Она весело рассмеялась.
— Ну что ж, почему и не рассказать? Убрала в комнатах, приготовила обед, выстирала себе передник, делала покупки для знакомой… что же еще? Да, помогала брату готовить уроки, разливала чай, шила…
Все это она произнесла непринужденно и даже с видимым удовольствием.
А он спросил:
— Вы совсем не читали сегодня?
— Нет, читала немного, когда отец уснул после обеда, а Стась уже приготовил уроки. Сегодня Франя ставила самовар, вот я немного и почитала. Книги я получаю от одной знакомой, которая была моей учительницей в пансионе.
— Вы были в пансионе?
Она рассказала, что мать ее, учительница, сама занималась с нею до двенадцати лет, а потом стала, посылать ее в пансион. Но пансиона ей, однако, не пришлось окончить. После смерти матери ее постоянное пребывание в доме стало необходимостью для отца и еще очень маленьких в то время детей. Ей было жаль бросать пансион, но теперь она уже вовсе не жалеет об этом: она нужна была дома. Отец и дети никак не смогли бы обойтись без ее опеки.
— Столь серьезной! — усмехнулся Пшиемский.
— Серьезной? — засмеялась она. — Нет, я сама знаю, что мне недостает многого… но я делаю, что могу…
— Чтобы быть ангелом-хранителем семьи, — тихо окончил он.
Слова эти наполнили ее душу блаженством. Она наклонила голову и умолкла.
Но ему ничего не стоило возобновить прерванный разговор. Чуть наклонившись к ней, он тотчас же снова спросил:
— А кто та старушка, с которой вы уходили в город?
— Откуда вы знаете?
— Видел из аллеи, когда сидел с книжкой в руках и думал о вас.
Старушка эта была Дуткевич, вдова ветеринарного врача, крестная мать ее матери, почтеннейшая и добрейшая женщина, которая делает им много добра. Она друг семьи, настоящая их благодетельница. Не раз она помогала им в затруднительных обстоятельствах, а теперь платит за право ученья Стася.
— Значит, она особа состоятельная? — спросил Пшиемский.
— О да, состоятельная! — с жаром подтвердила Клара. — Она одна снимает квартиру в три комнаты, держит служанку…
— Роскошное житье! — заметил он.
А она продолжала рассказывать:
— У ее мужа были значительные доходы, и он оставил большое состояние. Она сама говорила как-то отцу, что у нее сбережений пятнадцать тысяч…
— Большое состояние! — повторил Пшиемский.
— Очень большое, — подтвердила Клара, — но зато она им хорошо пользуется. Кроме нас, она помогает еще нескольким семьям…
— Почему бы и нет! Есть чем делиться!
— Да, и это большое счастье для нее: она бездетная, и жизнь ее была бы бесцельной без этих забот.
Он окончил:
— Но так как у нее пятнадцать тысяч, такое большое состояние, то она может подражать парижской богоматери.
Он облокотился о верхнюю ступеньку, склонил голову на руку и задумался так глубоко, что его задумчивость сообщилась и Кларе. Она тоже умолкла, не смея больше говорить. Так продолжалось минуты две-три, после чего Пшиемский выпрямился и, закинув голову, стал смотреть на звезды. При свете их Клара увидела, что морщинка между его бровями стала глубокой-глубокой… Наконец он тихо проговорил:
— Падают звезды.
Она, невольно снижая голос, ответила:
— В августе всегда падает много звезд.
И сейчас же прибавила:
— Говорят, стоит только, увидев такую звезду, выразить какое-либо желание, и оно исполнится. О, видите? Еще одна упала… И там! И там! Смотрите, как они стремительно падают!
Глядя на небо, по которому там и сям проносились золотые искры, тотчас же погасавшие в поднебесном мраке, он медленно проговорил:
— Выскажите свое желание… Их падает так много, что вы успеете.
Она молчала. Он повернулся к ней. Теперь он сидел так близко, что она отчетливо видела блеск и выражение его глаз.
— О чем же вы просили бы падающую звезду?
Стараясь говорить непринужденнее, она ответила:
— Я гадкая эгоистка. Если б я верила, что падающие звезды исполняют людские желанья, то я неустанно просила бы их: «Пусть выздоровеет мой отец, пусть дети учатся хорошо и растут добрыми».
— А для себя? — спросил он.
Она изумилась.
— Как так? Но ведь это и для меня, раз я сильнее всего хочу этого… Ведь это просьба и за себя.
— Какой гадкий эгоизм! — заметил он. — Но в самом деле, разве вы не хотели бы, чтобы золотая звездочка принесла вам такое… такое большое счастье, что сердце ваше превратилось бы в пламенную звезду, высоко-высоко вознесшуюся над всем, что только существует на земле?
И она почувствовала, что сердце у нее растет, превращаясь в пламенную звезду, и именно поэтому весело ответила:
— Если б мне уж непременно пришлось просить для одной себя, то я попросила бы, чтобы еще этим летом я смогла пойти в лес и полдня провести в нем. Я очень люблю лес.
И тотчас же она добавила:
— А вы, о чем больше всего вы просили бы падающую звезду?
— Я?
Он ответил задумчиво:
— Я просил бы золотую звезду, чтобы она возвратила мне веру, что есть на свете добрые, чистые и верные сердца, и чтобы одно такое сердце принадлежало мне…
И помолчав, продолжал:
— Я просил бы ее: «Ясная звездочка, дай мне силу забыть о темных снах, которых у меня в жизни было так много…»
Она слушала этот голос, чувствуя в нем грусть, смешанную с горечью… Сладостной мелодией звучал этот голос, грустью веяло от слов, в которых она угадывала сердцем какую-то непонятную ей и неясную глубину…
А он встал и уже спокойнее проговорил:
— Не пройтись ли нам по саду?
Она послушно встала и пошла по направлению к беседке, по заросшей травой дорожке между кустами крыжовника.
— Вы просили бы у падающей звезды здоровья для отца?.. А разве он нездоров?
— Слабое у него здоровье… и уже давно…
— Что же такое у вашего отца?
— Какая-то грудная болезнь.
— Это печально. А лечится он?
— Несколько лет тому назад лечился, а теперь уже никогда и не бывает у врача. Лечение стоит дорого, а пользы от него мало, должно быть, из-за тяжелой, изнурительной работы в конторе… Все дело в соблюдении предписанного ему режима: пораньше ложиться спать, пить молоко, есть побольше фруктов…
— Что касается последнего, — заметил Пшиемский, — то это нетрудно, имея вокруг дома довольно большой сад, а рядом — другой… В княжеском саду отличные фрукты.
Клара усмехнулась в полумраке. Странный он! Какая связь между тем, что ее отцу для здоровья надобны фрукты, и тем, что их много в княжеском саду? Нет ни малейшей связи между этими двумя фактами.
А он молча смотрел на нее, словно чего-то ожидая. Потом, будто без всякого умысла, стал говорить:
— Как раз сегодня я с князем осматривал оранжереи… и там оказалось такое множество прекрасных фруктов, что князь сказал мне, чтобы я посылал их Перковским и вообще моим знакомым, какие у меня тут найдутся.
Он замолчал и все глядел на нее.
— Князь, должно быть, очень милый человек, — заметила она.
И тут же указала на виллу.
— До чего красива теперь эта вилла, когда окна освещены. Знаете, сегодня вечером, взглянув на нее, вот такую, я подумала: не звезды ли просвечивают там между ветвями деревьев.
Они стояли у решетки, рядом с беседкой. В тихом воздухе слегка зашумели деревья, а затем на этот аккорд природы ответили звуки музыки.
— Что это? В вилле кто-то играет? — шепнула Клара.
Пшиемский ответил:
— Это он. Он большой любитель музыки, и мы часто играем вместе.
— Вы тоже играете?
— Да, на виолончели. Он мне аккомпанирует на фортепиано и наоборот. Вы любите музыку?
Со стороны виллы неслись новые аккорды, на этот раз более продолжительные, сливаясь со слабым шумом, который снова пронесся по деревьям и тотчас замер. А рояль не умолкал.
Клара тихо сказала:
— Никогда не могу слышать музыки без какого-то особенного волнения.
— А вы часто ее слушаете?
— Со смерти мамы, которая обыкновенно играла отцу по вечерам, я слышала музыку раза два, а может быть и три.
Пшиемский воскликнул с удивлением:
— Да неужели? В течение четырех лет только два-три раза слышать музыку!.. Как вы можете жить без музыки?
Она ответила усмехнувшись:
— Разве это так важно, что я лишена этого удовольствия?
— Да, это верно, — сказал он, — разве это так важно не иметь в жизни удовольствий, особенно в таком возрасте?
— Конечно! — поспешно согласилась Клара, — ведь я давно уже взрослая…
Он посмотрел вверх.
— Падают ли еще звезды?
А она, тоже глядя на небо, ответила:
— О да, — еще падают! Видите, теперь одна мелькнула, вон там, за тем большим деревом… А вот еще… над самой виллой, видели?..
— Вижу… Говорите же: «Я хочу послушать хорошую музыку».
Она стала смеяться, но он настаивал:
