— Вы удивлены, — сказал он, и из его тона следовало, что подобное удивление неуместно. — Но я занимаю только угловую часть дома — остальное теперь сдается женской школе.
Я немного пришел в себя.
— Вон что, — протянул я. — Вы меня извините, я как раз очень рад, что вы там живете. Видите ли, много лет назад я там останавливался.
При этих словах его отношение ко мне полностью изменилось, и он спросил почти взволнованно:
— Вы останавливались в доме? Значит, вы его помните?
— Ну, может, не весь, но помню.
— Вы останавливались в доме? — повторил он. — Когда же?
— Во времена вашего дедушки, — ответил я.
— Моего дедушки? — переспросил он, и я увидел, что он снова насторожился. — Вы знали моего дедушку?
— Да, — подтвердил я, — вашего дедушку, девятого виконта. — Из какой-то незапечатанной ячейки памяти выпорхнула и сорвалась с языка напыщенная фраза. — Он ведь был вашим дедушкой?
— Разумеется, — ответил лорд Тримингем, — разумеется. Увы, я не знал его: он умер до моего рождения. Но, насколько мне известно, это был обаятельный человек, если можно так сказать о родственнике.
— Можно. — Я улыбнулся. — Он действительно был обаятельный человек.
Апломба у лорда Тримингема поубавилось, он как-то сник. Поколебавшись, он спросил:
— А мою бабушку вы не знали?
Теперь пришел мой черед откликнуться эхом.
— Вашу бабушку?
— Да, прежде она была мисс Модсли.
У меня перехватило дыхание.
— О да, — сказал я. — Я знал ее очень хорошо. Она жива?
— Жива, — ответил он без особого энтузиазма.
— И живет здесь?
— Да, здесь, в деревне, в небольшом домике, раньше там жила старая служанка семьи Модсли, кажется, ее звали Нэнни Робсон. Может, вы и ее знали?
— Нет, — ответил я. — Я никогда с ней не встречался, хотя слышал о ней... Ваша бабушка хорошо себя чувствует?
— Да, вполне, правда, в последнее время у нее стало хуже с памятью, как у всех стариков. — Он улыбнулся снисходительной улыбкой молодого человека, без сожаления записав бабушку в разряд стариков. — Почему бы вам не навестить ее? — продолжал он. — Уверен, она будет вам рада. Живется ей довольно одиноко. Гостями она не избалована.
Все, что лежало под спудом пятьдесят лет, поднялось на поверхность — я переменился в лице, голос зазвучал неестественно.
— Пожалуй, не стоит, — сказал я. — Не знаю, захочет ли она меня видеть.
Минуту он смотрел на меня, но в конце концов хорошие манеры взяли верх над любопытством.
— Ну что ж, — заключил он, — поступайте, как знаете.
Вдруг я подумал: Тримингем или не Тримингем, а он гораздо моложе меня, и можно воспользоваться предоставленной мне по возрасту свободой слова. С другой стороны, не надо изображать из себя старого морского волка — зачем испытывать его терпение?
— Могу я просить вас о великом одолжении?
— Конечно, — заверил меня он, бросив мимолетный взгляд на часы. — Я вас слушаю.
— Пожалуйста, передайте леди Тримингем, что ее хочет видеть Лео Колстон.
— Лео Колстон?
— Да, так меня зовут.
— Видите ли, — замялся он, — я заглядываю к ней довольно редко. Звоню иногда... Это такое благо. В те дни телефона здесь, наверное, не было?
— Нет. — Я покачал головой. — Возможно, с телефоном все было бы иначе.
— Ну еще бы, — согласился он. — Бабушка — большая любительница поговорить; впрочем, как и многие старики. Но я схожу, если вы хотите... Я... — Он остановился.
— Вы сделаете мне великое одолжение, — твердо повторил я. — Как и вы, я не хотел бы... застать ее врасплох. — Однажды я уже застал ее врасплох, достаточно.
— Хорошо, — сказал он, хотя был явно недоволен. — Мистер Лео Колстон, да? Думаете, она вспомнит ваше имя? Последнее время у нее плоховато с памятью.
— Не сомневаюсь, что вспомнит, — заверил я. — Я подожду вас здесь.
Он ушел, а я принялся бродить по улице, надеясь отыскать глазами хоть что-то, связывавшее меня с прошлым. Однако память бездействовала. Я увидел деревенский клуб, мрачное строение из гладкого темно-красного кирпича, которое выглядело несуразно рядом с поблескивающими домиками из серого песчаника. Уж деревенский клуб — место моего публичного триумфа — я должен бы помнить! Увы, не помнил.
А вот и мой посланник; я зашагал ему навстречу. Вид у него был сумрачный, и сходство с Тедом казалось еще сильнее.
— Сначала она вас не вспомнила, — сообщил он, — зато потом вспомнила очень хорошо. Сказала, что будет очень рада вас видеть. Попросила, чтобы я угостил вас обедом, сама она не может. Вы согласны?
— Да, — сказал я. — Если вы не против.
— Буду чрезвычайно счастлив, — ответил он, хотя вовсе не выглядел счастливым, — если вы разделите нашу скромную трапезу. А она боялась, что вы не захотите с ней встретиться.
— Почему же? — удивился я.
— Была какая-то история много лет назад. Бабушка сказала, что вы были тогда совсем мальчишкой. И что она ни в чем не виновата.
— Ваш дедушка говорил, — вспомнил я, — что дама никогда не бывает виновата.
Он пристально посмотрел на меня.
— Да, — произнес я, — вашего дедушку я знал довольно близко, и вы очень на него похожи.
Кровь прилила к его лицу, и я заметил, что он стоит на некотором удалении от меня, как его дедушка в день нашей последней встречи.
— Мне жаль, — сказал он, краснея, — если мы обошлись с вами не лучшим образом.
Меня тронуло это «мы», и, вспомнив роковую способность его деда к раскаянию, я поспешил успокоить младшего Тримингема:
— Вы здесь совершенно ни при чем. Прошу вас, не думайте об этом. Ваша бабушка...
— Да? — мрачно отозвался он.
— Вы часто видитесь с ней?
— Не очень.
— А навещают ее, вы сказали, редко?
— Да, довольно редко.
— А когда она жила в Холле, гостей у нее было больше?
Он покачал головой.
— Не сказал бы.
— Почему же она не уедет куда-нибудь?
— Откровенно говоря, понятия не имею.
— Она была поразительно красива, — припомнил я.
— Да, я часто это слышал, — ответил он. — Сейчас судить трудно... Вы знаете дорогу к дому?
Я ответил, сознавая, что однажды эту фразу уже произносил:
— Нет, но я могу спросить.
Он не вызвался проводить меня, лишь подробно объяснил, как идти.
— Пообедаем около часа? — добавил он, и я обещал, что к часу буду в Холле. Он зашагал прочь, до слуха донеслось шуршание вельветовых брюк. Звук исчез, но через несколько секунд возник снова. Зачем-то он решил вернуться.
Поравнявшись со мной, он остановился и с явным усилием, не глядя на меня, спросил:
— Вы и есть тот самый мальчик, который?..
— Да, — ответил я.
* * *
Мариан приняла меня в маленькой комнате с зашторенными окнами, выходившими на улицу: комната находилась ниже уровня улицы, и, чтобы попасть в нее, нужно было спуститься на несколько ступенек. Мариан сидела спиной к свету.
— Мистер Колстон, — объявила служанка.
Она поднялась и неуверенно протянула руку.
— Неужели это и вправду?.. — начала она.
— А я бы вас сразу узнал, — сообщил я. — Меня-то узнать, конечно, труднее.
По правде говоря, я бы ее не узнал. Волосы отдавали голубизной, лицо утратило округлость, более заметным, ястребиным стал нос. Она явно пристрастилась к косметике, в ее манерах появилось нечто театральное. И только глаза, изрядно поблекшие, не изменились по сути, как и раньше в них посверкивал холодный огонь. Мы немного поговорили о моей поездке, о том, чего я достиг в жизни — обе эти темы быстро себя исчерпали. Ведь для разговора самый пустяковый случай более ценен, нежели солидное, но монотонное продвижение вперед, а моя жизнь была на редкость бедна случайностями. Пожалуй, временная потеря памяти в Брэндем-Холле была последним ярким событием, приключившимся со мной. К нему Мариан и вернулась.
— Вы потеряли память в начале пути, — сказала она, — а я теряю в конце... то есть не теряю, просто не всегда хорошо помню, что было вчера, точь-в-точь как в свое время бедняжка Нэнни Робсон. А вот прошлое помню прекрасно.
Я ухватился за это признание и задал несколько вопросов.
— Только не все сразу, — запротестовала она. — По одному. Значит, Маркус... да, его убили на первой войне и Дэниса тоже. Не помню, кого из них раньше — кажется, Дэниса. Маркус был вашим приятелем, да? Ну, конечно, разумеется. Круглолицый мальчишка, мамин любимец, да и мой тоже. Мы все были так привязаны друг к другу, правда, Дэнису в родном доме было как-то неуютно, так бывает, сами знаете.
— А ваша матушка? — подсказал я.
Она вздохнула.
— Бедная мама! Эти нервные люди способны заварить такую кашу! Я-то все вынесла стойко. А бала, кстати, не было — пришлось его отменить. Приехала ваша мама — очень хорошо ее помню, такая милая женщина, сероглазая, как и вы, с каштановыми волосами, говорливая и бойкая. Пришлось поселить ее в гостинице. Дом кишмя кишел съехавшимися на бал гостями, все ходят и натыкаются друг на друга, вы будто язык проглотили, мама бранится на чем свет стоит. Это был настоящий кошмар! Тогда бразды правления взял папа и быстро навел порядок. На следующий день все, кто мог, разъехались. Помню, вы остались до понедельника, каким-то образом вам стало известно про Теда. Наверное, лакей Генри не выдержал: он тоже был вашим приятелем.
