Розенкранц.
– Да не для меня это...
Гильденстерн.
– Ничего, скоро все будем дома – будем дома ждать погрома.
Розенкранц.
– Не по нутру мне все это...
Гильденстерн.
– В нашем доме домовой...
Розенкранц.
– Голова раскалывается...
Гильденстерн.
– Ходит книзу головой...
Розенкранц (истерически).
– Хва-атит!.. У меня ум за разум заходит, слышишь! В башке что-то застопорилось – точно намертво – какая-то мертвая точка – понял? И все это пахнет мертвечиной...
Гильденстерн (тоном няньки).
– Ну, ну... скоро будем не все дома... гм... ждать погрома... ну же... (Быстро.) Слушай, бывало с тобой когда-нибудь – внезапно – без всякого повода – идиотское ощущение, что не знаешь, как пишется «жена» – или «дом», – хотя сто раз писал эти слова – но ощущение такое, будто никогда не видел букв, стоящих в таком порядке?
Розенкранц.
– Я помню, что...
Гильденстерн.
– Ну?
Розенкранц.
– Что было время, когда вопросов не возникало.
Гильденстерн.
– Но они были. Эти или другие – не в том суть.
Розенкранц.
– Скорей ответы. Ответы были на все.
Гильденстерн.
– Просто забыл.
Розенкранц (взрываясь).
– Ничего не забыл – я всегда прекрасно помнил свое имя и твое тоже. О чем бы ни спрашивали – ответы были. Проблем не было – каждый знал, кто я такой. А не знал, так спрашивал, и я отвечал.
Гильденстерн.
– Отвечал, да. Но вся штука в том, что твои ответы были... правдоподобны – но не инстинктивны. Вся наша жизнь – она так правдоподобна, что вроде какая-то пленка на глазах, – но случайный толчок, и перед тобой черт знает что. Полуреальная заря, полуреальный человек стоит в седле и колотит в ставни. Ничего, кроме плаща и шляпы, воспаряющих над землей в морозном облаке пара – из его же собственного рта, – но когда он. позвал – мы пошли. Мы пошли, это уж точно.
Розенкранц.
– Ну, я, понятное дело, в этом уже по уши. Мне-то ведь все равно. Но ты почему ничего не придумаешь?
Гильденстерн.
– Потому что не имеем права капризничать. Мы отмахали такой путь не для того, чтоб попасть на крестины. Все это устроилось до нас. И нам еще повезло, а то пришлось бы перерывать все святцы, как двум слепцам, громящим базар в поисках своих портретов... По крайней мере, у нас есть варианты.
Розенкранц.
– Таким образом...
Гильденстерн.
– Хотя нет выбора.
Розенкранц.
– Ты поставил меня в дурацкое положение, с этими...
Гильденстерн.
– Я и сам выглядел таким же дураком.
Розенкранц (с тоской).
– Что хочется понять, так ту причину.
Гильденстерн (с издевкой).
– О, даждь нам днесь приличную личину.
Розенкранц (обессиленно).
– Домой, я хочу домой. (Делает несколько шагов.) С какой стороны мы пришли? Я потерял ориентацию.
Гильденстерн.
– Единственный вход: рождение, единственный выход – смерть. Какие тебе еще ориентиры?
Они подходят друг к другу.
Розенкранц.
– Мы никому ничего не должны. Гильденстерн. Мы влипли. Каждый твой поступок, пусть ничтожный, порождает другой, неизвестно где, неизвестно чей, а тот – третий и так далее, замкнутый круг. Так что смотри в оба и навостри уши. Будь осторожен и следуй инструкциям. И все будет в порядке.
Розенкранц.
– До каких пор?
Гильденстерн.
– Пока все не кончится само собой. Тут есть своя логика – все происходит само собой, не волнуйся. Расслабься и плыви по течению. Когда кто-то берет тебя за руку и ведет как ребенка – хоть ты давно уже потерял невинность, – это словно тебя вознаграждают, словно получаешь добавочную порцию детства, – и как раз тогда, когда меньше всего ожидаешь, – словно приз за хорошее поведение – или за то, что вообще не имел детства... Я – э-э-э – не слишком противоречу себе?
Розенкранц.
– Не помню... Что мы тут вообще делаем?
Гильденстерн.
– Нас же вводили в курс. Метаморфоза с Гамлетом. Ну, вспомнил?
Розенкранц.
– А-а – что, он изменился? Внутренне и внешне и больше не напоминает...
Гильденстерн.
– Ага, и мы должны его развлечь и под шумок разнюхать, в чем дело.
Розенкранц.
– То есть что там еще помимо смерти отца.
Гильденстерн.
– И он, мол, всю дорогу говорит о нас – нет двух людей на свете, которых – и так далее.
Розенкранц.
– Значит, веселим его – выискиваем причину....
Гильденстерн.
– Именно. Главное – задавать наводящие вопросы, но чтоб в то же время не проговориться. В этом вся штука.
Розенкранц.
– А после этого мы свободны, да?
Гильденстерн.
– Точно – и щедро вознаграждены. Ибо король нас не забудет.
Розенкранц.
– Замечательно. А что это, по-твоему, значит, что не забудет?
Гильденстерн.
– Что он не забывает своих друзей.
Розенкранц.
– Примерно сколько?
Гильденстерн.
– Трудно сказать. Одни монархи страдают потерей памяти, другие, думаю, наоборот, и память у них...
Розенкранц.
– Да, но...
Гильденстерн.
– ...слоновья.
Розенкранц.
– Меня не размер интересует, меня интересует – сколько?
Гильденстерн.
– Памятливый – он очень памятливый король. Можно сказать, царственный должник...
Розенкранц.
– Ты, собственно, о чем?
Гильденстерн.
– Слова, слова. Это все, на что мы можем рассчитывать.
Пауза.
Розенкранц.
– Может, надо что-нибудь сделать? Что-нибудь конструктивное? А?
Гильденстерн. Что? Маленькую плоскую пирамиду из человеческих тел?
Розенкранц.
– Может, сходить?
Гильденстерн.
– Куда?
Розенкранц.
– За ним.
Гильденстерн.
– Зачем? Сами нас найдут. Не то будем тут кружить всю ночь, наступая друг другу на пятки.
Расходятся в разные стороны.
Розенкранц (у рампы).
– Смешно. (Оборачивается.) Чувствую себя точно зритель – скверное дело. Это выносимо, только ежели свято веришь, что сию минуту явится кто-нибудь, кто тебя заинтересует...
Гильденстерн.
– Видишь кого-нибудь?
Розенкранц.
– Нет, а ты?
Гильденстерн.
– Тоже. (Двигаясь к рампе.) Это довольно изощренная пытка, когда тебя заводят, а куда пустят, не говорят... (Пауза.) У нас нет практики.
Розенкранц.
– Может, поиграем в вопросы?
Гильденстерн.
– А что это даст?
Розенкранц.
– Практику!
Гильденстерн.
– Не вопрос! Один – ноль.
Розенкранц.
– Свинство.
Гильденстерн.
– Почему?
Розенкранц.
– Я же еще не начал.
Гильденстерн.
– Не вопрос. Два – ноль.
Розенкранц.
– А это считается?
Гильденстерн.
– Что?
Розенкранц.
– Это считается?
Гильденстерн.
– Очко. За повторение. Три – ноль. Кон.
Розенкранц.
– Раз так, я не играю.
Гильденстерн.
– Чья очередь?
Розенкранц.
– А?
Гильденстерн.
– Очко. Не акай. Ноль – один.
Розенкранц.
– Кто теперь?
Гильденстерн.
– Почему?
Розенкранц.
– Почему нет?
Гильденстерн.
– Зачем?
Розенкранц.
– Очко. Без синонимов! Один – один.
Гильденстерн.
– Что, во имя неба, происходит?
Розенкранц.
– Очко. Без риторики! Два – один.
