Значит, его мать была права? «Может, она и осталась бы с вами, если бы не видела воочию, что каждое ваше решение в конечном счете зависит от нее». «Каждое ваше решение» в устах его матери означало, конечно, решение Лотара принудить отца к бесчестному поступку; это означало для нее: ввергнуть отца в то состояние всепрезирающей меланхолии, из-за которого подполковник Витте искал и нашел смерть на поле боя. «Она чувствовала, что ты ведешь фальшивую жизнь только ради того, чтобы не расставаться с ней». Да, так оно и было, они оба вели фальшивую жизнь — Лотар был бухгалтером смерти, Рихард в конечном счете наживался на ней. Но разве Мелани их оставила потому, что они что-то ради нее делали? Не было ли у нее более глубокой причины, которой его матери не понять? Например, потому, что в той совершенно новой жизни, которая, по слепому убеждению Мелани, должна наступить, не было места для Лотара и Рихарда; потому, что то новое, о чем она мечтала еще в трясине мрачного времени, нельзя было делить с ними обоими, по уши погрязшими в старом. «Живет ли она теперь в этом новом, в этом чистом времени? — думал Лотар. — Я все еще живу в старом». «Впервые в жизни нахожусь в укрытии», — вспомнил он свои собственные слова. Но это была ложь. На самом деле он всю свою жизнь провел в укрытии. Он огляделся. В Пруссии с незапамятных времен жили в укрытии. Может, там, где теперь Мелани, она нашла новую жизнь, в которой люди могли свободно двигаться, не прячась в укрытия.
Он попытался было встать, чтобы призвать свою мать к ответу, еще раз спросить ее, как это у нее вяжется — называть Мелани сразу и «злым духом», и «доброй женщиной», но он выпил уже столько, что ноги его не послушались. Мелани, исчезнувшая было, вдруг вновь появилась. Она стояла на берегу, опять в том же платье из серого блеклого шелка; ее волосы, мокрые и гладко зачесанные назад, блестели на солнце: очевидно, Мелани еще раз купалась. Она стояла босиком, спиной к Лотару, у самой воды и выжимала свой белый купальник.
В этом движении ее гибкого и влажного тела виделись и смуглое изящество занесенной на немецкие озера таитянки, и стянутая серым шелком тоска по новой жизни. Сидя на опушке леса, сильно захмелевший Лотар вдруг ощутил, что эта ее порывистость перечеркивала главную цель его существования — прожить жизнь в приятной полутени, в стороне от резкого света и движения, наблюдая и размышляя… В этом быстром, длившемся всего несколько секунд движении — в памяти от него остались только смуглость ее кожи и блеск воды — таилось больше силы, чем в самой сильной страсти его собственной натуры. Видение исчезло-Мелани так и не обернулась в его сторону, — и Лотар посмотрел на фляжку: на донышке оставалось еще немного коньяку. Вот и это тоже имело власть над ним, тоже пересиливало его тягу к существованию в мягком, приглушенном свете, его стремление плавать в нейтральных водах жизни.
Наконец ему удалось подняться; он завинтил бутылочку и сунул ее в карман. Почувствовав, что сильно пьян, он подошел к кромке берега, сполоснул руки и, зачерпнув в ладони немного воды, смочил лицо и вытер его носовым платком. Потом побрел туда, где сидела мать, стараясь ступать как можно увереннее. Она взглянула ему в глаза.
— Что ты, собственно, хотела этим сказать про Мелани? — спросил он.
Ему удалось связно выговорить всю фразу, но он сам не заметил, что сказано это было грубо, сиплым голосом пропойцы и прозвучало как пьяная угроза.
Мать не испугалась. Она встала.
— Дай мне твою фляжку, Лотар, — потребовала она. — Ты уже достаточно выпил.
Он так дернулся, словно хотел ее ударить. Конечно, он никогда бы ее не ударил, даже напившись до потери сознания, но в ясном и горячем свете, льющемся из-за облаков, вся эта сцена и так выглядела достаточно мерзко и постыдно.
— Со мной все в порядке, — рявкнул Лотар в бешенстве. — Я уже не ребенок. Во всяком случае-для тебя.
Она не обратила никакого внимания на его слова.
— Несколько дней назад я получила письмо, — сказала она. — От Мелани. Вот почему нынче утром я заставила тебя ждать, Лотар, а вовсе не потому, что искала перчатки. Я просто стояла и раздумывала, стоит ли взять письмо с собой, чтобы потом показать тебе.
В глазах Лотара вдруг все исчезло, кроме матери. На ней было скромное серое платье-костюм, вполне подходящее для вдовы, но ему почудилось, что вся она вырезана из яркого картона и наклеена на лист белой бумаги. Вокруг было пусто и бело.
— И что же? — спросил он нетерпеливо. — Взяла ты его?
Она кивнула в ответ. Он помолчал, тупо уставясь на нее,
потом потребовал:
— Дай его мне!
— Отдай мне фляжку, — сказала она, — и обещай, что мы тут же поедем обратно! Тогда получишь письмо.
Шагнув вперед, чтобы схватить ее сумку, все еще лежавшую возле пня на траве, проросшей между камнями, он зашатался. А нагнувшись, почувствовал давящую тяжесть в голове.
Тут произошло нечто из ряда вон выходящее: мать бросилась в бой за сумку. Эта вещица из потертой коричневой кожи была уже у него в руках, но мать вцепилась в нее и стала молча тянуть к себе. И в глазах ее читалась рвущая за сердце смесь ужаса и жалкой растерянности, а на лице было написано такое крайнее отчаяние, что Лотар, потрясенный, на миг даже почти протрезвел. Ни разу в жизни он не видел свою мать в таком состоянии. От изумления он выпустил сумку из рук.
Они все еще стояли друг против друга-Лотар с открытым от удивления ртом, мать-тяжело дыша от усилий, которые ей пришлось затратить, чтобы вырвать у пьяного сына свою сумку, — когда в кустах вдруг зашелестело. В тот же миг в глазах обоих проступила настороженность, и Лотар резко обернулся, а его мать испуганно уставилась в то место кустарника, где что-то зашевелилось.
Из кустов вышел приземистый человек. Он сразу не понравился обоим, хотя вид у него был вполне дружелюбный. Он
сказал:
— Шел по шоссе, гляжу — вроде что-то стоит. Думаю, не машина ли. — В речи его чувствовался местный говор.
На нем был синий костюм — видно, собрался на праздник или на похороны, — на голове рыбацкая фуражка. Он внимательно и со знанием дела осмотрел машину, задержав взгляд на номерном знаке.
— А вы с Запада, — заметил он.
— Да, — подтвердил Лотар, — мы едем к родственникам.
Человек кивнул. Лицо у него было гладкое, упругое и
упитанное. Казалось, он совсем не страдал от жары, хотя одет был тепло, не по погоде. Брови у него были белесые, глаза — водянисто-голубые, а губы — сочные и толстоватые; Лотар сразу
подумал, что такие губы должны смачно причмокивать.
— А куда вы едете? — спросил он таким безразличным тоном, что Лотар почуял за этим вопросом плотоядное причмокивание.
Вопрос застал Лотара врасплох, он все еще был сильно пьян, и, прежде чем собрался с мыслями, прошло несколько томительно долгих секунд; наконец он выдавил из себя первое, что пришло на ум:
— В Пренцлау.
Тот удовлетворенно кивнул, видно поняв, что теперь добыча у него в руках.
— Ага, в Пренцлау, — повторил он, прикидывая что-то в уме. — Так вы совсем не туда свернули, если ехали по Берлинскому шоссе. Вы сейчас намного западнее. А почему вы не поехали через Ораниенбург?
— Хотели сделать небольшой крюк, — ответил Лотар. Вот сейчас и выяснится, враг он или нет. Лотар был готов к тому, что его собеседник в следующий миг вытащит полицейское удостоверение.
— Крюк-штука опасная, — сказал незнакомец. И после паузы добавил: — Когда ты в чужих краях!
Напряженность осталась. Незнакомец явно затягивал ее: подошел к берегу, поднял плоский камешек и, метнув его над водой, следил глазами, как он подскакивал над поверхностью озера, прежде чем потонуть. Видно было, что в этом деле он мастак. «Подлая тварь, — подумал Лотар, взвинченный алкоголем, — подлая тварь, шпик продажный». Он изо всех сил старался держаться прямо и не двигаться, чтобы не выдать своего состояния. Мать стояла, словно окаменев, с видом, выражающим холодное презрение, ставшее ее второй натурой.
Незнакомец вновь подошел к ним.
— Если вы предпочитаете вернуться на Запад, — начал он спокойно, но продолжил уже решительным тоном, не допускающим сомнений, — поскольку вы заблудились… — он закончил фразу советом: — Отсюда можно проехать более коротким путем.
Лотар облегченно вздохнул. Даже мать сделала какое-то движение, показавшее, что ее волнение улеглось. Значит, этот человек не враг, а, наоборот, как будто хочет помочь. Правда, он был не слишком приветлив-держался по-прежнему холодно и, по-видимому, с каким-то холодным причмокивающим наслаждением наблюдал, как рассеивался страх, вызванный его появлением, — но тем не менее…
Он подошел вплотную к Лотару.
— Проедете еще немного вперед, — сказал он, не понижая голоса, но как-то приглушив его. — Не доезжая до Баррентина, влево, к озеру, есть дорога. Через озеро ходит паром. А там всего несколько километров до межзонального шоссе.
