелами. На мгновение они улетали и снова возвращались, подбираясь с другой стороны. Мышки распорядились вызвать осаждённых для переговоров, но никто не откликнулся. Подождали ещё четыре дня. На вышке уже не было стражи, внутри царила гробовая тишина. Многим наскучило это ожидание, стали требовать снятия осады. Надоело смотреть на стены, стрелять птиц и слушать тишину.
Мышко Кровавая Шея приказал связать лестницы. Челядь его отыскала на пожарище старые ворота, приставила к башне три связанных вместе лестницы и, подняв над головой ворота, чтобы ослабить удар падающих камней, полезла наверх.
Из башни никто не показывался; по раскачивающейся лестнице люди добрались до запертого входа; никто его не охранял. Деревянный заслон начали рубить, ломать, высаживать — никто изнутри не отзывался.
Между тем со всех сторон приставили ещё лестницы и сверху сбросили ворота в глубину: с глухим грохотом они свалились на дно.
В башне было темно, как в могиле, и тихо, как ночью на жальнике; никого не было видно, только стоял запах разлагающихся трупов.
Внизу, на самом дне, лежали груды смятых, изуродованных тел; помост и балки, вместе с которыми они рухнули, передавили находившихся внизу, другие разбились падая.
Наверху лежали Хвостек и его жена, умершие с голоду или от яда.
В живых тут никто не остался. Должно быть, с верхнего яруса сбросили на взбунтовавшуюся челядь помост, заваленный камнями, который обрушился вниз, погребя под собой размозжённые тела. Только двоих — Муху и Смерда, лежавших по углам, видимо, оставили на медленное умирание.
Когда первые смельчаки ворвались в башню, весь лагерь огласился громкими кликами. Кметы и челядь — их стосковались по своим домам и встретили победу ликующими возгласами. Мышки, подняв шапки, размахивали ими, затем все принялись рыться в грудах развалин, надеясь найти спрятанные сокровища Хвостека, а разбежавшиеся толпы мгновенно разнесли по общинам весть о том, что городищем отныне владеют одни только вороны.
