— Вы не представляете, чем она была для меня, когда я был ребенком...
— Тем же, чем она осталась для вас сейчас и чем будет всегда...
— Да, конечно. Ничто не может помешать...
За стеклом мелькали смутные силуэты деревьев на фоне холодного неба, дома, в чью тайную жизнь, в чей замкнутый мир, наполовину поглощенный мраком, на миг вводила пассажиров горящая в комнате лампа.
— Я должен поговорить с вами о ней. Но не сегодня, во всяком случае не сейчас... Что вы собираетесь делать вечером?
Ксавье твердо заявил:
— Мы с вами попрощаемся на вокзале.
— Что вы будете делать один?
— Не знаю, буду бродить по городу...
— Нет, я вас не покину.
Ксавье ответил не сразу. Как трудна эта изнурительная жизнь, состоящая из одних отказов! Впереди была еще вся молодость, и ему надо будет постоянно мотать головой, справа налево, слева направо. Говорить «нет», всегда «нет» на все, что не ты, Господи.
— Нет, благодарю вас. Я должен быть один.
Мирбель придвинулся к Ксавье еще ближе.
— Жаль, — сказал он тихо. — А вам, быть может, удалось бы все уладить.
Ксавье ответил почти грубо:
— С вашей женой? Почему я? Я ее не знаю. И вас я тоже не знаю.
Он добавил почти шепотом:
— Оставьте меня в покое!
Но Мирбель не отступил:
— Вы забыли, что вы мне говорили о том, какое значение для вас имеет любая встреча.
— Не всякая встреча угодна Богу.
Ксавье отодвинулся немного и приник лбом к стеклу. Жан де Мирбель рассмеялся.
— Вы полагаете, я вам послан не Богом? Признавайтесь: вы меня считаете дьяволом. — И так как Ксавье пожал плечами, добавил: — Вот еще один христианин, который смеется, когда ему говорят о дьяволе!
— Я вовсе не говорю, что дьявола не существует. Только...
— Только — что? Если дьявола выдумали, значит, выдумали и все остальное, признайте хоть это.
— Но если есть дьявол, значит, есть и все остальное.
— Но дьявола нет, вы это отлично знаете.
— Я знаю лишь одно, — начал Ксавье после недолгого молчания, — мы часто ссылаемся на него, чтобы оградить себя от иных людей — от тех дурных влияний, которых мы избегаем, повинуясь нашим духовным наставникам.
— От меня, например?
Мирбель снова оказался совсем рядом, и Ксавье — он был ниже ростом — пришлось чуть поднять голову.
— Вы думаете, это дьявол подстроил нашу встречу?
Ксавье сказал, отвернувшись:
— Вы здесь — вот все, что я знаю. Я не знаю, для чего Господь послал мне встречу с вами. Главное — понять, как надлежит поступить. Но это не просто. Часто правильной дорогой оказывается та, на которую трудней всего вступить...
— Почти всегда... но ведь не всегда? Вы можете ошибиться, заставляя себя всегда поступать против воли. Вам хочется провести со мной сегодняшний вечер. Но кто решится утверждать, что ваш Бог не желает, чтобы вы это сделали?
— Я не пойду с вами, — сказал Ксавье.
— Значит, вы лишаете Мишель ее последней надежды...
— Мишель?
— Да, ее зовут Мишель.
Ксавье поднял глаза на склоненное к нему лицо, потом снова отвел их, словно его вдруг сковала безнадежная усталость вроде той, что одолевает в горах, когда выходишь в путь на рассвете и тебя охватывает ужас перед тем, что предстоит: еще ничего не пройдено, а ты уже без сил. Мирбель небось считал, что придал своему лицу наиболее подходящее случаю выражение. Но Ксавье разглядел в этой маске хитрость твари, способной сбить с пути любого, помешать осуществиться даже самому высокому призванию. И тем не менее Ксавье не смог удержаться, чтобы не повторить имя: «Мишель».
— Почему вы ее бросили? Где она сейчас? Почему вы ее больше не любите?
— Вам я это скажу, да, вам скажу... Но для этого надо хоть немного времени.
Поезд, не замедляя хода, промчался мимо какой-то станции.
— Это, должно быть, Жювизи, — сказал Ксавье. — Вы уже не успеете мне рассказать, — добавил он тихо.
— Почему не успею? У нас впереди весь вечер, вся ночь. Другими словами, целая жизнь.
— Нет! — Ксавье повторил горячо: — Нет! Я буду за вас молиться, — добавил он. — Это тоже хорошо, даже лучше.
— Я спокоен. Я знаю, что вы меня не бросите.
В коридоре вагона было темновато, но станционные фонари на перронах, мимо которых проносился поезд, на краткие миги ярко освещали Жана де Мирбеля. В этих вспышках света он казался огромным.
Ксавье вернулся в купе, сел напротив человека, спавшего с открытым ртом, и постарался думать только о том, что ему надо купить завтра: ботинки и шерстяные носки. Да, и книги отца Мармиона, которых он не нашел в Бордо. И еще «Духовную жизнь» и «Проповеди» этой настоятельницы из Солема. Мирбель стоял в дверях — он заполнял весь проем.
— Аустерлиц. Осталось десять минут.
Он схватил без спроса чемодан Ксавье, вынес его вместе со своим в коридор и окинул Ксавье взглядом, в котором больше не сквозили ни хитрость, ни насмешка. У Ксавье возникло какое-то странное чувство: словно бы ночью на берегу моря он вдруг услышал вой сирены — сигнал какого-то неведомого бедствия.
— Вы заказали себе номер? — спросил Мирбель.
Ксавье покачал головой. Во время его коротких поездок в Париж он всегда останавливался, как и многие другие приезжие из Бордо, в гостинице «Пале д'Орсэ». Он со смехом процитировал фразу своего отца: «Так хоть экономишь на двух такси — с вокзала и на вокзал». Мирбель возразил, что это ужасная гостиница. Чего стоят одни эти километровые коридоры! Он вот знает небольшую гостиницу возле Национальной библиотеки, она несколько старомодна, но вполне комфортабельна.
— Я вас отвезу туда, — заявил он твердо.
Ксавье не стал даже подыскивать предлога для отказа. Поезд медленно подъезжал к вокзалу. Они стояли в проходе, загроможденном чемоданами, их со всех сторон теснили люди, они опять оказались совсем рядом.
— Я подумал, — начал Мирбель, — да нет, вы будете надо мной смеяться. Вы скажете, что это совсем не вяжется с моим прежним, издевательским тоном.
— Что вы подумали?
— Что наша встреча не случайна. Вы тоже как будто к этому склонялись. Но христиане вашего толка повторяют подобные вещи по привычке. А я, представьте себе, я и в самом деле в это поверил, у меня появилась надежда, мне даже показалось, что это само собой разумеется... Вообразите себе тонущего человека, который вдруг видит рядом с собой качающийся на волнах плот... или, точнее, лодку с лодочником... Я подумал, что вы возьмете меня на борт...
Ксавье воскликнул, словно испугавшись чего-то:
— Нет, нет! Но мы еще встретимся, — добавил он, — я вам это обещаю.
Мирбель покачал головой и сказал тихо:
— Сегодня вечером или никогда.
Их толкали пассажиры, торопившиеся выйти из вагона; Мирбель хотел снова взять чемодан Ксавье, но тот не разрешил.
Мирбель говорил ему почти в ухо:
— Вы были для нас, для Мишель и меня, последней надеждой... Но в самом деле, откуда вам догадаться, что встретили меня у последнего порога, через который я переступлю один...
Ксавье переспросил:
— У какого порога? — И, не ожидая ответа, крикнул с гневом: — Ловко это у вас получается! Будь это правдой, вы не стали бы говорить...
— Вы думаете, я обмолвился хоть словом кому-нибудь, кроме вас? Мишель не дала бы мне уехать или послала бы за мной, если бы догадалась... Впрочем, речь идет не о том, о чем вы думаете... Есть много способов уйти.
Они медленно подымались по железной лестнице. Чемоданы били их по ногам. Ксавье не оборачивался, но чувствовал на своем затылке дыхание Мирбеля.
— Я тебя никогда еще не спрашивала: что вы делали той ночью?
— Я могу рассказать тебе все, что было, час за часом: мы сдали чемоданы в камеру хранения, пошли пешком через мост к площади Согласия и потом сели за столик у Вебера. Там я и начал его шантажировать.
— Шантажировать? Чем шантажировать? Самоубийством?
— Самоубийством? Да, сперва... Но он не поверил, тогда я поставил ему другую ловушку: «Я сделаю все, что бы вы мне ни приказали». Тогда он мне сказал, как я и ожидал: «Возвращайтесь к вашей жене». Я сказал, что готов на это, но лишь при одном условии: он должен сам проводить меня в Ларжюзон и оставаться там до тех пор, пока я не войду в норму. Он был возмущен тем, что я считаю, будто ради такой малости он способен отсрочить поступление в семинарию. Тогда я, в свою очередь, возмутился тем, что он с такой легкостью распоряжается твоей судьбой. Он смешался, потому что в то время речь шла только о тебе, Мишель. Ты одна его тогда интересовала...
— Ненадолго. — Она рассмеялась.
— Не смейся! — почти крикнул он и отодвинулся от нее.
Но она снова прижалась к нему. Жан продолжал настаивать:
— Он увидел тебя на перроне вокзала. Понял, что ты страдаешь. Мной он заинтересовался только из-за тебя. Разве ты этого не знала?
