Шранко тоже зажиточный был мужик, что называется «магнач»[4], — триста овец паслись у него на выгонах, и земли он запахивал немало, — стало быть, и ему полагались богатые похороны. Впрочем, жена его не скупилась, она сама сходила к учителю да к священнику и наказала, чтобы все было как на похоронах у Гонгоев. Во что это обойдется, столько она заплатит, потому что фамилия Шранко ничуть не хуже, чем Гонгой.
Чтоб два попа были да четыре мальчика-помощника в черных юбочках, и чтоб звонили в колокола беспрерывно, и так далее и тому подобное.
— Будет, все будет, — кивал головой довольный отец Янош.
— И сколько ж это будет стоить? — спросила Шранко. Отец Янош с мелом в руке подсчитал расходы.
— Вот что, ваше преподобие, — заявила вдруг Шранко, — вы еще и тот красный добавьте. Да посчитайте, во сколько он мне обойдется.
— Какой красный?
— А тот, что вы на похоронах у Гонгоихи над собой держали. Уж так-то красиво было!
Отец Янош не выдержал и рассмеялся.
— Да нельзя его! Ха-ха-ха! Шранко так и взвилась от обиды.
— Почему это нельзя? — спесиво закинув голову, переспросила она. — Мои деньги не хуже, чем деньги Гонгоя. Как, по-вашему?
— Но послушайте, милая Шранко, ведь тогда шел дождь, а завтра, судя по всему, будет отличная погода.
Переубедить Шранко было довольно трудно. В диалектике она разбиралась лучше, чем его преподобие.
— Вот вы говорите: дождь. Так в ведро брать его больший резон, любезный вы наш святой отец, — не намокнет тогда дорогая вещь. Ну и заслужил его мой бедный покойник. Не меньше он достоин, чем эта Гонгоиха. Он и старостой в церкви был, и на храм божьей матери пожертвовал. Нынче в аккурат пять лет. будет, как привез он из Бестерце разноцветных свечей на алтарь, а большую белую скатерть родная сестра его расшила. За все это должен быть ему тот красный…
— Не могу же я сам себя сделать посмешищем — в ясный солнечный день идти под зонтом. Выбросьте этот вздор из головы, Шранко.
Да не тут-то было — женщина заголосила-запричитала: за что, дескать, так срамит ее служитель божий, той чести лишает какая всякому покойнику полагается и от какой живому хорошо бывает? Что люди говорить станут? Скажут: «Эх, тетка Шранко! Хозяину своему хорошего погребения пожалела, ткнула в яму, словно побирушку какого».
— Сделайте, сделайте милость такую, святой батюшка, — молила она и, утирая слезы, долго-долго теребила узелок на: платке; узелок наконец развязался, и выпала из него десятифоринтовая кредитка.
Шранко подняла ее и с приличествующей случаю скромностью положила священнику на стол.
— Вот вам еще в придачу, батюшка, только сделайте такое одолжение, чтобы полный парад на погребении был.
Тут, в фартуке и с половником в руках, ворвалась из кухни — Адамец и тоже принялась уговаривать:
— Верно говорит она, святой отец, миленький ты наш! Шранко — угодный богу человек был. Много плели про него тут всякого, а только напраслину возводили. А если что и было, так то больше покойницы Гонгой касается, царствие ей небесное. Раз одну хоронили с святым зонтом, смело берите его и к другому. Ведь ежели боженька тогда рассердился — ну, посердится чуток побольше, а ежели не рассердился, стало быть, и тут сердиться не станет.
— Полно, полно, Адамец! Как не стыдно такой вздор молоть. Оставьте меня в покое со всякими вашими суевериями! То, о чем вы просите, просто смешно.
Однако переубедить двух женщин оказалось невозможно.
— Мы что знаем, то знаем. Вы нас, ваше преподобие, не обманете, — подъезжали они и так и этак и под конец до того пристали, что вынудили священника сдаться — пообещал он хоронить Шранко под зонтом.
— Если до похорон не заберет его у меня хозяин; ведь кто-то его здесь оставил, и если придет за ним, я должен буду отдать, — добавил он.
— Ну, касательно этого будьте покойны, — многозначительно подмигнула вдова Адамец. — Тот, кто его принес, заглядывает на землю нашу один раз в тысячу лет, не чаще.
И в самом деле, за зонтом никто не пришел, и на другой день, хотя был он сухой и погожий, без единого облачка на небе молодой священник раскрыл зонт и, держа его над головой, провожал на кладбище освященный гроб.
Четверо дюжих мужиков — Славик, Лайко и рослые братья Магаты — несли на плечах подставку, на которой покоился гроб. Но господь вседержитель так распорядился, чтоб неподалеку от кузницы один из Магатов оступился о камень и упал; плетущийся позади него Пал Лайко вздрогнул с перепугу да растерялся, подставка качнулась вбок, и гроб полетел на землю. Грохнулся, треснул и раскололся, мелькнул на мгновенье расшитый саван, а затем показался и сам покойник — благодаря сильному сотрясению он очнулся от мнимой смерти, глубоко вздохнул, зашевелился и ахнул: — Боже ж мой, где я?
Народ изумился, народ поразился, побежали к кузнецу, притащили подушки да пуховые одеяла, на каком-то дворе нашли обитую железом телегу, смастерили в телеге постель, на постель положили покойника, воскрешенного особым чудотворством божьим, и, превратив погребальное шествие в процессию, славящую бога, под пенье псалмов проводили восвояси беднягу Шранко, который по дороге настолько оправился, что дома тотчас запросил есть.
Подали ему кувшин с молоком. Он недовольно затряс головой. Тогда протянул ему Лайко графин с палинкой, припасенной на случай поминок, — Шранко счастливо заулыбался.
Вот с этого-то знаменательного события и начинается, по сути дела, легенда о зонте, которая, проносясь над лесами и долами, над упирающимися в небо утесами, летела и летела вперед, обновляясь, расцвечиваясь, обрастая все новыми и новыми подробностями.
Находили в скале выбоину — то был след ноги святого Петра, распускался цветок не виданной доселе окраски — говорили, что именно этого места коснулась палка святого Петра. Все, абсолютно все возвещало о том, что в Глогове недавно побывал святой Петр. Что ни говори, а это, земляки, великое дело!
Сам зонт тоже был озарен мистическим таинственным светом. Собственно говоря, туманом таинственности было окутано лишь одно обстоятельство: как попал красный зонт к лукошку маленькой Веронки. Однако и этого было довольно: ведь туман и поверье одинаково любезны друг другу, вот они и поделили по-братски добычу — полинялый старенький зонт.
Слухи о зонте проникали все дальше и дальше — повсюду, куда устремлялась Бела Вода, и простые, доверчивые словаки, сидя у костра или в прядильной, рассказывали о нем разные небылицы, какие только подсказывала им безудержная фантазия, возбуждаемая интересом к необычному и чудесному. И чудилось им: вот идет он, такой знакомый привратник рая апостол Петр, и несет в руках зонт, чтобы укрыть от дождя маленькую сестренку священника. Но как спустился с небес святой старец? Уселся, должно быть, на пушистое облако, и оно легко понесло его вниз и опустило тихонько на гору.
Рассказывали о чудодейственной силе зонта — о том, как, увидев его, покойник вскочил моментально на ноги. Так летела легенда вдаль и вдаль, неся на крыльях своих образ глоговского священника и маленькой его сестрицы. (Эх, и удалец будет тот, кто однажды возьмет ее в жены!) Когда умирал богатый хозяин, отца Яноша со стихарем и святым зонтом, который к тому времени сделался реликвией, везли даже в десятую деревню. Приглашали его не только на похороны, — везли, бывало, исповедовать безнадежно больного с уговором подержать над ним, пока он исповедуется, зонт святого Петра. Быть не может, чтоб не принес пользы святой зонт, — больной, ежели и не выздоровеет, то хоть вечное блаженство обретет.
Обрученные пары, когда хотелось им покрасоваться перед людьми, а до этого они всегда охочи, — после того, как дома их обвенчают собственные попы, шли на поклон в глоговской приход и там под зонтом еще рае соединяли руки. Так, конечно, было вернее. Пономарь Квапка держал над женихом и невестой святой матерчатый гриб, и за это перепадало в его мошну несколько серебряных монеток. А что касается глоговского священника, то деньги и другие подношения сыпались на него, словно из рога изобилия.
Сперва он сопротивлялся и отказывался, но постепенно и сам поверил, что красный зонт, который ветшал день ото дня, действительно божественною происхождения. Разве появление зонта над девочкой не было откликом на его молитву и разве не отсюда началось его благополучие? Ведь этот зонт — источник достатка, о котором Янош тогда столь пылко молился.
«Господи Иисусе, — взывал он в то печальное утро, — сотвори со мной чудо, чтобы мог я вырастить ребенка».
И вот чудо свершилось. Из самого обыкновенного старого зонта повалили деньги, благополучие, богатство, словно зонт был сказочным барашком, которому стоит лишь отряхнуться, как из шерсти его сыплются золотые монеты.
