— Не мальчишка, а исчадье ада, — в сердцах заметил мистер Прендергаст.
Молитва проходила внизу, в актовом зале. Вдоль обшитых панелями стен выстроились ученики с учебниками в руках. Вошел Граймс и плюхнулся на стул возле величественного камина.
— Привет, — буркнул он Полю. — Чуть было не опоздал, черт возьми. От меня спиртным не попахивает?
— Попахивает, — сказал Поль.
— Это потому что не позавтракал — не успел… Пренди уже рассказывал тебе про свои Сомнения?
— Рассказывал, — ответил Поль.
— Удивительное дело, но со мной почему-то ничего подобного не приключалось. Не то что я такой уж набожный, но чего-чего, а Сомнений у меня и в помине не было. Когда то и дело садишься в лужу, начинаешь ведь как рассуждать? А может, и впрямь все к лучшему… Как говорится, Господь на небе — мир прекрасен[7]…
Как бы это сказать — в общем, живи как живется, а на остальное — плевать… Тип, который вытаскивал меня из последней передряги, сказал, что во мне на редкость гармонично сочетаются все самые элементарные человеческие инстинкты. Верно подметил, ничего не скажешь — вот я и запомнил. Внимание, идет наш начальник. Стало быть, подъем.
Звонок перестал звенеть, и в зал вихрем ворвался доктор Фейган в развевающейся мантии. В петлице у него была орхидея.
— Доброе утро, джентльмены, — сказал доктор Фейган.
— Доброе утро, сэр, — хором откликнулись ученики. Доктор прошествовал к столу в конце зала, взял Библию и, раскрыв ее наугад, стал читать на редкость заунывным голосом про какие-то леденящие кровь ратные подвиги. Затем он ни с того ни с сего перешел на молитву, а мальчики тихо ему вторили. Мистер Прендергаст, интонации которого выдавали бывшего священника, руководил хором.
Затем доктор взглянул на исписанный листок, который держал в руке.
— Дети, — сказал он, — у меня есть для вас сообщение. Соревнования в беге по пересеченной местности на кубок Фейгана в этом году отменяются — в связи с неблагоприятными погодными условиями…
— Похоже, старик загнал кубок, — шепнул на ухо Полю Граймс.
— …равно как и традиционный конкурс на лучшее сочинение…
— В связи с неблагоприятными погодными условиями, — пояснил Граймс.
— Мне только что прислали счет за телефон, — продолжал тем временем доктор Фейган, — из которого явствует, что за истекший квартал имело место не менее двадцати трех телефонных разговоров с Лондоном, к которым ни я, ни члены моей семьи отношения не имеют. Настоятельно прошу префектов положить этому конец, если только сами они в этом не замешаны. В противном случае хочу напомнить, что в деревне работает отделение связи, где вам будут только рады. Вот, кажется, и все. Не так ли, мистер Прендергаст?
— Сигары! — подсказал тот театральным шепотом.
— Сигары? Ах да, конечно. Дети, к моему величайшему огорчению, я узнал, что несколько сигарных окурков было обнаружено… где, кстати сказать?
— В котельной.
— В котельной! Это форменное безобразие. Кто из вас курил сигары в котельной?
Наступила продолжительная пауза, взгляд доктора блуждал по лицам учеников.
— Хорошо, разрешаю вам подумать до обеда. Но если к обеду виновный не объявится, вся школа будет строго наказана.
— Дьявол! — сказал Граймс. — И дернула же меня нелегкая дать сигары Клаттербаку. Надеюсь, у паршивца хватит ума держать язык за зубами.
— Идите на уроки, — сказал доктор. Мальчики стали расходиться.
— Судя по виду, сигары самые дешевые, — грустно сказал мистер Прендергаст. — Желтые, как солома.
— Тем хуже, — сказал доктор. — Подумать только, мой ученик курит в котельной дешевые и желтые, как солома, сигары. Проступок, недостойный джентльмена!
Педагоги стали подниматься в классы.
— Твоя рота — вон там, — сообщил Граймс Полю. — В одиннадцать часов отпустишь их на перемену.
— А чему мне их учить? — забеспокоился Поль, которого внезапно охватила паника.
— Будь на то моя воля, я бы их вообще ничему не учил. А уж сегодня и подавно. Главное, чтобы тихо сидели и не баловались.
— Это как раз самое трудное, — вздохнул мистер Прендергаст. С этими словами он заковылял в свой класс в конце коридора, где его появление было встречено бурными аплодисментами. Цепенея от ужаса, Поль отправился на урок.
В классе было десять учеников, они сидели, сложив руки перед собой в радостном ожидании предстоящего.
— Доброе утро, сэр, — сказал тот, что сидел ближе всех.
— Доброе утро, — сказал Поль.
— Доброе утро, сэр, — сказал следующий.
— Доброе утро, — сказал Поль.
— Доброе утро, сэр, — сказал следующий.
— Заткнись, — сказал Поль.
Мальчик тотчас же извлек носовой платок и тихо заплакал.
— За что вы его так, сэр, — поднялся хор упреков. — Он у нас знаете какой чувствительный! А все валлийская кровь. Валлийцы, они такие обидчивые. Пожалуйста, скажите ему «доброе утро», а то он до вечера проплачет. Утро ведь и правда доброе, сэр.
— Тихо, — рявкнул Поль, и наступило недолгое затишье.
— Прошу прощения, сэр, — прозвенел голосок. Поль обернулся и увидел серьезного мальчугана с поднятой рукой. — Прошу прощения, сэр, но он, должно быть, накурился сигар, и теперь ему нехорошо.
— Тихо, — снова рявкнул Поль.
Все десятеро разом замолчали и молча уставились на учителя. Поль почувствовал, что безудержно краснеет под их изучающими взглядами.
— Прежде всего, — выдавил он из себя, — нам надо познакомиться. Как тебя зовут? — обратился он к мальчику на первой парте.
— Тангенс, сэр!
— А тебя?
— Тангенс, сэр, — ответил следующий ученик. Поль так и обмер.
— Вы что, оба Тангенсы?
— Конечно, нет, сэр. Тангенс — это я, а он просто валяет дурака.
— Хорошенькое дело. Это я валяю дурака! Прошу прощения, сэр, но Тангенс я, честное слово.
— Если уж на то пошло, — отозвался с последней парты Клаттербак, — то здесь есть один-единственный настоящий Тангенс, и этот Тангенс я. Все остальные — наглые самозванцы.
Поль совсем оторопел,
— Есть среди вас хоть кто-нибудь, кого зовут по-другому? Тотчас же послышалось:
— Я не Тангенс, сэр.
— И я.
— Да я бы просто помер, если б меня так назвали. Класс мгновенно раскололся на две группировки — на Тангенсов и не Тангенсов. Посыпались было и тумаки, но распахнулась дверь, и вошел капитан Граймс. Шум мигом стих.
— Решил, что вам может пригодиться эта штука, — сказал Граймс, вручая Полю трость. — И послушайте моего совета: неплохо бы их чем-то занять.
Он вышел, а Поль, крепко сжимая трость, принял вызов.
— Плевать я хотел, — сказал он, — на то, кого как зовут, но если кто-нибудь из вас хоть пикнет, то вы проторчите здесь до вечера.
— Мне нельзя до вечера, — сказал Клаттербак, — я иду на прогулку с капитаном Граймсом.
— Тогда я отделаю тебя этой тростью так, что ты своих не узнаешь. Ну а пока вы напишете мне сочинение на тему «Что такое невоспитанность». Тот, кто напишет самую длинную работу, получит приз — полкроны, независимо от ее качества.
С этого момента и до самого звонка в классе царила полная тишина. Поль, не расставаясь с тростью, мрачно глядел в окно. С улицы доносились крики прислуги — шла визгливая перебранка по-валлийски. К перемене Клаттербак исписал шестнадцать страниц и был удостоен обещанной награды.
— Ну как, трудно вам пришлось? — поинтересовался мистер Прендергаст, набивая трубку.
— Ничуть, — отвечал Поль.
— Вы счастливый человек. Меня же сорванцы совершенно не уважают, сам не знаю почему. Конечно, парик многое подпортил. Вы заметили, что я ношу парик?
— Нет, нет…
— А дети сразу заметили. Парик был моей роковой ошибкой. Уезжая из Уортинга, я вдруг решил, что выгляжу очень старым и не смогу из-за этого быстро устроиться на работу. Мне тогда исполнился сорок один год. Хорошие парики стоили целое состояние, вот я и решил выбрать подешевле. Потому-то он и выглядит так ненатурально. Кошмар! Я сразу понял, что совершил ошибку, но раз уж дети видели меня в парике, было поздно что-либо менять. Теперь они только и делают, что строят насмешки на этот счет.
— Я полагаю, что, если бы не было парика, они смеялись бы над чем-то еще.
— Пожалуй, вы правы. Пусть уж смеются над париком. Господи! Если бы не трубки, то просто не представляю, как бы я все это выдержал. А вы к нам какими судьбами?
— Меня отчислили из Скона за непристойное поведение.
— Ясно. Стало быть, как Граймса.
— Нет, — отрезал Поль. — Вовсе не как Граймса.
— Впрочем, не все ли равно как. Вот и звонок. Господи, опять этот дрянной человек взял мою мантию!
Прошло два дня. Бест-Четвинд уселся за орган и заиграл плясовую.
