Его слова точно зажгли огонь в моей душе. При моём бедственном положении, даже в младшей школе, переходя из класса в класс, я был вынужден каждый раз выпрашивать у кого-нибудь старые учебники, я не смел и мечтать, что смогу попасть в среднюю школу, но в ту минуту в моей маленькой груди проснулось великое честолюбие: я должен окончить университет и, подобно Ито Хиробуми, стать выдающимся деятелем, работающим на благо страны. Я уверовал, что Бог обязательно исполнит моё желание, и каждый вечер во время богослужения втайне молился об этом. Боже, пожалуйста, сделай так, чтобы я поступил в университет!.. Священные песнопения учат нас, что в воле Бога исполнить любое наше желание, и я верил в это так, как если бы получил от Бога клятвенное обещание.
Не знаю, почему учитель Нисияма обратился именно ко мне, но несомненно, что он — мой первый благодетель. При нём я стал учиться на "отлично", а когда он, проработав у нас два учебных года, поступил в Высшее промышленное училище и уехал в столицу, мои оценки ухудшились. Как-то раз весной, в день спортивных соревнований, когда я уже учился в средней школе, учитель Нисияма внезапно пришёл меня проведать. Он удивлённо взглянул на мою белую спортивную форму и сказал: "Продолжай усердно заниматься". Его слова сильно меня воодушевили, но с тех пор и до сегодняшнего дня мне больше не посчастливилось встретиться с ним. После того как Нисияма уехал в Токио, он часто мне снился. И в самом деле, если бы в тот день, когда хоронили Ито Хиробуми, этот молодой учитель не произнёс свою прочувственную речь, кто знает, как бы сложилась моя судьба. От одной этой мысли мне делается не по себе.
И однако в обстоятельствах, в которых я тогда жил, у меня не было никакого шанса поступить в среднюю школу.
Ганюдо была рыбацкой деревней, мальчики здесь кончали младшую школу и сразу же начинали выходить в море на промысел. В ту пору всего два человека во всей деревне окончили среднюю школу. А уж в моей семье, где дядя стал рыбаком, поступить в среднюю школу казалось столь же невероятным, как пройти пешком по воде. Когда я перешёл в пятый класс, дядя по воскресеньям и во время летних каникул стал регулярно брать меня с собой в море, обучая рыбацкому ремеслу. Он с удовольствием рассказывал всем, что, хотя меня мутит от качки, ловить я мастак. В те времена в нашей деревне даже был обычай покупать мальчиков, чтобы растить из них рыбаков, так что и мне, видно, с самого начала суждено было стать им.
Те рыбаки, у кого не было сыновей или их было недостаточно, усыновляли мальчиков из других семей, а дважды в год в деревню приходил посредник, приводивший детей со стороны. Он продавал их из Осю и Энею рыбакам, желающим иметь сына. Первое время цена была довольно низкой. За вычетом дорожных расходов и гонорара посредника, один ребёнок шёл за три, от силы пять йен. Купленный мальчик школу не посещал, помогал по хозяйству, а достигнув одиннадцати-двенадцати лет, начинал выходить в море и становился рыбаком. Среди купленных детей многие носили имя Мацу или Киёси, но обычно к их именам прибавляли цену, за которую они были куплены, так что получалось — Мацу-три-йены, Киёси-пять-йен.
Поняв, насколько выгодно, купив десятилетнего ребёнка, воспитать из него рыбака, многие семьи стали стремиться приобрести себе мальчика. Дошло до того, что без предварительного заказа и предоплаты посреднику купить ребёнка стало невозможно. Цена детей возросла, и десятилетний мальчик шёл уже за двадцать йен. Жёны рыбаков жаловались, что у них рука не поднимается платить двадцать йен за приёмного ребёнка, но как только появлялся посредник, дети шли нарасхват. Видимо, считалось, что двадцать йен не так уж и дорого за рыбака, который будет трудиться вплоть до того дня, когда ему придётся идти на военную медкомиссию. Семья дяди также купила себе одного мальчика. Я тогда учился в шестом классе. У дяди Санкити был всего лишь один сын (в то время второклассник), поэтому он дал посреднику заказ, через два года подошла его очередь, и он заключил сделку.
Когда тётушка О-Тига пошла брать ребёнка, я увязался за ней. Посредник пил пиво на веранде в доме одного из рыбаков, у которого он обычно останавливался. Это был жизнерадостный человек лет пятидесяти с толстыми волосатыми ногами. Дети, которых он привёл, человек десять, сидели на веранде с отсутствующим видом, но как только собрались покупательницы, посредник начал вызывать их одного за другим со словами: "У этого чирей… У этого на голове сыпь… Этот плаксивый…"- и сообщал, откуда он родом, кто родители, сколько за него просят. Все старались заполучить подешевле и поздоровее, но в конце концов брали того, кого им навязывал посредник.
— Госпожа О-Тига! Вы ведь из Тэнри, так не возьмёте ли эту зелёную тыкву? Посмотрите, какое у него синюшное лицо, наверняка болезненный, в другой семье ему не выжить. А вы его подлечите. И возьму за него всего три йены!
Обратившись к тётке с этими словами, посредник предложил ей синюшного ребёнка девяти лет по имени Соити.
Тётушка решила его взять.
— Коли он и вправду болен, уже и то будет хорошо, если мы сумеем его выходить, — шепнула она мне.
Вернувшись домой, она сказала моей бабушке:
— Попади он к кому другому, наверняка бы околел, так что мы совершаем благодеяние.
А посредник, когда мы уходили, уводя с собой мальчика с опухшим, синюшным лицом, смеялся, попивая пиво:
— Эй, Сойти, помни мою доброту! Жду тебя на своих похоронах!
Этот мальчик, в отличие от других детей, был одет в красивое юката[13], обмотанное длинным поясом из шерстяного муслина. Отца у него не было. Мать вторично вышла замуж, но отдала его потому, что не имела возможности ухаживать за больным ребёнком. Мальчик, оказавшись у нас в доме, забился в угол на наружной веранде и тихо хныкал. Когда пришло время ужина, он никак не соглашался войти в дом.
И зачем они только взяли эту зелёную тыкву? — судачили соседи. Только лишние расходы на похороны! Некоторые советовали вернуть его посреднику. Но бабушка и тётя их и слушать не хотели — ребёнок, мол, это ведь дар свыше. Мальчик мочился в постели. Лицо его было отёкшим, он задыхался при ходьбе, короче, казалось, что он не жилец. Сколько ни молили Бога, мальчик не поправлялся. Боялись, что, если так будет продолжаться, он умрёт, и тогда полиция замучит нас, да и свидетельство о смерти могут не дать. Поэтому решили всё же разок обратиться к врачу. Обнаружилась язва двенадцатиперстной кишки. Прошло всего полмесяца, и мальчик так поправился, что его было не узнать…
Живя в таких условиях, поступить в среднюю школу было для меня всё равно что море пешком перейти. Однако, когда я узнал, что мой старший брат, живший с отцом, поступает в среднюю школу, у меня появилась надежда.
В то время религия Тэнри выступала против того, чтобы молодёжь училась. Почему же отец, несмотря на все трудности, всё же послал моего старшего брата учиться в среднюю школу? Возможно, потому, что хорошо помнил, как в его молодые годы ему не давали поступить в военное училище Нумадзу, а ещё это доказывает, что отец не был простым религиозным фанатиком. Учение Тэнри для него было новым знанием, новым мировоззрением, поэтому он и принёс ему в жертву всю свою жизнь, но отец обладал достаточно глубоким умом, чтобы понимать — коль скоро перед детьми открываются врата нового знания, нужно поощрять их движение вперёд. Как бы там ни было, я решил просить у отца дозволения поступить в среднюю школу.
В ту пору отец переселился в большой храм, находившийся к северо-востоку от города Нумадзу. Храм был расположен вблизи железнодорожной линии Токайдо, и в то время это большое здание бросалось в глаза всем проезжающим мимо. Отец построил себе домик на территории храма, но, поскольку он часто отсутствовал по своим миссионерским делам, мать, как и прежде, зарабатывала на жизнь тем, что, глотая пыль, делала туалетную бумагу. Однако теперь, несмотря на тесноту, они жили в отдельном доме, а потому и мать, и братья, сравнивая свою нынешнюю жизнь с тем, как они жили в Нумадзу, почитали себя чуть ли не богачами.
Отец оставил мою слёзную просьбу без ответа. Сказал, что Санкити ему бы этого не простил. И ещё пробормотал, что у него нет средств обучать двоих в средней школе. За всю мою жизнь это был первый и последний раз, когда я о чём-либо попросил отца. Получив отказ, я в полной мере осознал то, что давно уже чувствовал, — никакой он мне не отец. В сумерках я уныло возвращался один по рисовому полю. Сказанные учителем Нисиямой слова словно эхом грохотали между небом и землёй. Не в силах сдержать себя, я разрыдался. Мысль о том, что я не смогу поступить в среднюю школу, была для меня невыносима.
С тех пор я каждый день втихомолку мучительно думал о том, что мне предпринять, чтобы всё же попасть в среднюю школу. Почти со всеми богатыми родственниками у нас были разорваны отношения, но я решил, что единственный для меня выход — обратиться к ним с просьбой. Я разослал страстные, по-детски наивные письма и стал ждать ответа. Откликнулся только один из них. Против моих ожиданий, им оказался морской офицер, служивший в Ёкосуке. Сочувствуя моей целеустремлённости, он предложил выплачивать мне по три йены ежемесячно в течение пяти лет.
