— Чего тут только нет! — сказал Киппс. — После этого и на графский замок смотреть не захочешь.
Огромные чудовища очень заинтересовали Киппса, он никак не мог с ними расстаться.
— И где только они добывали себе пропитание, ведь им какую прорву нужно! — повторял он.
Нагулявшись, они сели на скамью перед озером, над которым нависал великолепный зеленый с золотом лабиринтодонт, и заговорили о будущем. Они плотно позавтракали во дворце, насмотрелись на картины, на многое множество всяких диковинок, и все это да еще ласковое янтарное солнце настроило их на особый умиротворенно-философский лад, словно они причалили к тихой пристани. А потом Киппс нарушил это задумчивое молчание, он вдруг заговорил о том, что гвоздем сидело у него в голове.
— Я перед ними извинюсь и предложу ее брату денег в возмещение. Ну, а уж если она все равно подаст в суд, потому как я нарушил обещание, что ж… с меня взятки гладки… Из моих писем они на суде не больно много вычитают, потому как я ей писем не писал. В общем, выложу тыщу-другую — и все уладится, это уж верно. Я не больно боюсь, Энн. Чего ж тут бояться… Вовсе и нечего. — И помолчав, прибавил: — А здорово, что мы женимся! Интересно, как все в жизни получается. Вот если б не наткнулся я на тебя, что бы со мной сейчас было?.. Да уж потом мы и встретились, а у меня все равно ничего такого и в мыслях не было… то есть, что мы поженимся… вот до того самого вечера, как пришел к тебе. Правда-правда, и в мыслях не было.
— И у меня, — сказала Энн, задумчиво глядя на воду.
Некоторое время Киппс молча глядел на нее. До чего же милое у нее сейчас лицо! По озеру проплыла утка, легкая рябь пошла по воде, трепетные отсветы заиграли на щеках Энн и тут же истаяли.
— Верно, так было суждено, — вслух подумала Энн.
Киппс немного поразмыслил.
— Прямо даже чудно, как это меня угораздило с ней обручиться, — сказал он.
— Она тебе не подходит, — сказала Энн.
— Вот то-то и оно. Еще бы! То-то и оно, что не подходит. Даже не пойму, как это все получилось?
— Уж, верно, все ее рук дело, я так понимаю, — сказала Энн.
Киппс уже готов был согласиться. Но тут он почувствовал угрызения совести.
— Да нет, Энн, — сказал он. — Вот ведь что чудно. Я и сам не пойму, как оно вышло, да только она тут ни при чем. Даже и не припомню… Ну, никак… Одно скажу: заковыристая штука жизнь. И я тоже, видать, парень с закавыкой. Иной раз найдет на меня, накатит — и тогда мне все трын-трава, сам не знаю, что делаю. Вот и тогда так вышло. Да только…
Оба задумались, Киппс скрестил руки и подергал свои редкие усики. Но вот он слегка улыбнулся.
— Заведем себе славный домик где-нибудь в Хайте.
— Там поуютней, чем в Фолкстоне, — сказала Энн.
— Славный домик и чтоб беспременно маленький, — сказал Киппс. — Оно, конечно, у меня есть Хьюгенден. Так ведь он отдан внаем. И велик больно. Да и не по душе мне больше жить в Фолкстоне… никак не по душе.
— Это бы хорошо, свой домик, — сказала Энн. — Бывало, в услужении я сколько раз думала: вот бы похозяйничать в собственном домике!
— Да, уж ты всегда будешь знать про наших слуг, чего там у них на уме, — пошутил Киппс.
— Слуги? На что нам слуги! — испугалась Энн.
— А как же, у тебя беспременно будет прислуга, — сказал Киппс. — Хоть для всякой черной работы.
— Вот еще! Тогда и в собственную кухню не войдешь.
— Без прислуги никак нельзя.
— Всегда можно принанять женщину на черную работу, она придет и все сделает, — сказала Энн. — А потом… если мне попадется какая-нибудь девица из нынешних, так я все равно не утерплю, отберу у нее метлу и все сама переделаю. Так уж лучше вовсе без нее.
— Уж одна-то прислуга нам беспременно нужна, — сказал Киппс. — А то захочется пойти куда вдвоем или еще что, как же тут без прислуги?
— Ну, тогда я подыщу совсем молоденькую, выучу ее по-своему, — решила Энн.
Киппс удовольствовался этим и вновь заговорил о доме.
— По дороге, как ехать на Хайт, есть такие домики, нам в самый раз: не слишком большие и не слишком маленькие. Там будет кухонька, столовая и еще комнатка, чтоб сидеть по вечерам.
— Только чтоб в нем не было полуподвала, — сказала Энн.
— А это чего такое?
— Это в самом низу такое помещение, там света никакого нету, и все надо таскать по лестнице вверх-вниз, вверх-вниз с утра до ночи… и уголь и все. Нет уж, раковина и слив — это все пускай будет наверху. Знаешь, Арти, вот я сама жила в услужении, а то бы и не поверила, до чего ж иные дома глупо да жестоко построены… а лестницы какие… будто нарочно строили, назло прислуге.
— У нас будет не такой домик, — сказал Киппс. — Мы заживем тихо, скромно. Куда-нибудь сходим, погуляем, потом посидим дома. А нечего будет делать, может, книжку почитаем. А там в иной вечерок старина Баггинс заглянет. А то Сид приедет. На велосипедах можно прокатиться…
— Чудно что-то: я — и вдруг на велосипеде, — сказала Энн.
— А мы заведем тандем, и будешь сидеть, как настоящая леди. И я быстренько свезу тебя в Нью-Ромней, в гости к старикам.
— Это бы можно, — согласилась Энн.
— Домик мы выберем с умом и обзаводиться тоже будем с умом. Никаких этих картин и всякого художества, никаких фокусов да выкрутасов, все только добротное, нужное. Мы будем очень правильно жить, Энн.
— Без всякого социализма, — высказала Энн свое тайное опасение.
— Без всякого социализма, — подтвердил Киппс, — просто с умом.
— Которые в нем понимают, те пускай и занимаются социализмом, Арти, а мне его не надо.
— Да и мне тоже, — сказал Киппс. — Я не умею про это спорить, а только, по-моему, это — все одно воображение. Но вот Мастермен — он башковитый.
— Знаешь, Арти, сначала я его невзлюбила, а теперь он мне даже по душе. Такого ведь не сразу поймешь.
— Он до того умен, я и половины не разберу, куда он гнет, — признался Киппс. — Я такого башковитого сроду не видал. И разговору такого не слыхал. Ему бы книги сочинять… Какой-то сумасшедший этот мир, — чтоб такой парень и не мог заработать на хлеб.
— Это потому, что он хворый, — сказала Энн.
— Может, и так, — согласился Киппс и на время умолк. Потом вдруг сказал: — Нам будет хорошо в нашем домике, верно, Энн?
Она поглядела ему в глаза и кивнула.
— Я прямо его вижу, — сказал Киппс. — Такой уютный. Вот скоро время пить чай, а у нас сдобные булочки, сбоку в камине чайник греется, на коврике кошка… беспременно заведем кошку, Энн… и ты тут же сидишь?! А?
Они окинули друг друга одобрительным взглядом, и Киппс вдруг заговорил о том, что вовсе не относилось к делу.
— Да что ж такое, Энн, — сказал он, — я не целовал тебя, поди, целых полчаса. Как из пещер вышли, так и не целовал.
Ибо они уже не теряли поминутно голову и не начинали целоваться, не глядя на время и место.
Энн покачала головой.
— Веди себя как следует, Арти, — сказала она. — Расскажи лучше еще про мистера Мастермена…
Но мысли Киппса уже приняли другое направление.
— Мне нравится, как у тебя заворачиваются волосы вон там, — сказал он и показал пальцем. — Ты когда девочкой была, они тоже так заворачивались, я помню. Вроде как колечком. Я часто про это думал… Помнишь, как мы бегали наперегонки… тот раз, за церковью?
Посидели молча, каждый думал о чем-то приятном.
— Чудно, — сказал Киппс.
— Чего чудно?
— Как все получилось, — сказал Киппс. — Полтора месяца назад мы и думать не думали, чтоб нам с тобой вот так тут сидеть… А что у меня будут деньги — да разве кто бы поверил?
Он перевел взгляд на огромного лабиринтодонта. Сперва просто так, нечаянно поглядел и вдруг с любопытством всмотрелся в огромную широкую морду.
— Провалиться мне на этом месте, — пробормотал он.
Энн спросила, что это он. Киппс положил руку ей на плечо и показал пальцем на огромного зверя. Энн испытующе поглядела на лабиринтодонта, потом с немым вопросом — на Киппса.
— Неужели не видишь? — удивился Киппс.
— Чего не вижу?
— Да ведь он вылитый Филин!
— Он же вымерший, — возразила Энн, не поняв.
— Ну да, я знаю. А все равно он точь-в-точь наш Филин в старости.
И Киппс задумался, глядя на изображения доисторических чудовищных зверей и ящеров.
— А интересно, почему все эти допотопные твари вымерли? — спросил он. — Разве кому было под силу их перебить?
— А я знаю! — догадалась Энн. — Их потоп загубил…
Киппс поразмыслил.
— Так ведь в ковчег полагалось взять всех по паре…
— Ну и взяли, сколько могли, всех-то не увезешь, — сказала Энн.
На том и порешили.
Огромный зелено-золотой лабиринтодонт пропустил мимо ушей их разговор. Неколебимо спокойный, он устремил взор своих удивительных глаз поверх их голов — в бесконечность. Может, это и вправду был сам Филин, столь чуждый высокомерия Филин, который больше не желал их замечать.
