— Никто тебя не слушает. Кому ты это говоришь? Стенам?
— Они там сидят за стеной на корточках, — сказал он. — Они каждое слово слышат. Если она такая важная персона, пусть ее, мне-то что? Как она смеет говорить, что я крал у нее птиц? Зачем они мне? Пусть держит своих кур под кроватью, мне-то что? Но если сюда хоть одна забредет, я ей тут же шею сверну, можете не сомневаться.
— А потом что?
— Не знаю. Мне-то какое дело, что будет с безголовой курицей?
Больше всего он расстроился, когда в открытке после обычной преамбулы сообщалось: «У черной овцы родился ягненок, тоже черный. Только пастух его себе требует. Каждый день приходит и скандалит. Мы ягненка заперли, но он грозит сломать дверь и забрать его. Каждый день он нас при всем народе поносит и проклинает нашу семью. Эти проклятья до добра не доведут».
Аннамалай прервал чтение письма.
— Боитесь проклятий? Что, у вас язык отсох, что ли, не можете сами его проклясть, да еще и покрепче?
Через три дня пришла другая открытка: «Вчера, пока мы работали в поле, у нас увели черную овцу, мать того ягненка».
— Ах они…
Он вовремя подавил богохульство, рвавшееся из самой глубины его сердца.
— Я знаю, как это случилось. Они, видно, привязали овцу на заднем дворе, а ягненка заперли. Только какой с того толк?
Он вопросительно взглянул на меня. Я почувствовал, что должен спросить:
— А чья это овца?
— Пастуха, конечно. Только он взял у нас в долг десять рупий и оставил мне овцу под залог. Вот я и говорю: верни мне мои десять рупий и забирай свою овцу. При чем же тут ягненок? Ягненок, рожденный под нашей крышей, принадлежит нам.
Это был сложный юридический вопрос, вероятно единственный в своем роде. Здесь невозможно было произносить приговор или ссылаться на прецедент, ибо речь шла об особом залоге, который плодился в ожидании выкупа.
— Я оставил свои дела на безмозглых болванов! Вот из-за таких-то людишек, как мой братец, мне и захотелось сбежать из дома.
Нашей соседке повезло: она наконец-то получила передышку. На следующий день Аннамалай отправился на переезд; в обществе стрелочника и других доброжелателей он надеялся разработать план посрамления злосчастного пастуха. Шли дни, он как-то странно успокоился. Я понял, что выход найден. Он поведал мне, что виделся с одним человеком, приехавшим из его деревни; тот рассказал ему, как однажды ночью его домашние, сидевшие в засаде, увидали, что черную овцу гонят к мяснику. Они отбили ее и вернули домой к беспокойно блеявшему ягненку. Теперь и овца и ягненок были надежно заперты в доме, а брат и вся семья спали на веранде. Я и представить себе не мог, как долго это может продолжаться, но Аннамалай сказал:
— А я говорю: верни мне мои десять рупий и забирай свою овцу!
— А с ягненком что будет?
— Он, конечно, наш. Овца была порожняя, когда этот пастух ее к нам привел; ведь не стал бы он отдавать в заклад тяжелую овцу.
Наше совместное существование прекратилось из-за эпизода с портным. Открытка из дома гласила: «Портной продал свою машинку другому портному и сбежал. Чего же ждать, когда ты домой и глаз не кажешь, а о своих родных и думать забыл? Тебе, видно, наплевать, что твои дела идут под откос». Аннамалай сжал виски руками и закрыл глаза. Этого известия он не мог снести. Я не задавал никаких вопросов. Он тоже ничего не сказал и тут же ушел. Я видел, как он направляется вверх по склону к переезду. Позже из своего окна я заметил, что он копает землю под банановой пальмой. Внезапно он остановился и, подбоченившись, замер, словно в живой картине, воткнув мотыгу в землю и угрюмо глядя в грязь у своих ног. Я понял, что он размышляет над своими домашними делами. Я спустился вниз и тихо подошел к нему, сделав вид, что рассматриваю корень пальмы. На самом деле мне хотелось узнать, что же случилось с портным. Я спросил что-то о саде, а когда он ответил, сказал:
— Почему это с портными происходят всегда всякие истории? Ничего-то они не делают вовремя и всегда крадут материю…
Мои антипортновские чувства смягчили его, и он заметил:
— Портной, или плотник, или кто бы он там ни был, мне-то что? Я их не боюсь. Плевать я на них хотел!
— Кто этот портной, о котором пишет твой брат?
— Ах, этот! Да там один в деревне, зовут его Ранга, бездельник, отовсюду его повыгоняли.
Тут нас прервали. Так я ничего больше и не узнал в тот день. Однако через несколько дней я сумел заставить его разговориться.
— Его не любили, но он был хороший портной… Он и платки, и трусы, и рубахи мог шить и даже женские кофточки… Только машинки у него не было, и никто из его родных не желал ему помочь. Никто не хотел одолжить ему денег. Однажды я получил перевод с Цейлона на сто рупий, я там оставлял деньги. Когда почтальон принес перевод, этот портной тоже пришел вместе с ним, в тот же самый миг. Откуда он про перевод узнал? Когда почтальон ушел, он и говорит: «Ты не можешь одолжить мне сто рупий? Я бы тогда купил машинку». А я и говорю: «Откуда ты узнал про этот перевод на сто рупий? Кто тебе сказал?» Ударил его по лицу и плюнул на него — зачем он за мной шпионит? Он заплакал. Мне его стало жалко, я ведь был старше. Я и говорю: «Перестань плакать. Если ты будешь так реветь, я тебя поколочу». Тогда собрались все деревенские старейшины, выслушали нас обоих и приказали мне одолжить ему свои сто рупий.
Я не мог понять, как можно было приказать ему такое.
— Почему же они так решили и какое им было до того дело? — спросил я наивно.
Он немного подумал и ответил:
— Мы всегда так. Старейшины собираются и приказывают нам…
— Но ты ведь не созывал старейшин?
— Я их не созывал, но только они пришли и увидели нас, когда портной закричал, что я его бью. Тогда они написали закладную на правительственной бумаге с печатью и заставили его подписаться. Человек, который продал нам эту бумагу, тоже был там, и мы заплатили ему две рупии за то, что он составил этот документ.
Позже мне удалось восстановить картину того, что произошло. Портной купил швейную машинку, взяв деньги в долг у Аннамалая. Брат Аннамалая позволил поставить машинку на веранде своего дома; портной время от времени возобновлял свою долговую расписку, регулярно платил проценты и за каждый день пользования верандой. Это чрезвычайно устраивало Аннамалая, и он свято хранил расписку в своем жестяном чемодане. Когда приходило время ее возобновлять — а это случалось ежегодно, — он отправлялся в деревню и через месяц возвращался с новой подписью, заверенной деревенским старостой. Однако теперь сотрясалась самая основа их финансовых отношений. Старый портной сбежал, а новый не считал себя ничем им обязанным, хотя и сидел на веранде их дома и строчил на машинке, ни с кем не разговаривая.
— Ты так и не потребовал назад свои сто рупий? — спросил я.
— Зачем? — ответил он удивленно. — Ведь он платил мне проценты и ежегодно возобновлял соглашение. Конечно, если бы я самолично туда не ездил, он бы начал финтить, вот потому я и ездил туда каждый раз…
Поведав мне все это, Аннамалай спросил:
— Что же мне теперь делать? Этот мошенник сбежал.
— А где же машинка?
— Все там же. Новый портной шьет в нашем доме всем, кто только ни пожелает, но с нами не разговаривает и ни на минуту не отходит от машинки. Он под ней и ночью спит.
— Почему бы вам не выгнать его вон?
Аннамалай немного подумал и сказал:
— С нами он не разговаривает и за аренду не платит, а когда к нему приступают с расспросами, говорит, что все, что надо, заплатил старому портному, когда купил у него машинку… Как это может быть? Ведь так написано в том письме, которое вы мне читали?
Скоро пришла еще одна открытка. Как всегда, она начиналась с церемонной преамбулы, затем шла деловая часть: «Нам теперь негде спать, потому что портной съезжать не желает, а в доме заперты овца и ягненок. Как старший в семье, укажи нам, где же нам спать? Мои жены грозятся уйти к своим родителям. Я с детьми сплю прямо на улице. В собственном доме нет больше для нас места. Чего же ждать, если ты не желаешь вернуться к своим родным?! Мы страдаем, а тебе все нипочем».
Тут Аннамалай позволил себе выразить вслух свои мысли:
— Подумаешь, новость! Эти женщины то и дело убегают к своим родителям. Стоит только чихнуть, как они начинают грозиться, что уйдут. Несчастный человек мой брат! Он так их боится, что не решается сказать: «Вот и прекрасно, убирайтесь, проклятые!»
— Но почему они не могут выгнать портного и запереть машинку вместе с овцой и ягненком? Тогда бы они все могли спать на веранде…
— Кажется, этот новый портной — сын деревенского борца, а брат мой сделан из соломы, хоть и умудрился завести девятерых детей.
Он еще подумал над всей этой историей и затем сказал:
— Впрочем, все не так уж плохо. Пока его не выбросили вон, машинка все-таки остается у нас. Господь нам помогает, удерживая его поблизости. Если моему братцу негде спать, пусть бодрствует.
