— Разменивать соверен не стоит хлопот… бросим жребий, кому платить… Так, так… вон она как юлит… женщина, блистательная женщина… Вам платить, — говорил незнакомец, — когда брошенная монета катилась по столу. Мистер Топман позвонил, заплатил за билеты и приказал подать свечи. Через четверть часа незнакомец уже красовался в блистательном костюме мистера Натаниэля Винкеля.
— Это новый форменный фрак, — сказал мистер Топман, когда незнакомец охорашивался перед зеркалом. — Он сшит в первый раз после изобретения формы для нашего клуба.
Говоря это, он рекомендовал гостю обратить внимание на большие вызолоченные пуговицы с портретом мистера Пикквика и с буквами: П. К.
— Портрет этого старика?.. Хорошо, очень хорошо! — сказал незнакомец. — А что значат эти буквы: П. К.?.. Платье краденое, а?
Мистер Топман пришел в сильное негодование и поспешил объяснить тайну девиза.
— Талия немного коротка, — говорил между тем незнакомец, повертываясь и кривляясь перед зеркалом. — Форма похожа на почтамтскую… фраки там наобум, без мерки… Неисповедимые предопределения судьбы… у всех малорослых людей длинные фраки… у великанов — короткие!.. Все навыворот в этом мире.
Когда, наконец, все приведено было в совершеннейший порядок, мистер Топман и его товарищ пошли наверх, в бальные залы.
— Ваши фамилии, сэр? — спросил швейцар.
Мистер Треси Топман приготовился исчислить свои титулы, но незнакомец остановил его.
— Не нужно фамилий, — сказал он швейцару, и потом прошептал на ухо Топману, — не годится объявлять имен… почтенные фамилии в своем кругу… не могут произвести эффекта в публичных местах… лучше инкогнито… джентльмены из Лондона, знатные путешественники!
Дверь отворилась, и знатные путешественники вошли в залу.
То была широкая и длинная комната, освещенная восковыми свечами в хрустальных канделябрах. Скамейки, обитые малиновым бархатом, стояли по всем четырем сторонам. Музыканты живописной группой на хорах, и кадрили были расположены в два или три ряда танцующих пар. В смежной комнате стояли карточные столы, и две пары пожилых леди, с таким же числом почтенных джентльменов, уже сидели за вистом.
По окончании последней фигуры танцоры разошлись по зале. Мистер Топман и его товарищ, стоя в углу, наблюдали собрание.
— Очаровательные женщины! — заметил мистер Топман.
— То ли еще будет! — отвечал незнакомец. — Теперь, покамест, мелюзга… тузы не явились… странная публика… корабельные чиновники высшего разряда знать не хотят корабельных инженеров низшего разряда… корабельные инженеры низшего разряда знать не хотят мелких помещиков… мелкие помещики презирают купцов…
— Не знаете ли, кто этот щуроглазый мальчуган со светлыми волосами и в фантастическом костюме? — спросил мистер Топман.
— Неважная птица… юнга девяносто седьмого экипажа… А вот достопочтенный Вильмот Снайп… знатная фамилия… богат как черт… все знают.
— Сэр Томас Клоббер, леди Клоббер и девицы Клоббер! — забасил швейцар громовым голосом.
И по зале распространилось общее волнение, когда величественными шагами вошли: высокий джентльмен в синем фраке со светлыми пуговицами, высокая леди в голубом атласном платье и две молодые девицы в новомодных костюмах того же цвета.
— Главный начальник над портом… важная особа, — шепнул незнакомец мистеру Топману, когда благотворительный комитет встречал сэра Томаса Клоббера и его превосходительное семейство.
Достопочтенный Вильмот Снайп и другие знатные джентльмены спешили принести дань глубокого благоговения девицам Клоббер. Сам сэр Томас Клоббер стоял посреди залы, выпрямившись как стрела, и величественно озирал блестящее собрание.
— Мистер Смити, миссис Смити и девицы Смити! — проревел опять швейцар.
— Что это за мистер Смити? — спросил мистер Треси Топман.
— Так себе… неважный чиновник… вздор, — отвечал незнакомец.
Мистер Смити отвесил низкий поклон сэру Томасу Клобберу, который, в свою очередь, удостоил его легким наклонением головы. Леди Клоббер навела лорнет на миссис Смити и ее дочерей, между тем как миссис Смити гордо посматривала на какую-то другую миссис, не имевшую счастья принадлежать к чиновницам корабельной верфи.
— Полковник Болдер, миссис полковница Болдер и мисс Болдер! — докладывал швейцар.
— Начальник гарнизона, — сказал незнакомец в ответ на вопросительный взгляд мистера Топмана.
Миссис Болдер дружески раскланялась с девицами Клоббер; встреча между полковницей Болдер и леди Клоббер была ознаменована самыми искренними излияниями радостных чувств; полковник Болдер и сэр Томас Клоббер перенюхивались в табакерках друг у друга и продолжали стоять одиноко, как джентльмены, проникнутые благородным сознанием собственного превосходства перед всем, что их окружало.
Между тем как местные аристократы — Болдеры, Клобберы и Снайпы — поддерживали таким образом свое достоинство на верхнем конце залы, другие разряды провинциального общества подражали их примеру на противоположной стороне. Младшие офицеры девяносто седьмого полка присоединились к семействам корабельных инженеров. Жены и дочери гражданских чиновников составляли свою особую партию, окруженную молодыми людьми из того же круга. Миссис Томлинсон, содержательница почтовой конторы, была, по-видимому, избрана главой торгового сословия.
Самой заметной особой в своем кругу был один маленький и кругленький человечек с черными хохлами на висках и огромной лысиной на макушке, доктор девяносто седьмого полка, мистер Слеммер. Он нюхал табак из всех табакерок, без умолку болтал со всеми, смеялся, плясал, отпускал остроты, играл в вист, делал все и был везде. К этим многосложным и разнообразным занятиям маленький доктор прибавлял другое, чрезвычайно важное: он неутомимо ухаживал за маленькой пожилой вдовой в богатом платье и брилиантах, придававших ее особе весьма значительную ценность.
Некоторое время мистер Топман и его товарищ безмолвно наблюдали маленького доктора и его интересную даму. Незнакомец прервал молчание:
— Груды золота… старуха… лекарь-фанфарон… спекуляция… задать им перцу… идея недурная.
Мистер Топман бросил вопросительный взгляд на его лицо.
— Стану волочиться за старухой, — сказал незнакомец.
— Кто она такая? — спросил мистер Топман.
— Не знаю… не видал ни разу… доктора прочь… увидим.
Приняв это решение, незнакомец перешел поперек залы и, остановившись у камина, начал посматривать с почтительным и меланхолическим удивлением на жирные щеки пожилой леди. Мистер Топман обомлел. Незнакомец делал быстрые успехи: маленький доктор начал танцевать с другой дамой — вдова уронила платок — незнакомец поднял, подал — улыбка, поклон, книксен — разговор завязался. Еще несколько минут… два-три слова с распорядителем танцами… небольшая вступительная пантомима, и незнакомец занял свое место в кадрили с миссис Боджер.
Удивление мистера Топмана при этой чудной ловкости товарища ровно ничего не значило в сравнении с глубоким изумлением доктора девяносто седьмого полка. Незнакомец молод, вдова самолюбива, внимание доктора отвергнуто, и счастливый соперник не обращает никакого внимания на его негодование. Доктор Слеммер остолбенел. Как? Неужели его, знаменитого врача девяносто седьмого полка, забыли и презрели в пользу человека, которого никто не видел прежде и которого никто не знает даже теперь! Вероятно ли это! Возможно ли? Да, черт побери, очень возможно: они танцуют и любезничают. Как! Это что еще? Незнакомец рекомендует своего приятеля! Доктор Слеммер не верит глазам, но роковая истина должна быть допущена: миссис Боджер танцует с мистером Треси Топманом — это не подлежит никакому сомнению. Вдовица перед самым носом доктора, полная воодушевления и жизни, выделывает самые хитрые прыжки, то подбоченится, то подымет голову, и мистер Треси Топман рисуется перед ней с торжественным лицом. Непостижимо!
Терпеливо и молчаливо доктор медицины и хирургии переносит свою невзгоду и с убийственным хладнокровием смотрит, как молодые люди пьют глинтвейн, угощают конфетами своих дам, кокетничают, любезничают, улыбаются, смеются; но когда наконец незнакомец исчез, чтобы проводить миссис Боджер до ее кареты, доктор Слеммер быстро вскочил со своего места, как ужаленный вепрь, и негодование, долго сдерживаемое, запылало ярким заревом на его щеках.
Незнакомец, между тем, проводив интересную вдову, снова появился в зале вместе с мистером Топманом. Он говорил и смеялся от искреннего сердца. Доктор Слеммер свирепел, пыхтел, бесновался, жаждал крови своего врага.
— Сэр, — произнес он страшным голосом, подавая ему свою карточку, — имя мое — Слеммер, доктор Слеммер девяносто седьмого полка… в четемских казармах, сэр… вот мой адрес.
Больше ничего он не мог сказать; бешенство душило его.
