Ознакомительная версия.
Матье направился к двери. Он думал: «Она не хочет быть в сговоре со мной». Он открыл дверь, когда Сара уже намеревалась звонить вторично.
– Здравствуйте, – запыхавшись, сказала Сара. – Вы меня заставили поторопиться. Маленький министр передал, что вы звонили, и я побежала к вам, даже шляпку не успела надеть.
Матье с ужасом смотрел на нее: плотно облегающий кошмарный костюм ядовито-зеленого цвета, улыбка, обнажающая все ее испорченные зубы, растрепанные волосы, весь этот вид болезненной доброты – она казалась воплощением неудачи.
– Здравствуйте, – быстро сказал он, – знаете ли, со мной сейчас...
Сара дружески его оттолкнула и заглянула через его плечо.
– Кто у вас? – спросила она с жадным любопытством. – А! Это Ивиш Сергина. Как поживаете, Ивиш?
Ивиш встала и изобразила что-то вроде реверанса. У нее был разочарованный вид. У Сары, впрочем, тоже. Ивиш была единственным человеком, которого Сара не выносила.
– Какая вы худышка, – сказала Сара. – Уверена, что вы мало едите. Это неблагоразумно.
Матье сел напротив Сары и пристально посмотрел на нее. Сара начала смеяться.
– Вот Матье делает мне страшные глаза, – весело сказала она. – Не хочет, чтобы я поучала вас насчет диеты. Она повернулась к Матье.
– Я поздно вернулась, – сказала она. – Вальдманна невозможно было найти. Он всего лишь три недели в Париже и уже ввязался в кучу сомнительных делишек. Я его поймала только около шести.
– Вы очень добры, Сара, спасибо, – пробормотал Матье. Он торопливо добавил:
– Поговорим об этом позже. Выпейте чашечку чаю.
– Нет, нет! Я даже не присяду, – сказала она, – мне нужно мчаться в испанский книжный магазин, они срочно хотят меня видеть: в Париж приехал один друг Гомеса.
– Кто? – спросил Матье, чтобы выиграть время.
– Еще не знаю. Мне так и сказали: один друг Гомеса. Он приехал из Мадрида.
Сара с нежностью посмотрела на Матье. Ее глаза как будто помутились от доброты.
– Мой бедный Матье, у меня для вас скверные вести: он отказался.
– Гм!..
У Матье все-таки хватило силы предпринять еще одну попытку:
– Вы, конечно, хотите поговорить со мной наедине?
Он несколько раз нахмурил брови, но Сара на него не смотрела.
– Да нет... К чему? – грустно промолвила она. – Мне почти нечего вам сказать. Она таинственно добавила:
– Я настаивала, как могла. Но ничего не вышло. Известное вам лицо должно быть у него завтра утром с деньгами.
– Что ж, тем хуже: не будем больше об этом, – быстро сказал Матье.
Он подчеркнул последние слова, но Сара считала нужным оправдаться.
– Я сделала все возможное, поверьте, я его даже умоляла. Он спросил: «Это еврейка?» Я сказала: «Нет». Тогда он отрезал: «Я не делаю в кредит. Если она хочет, чтобы ей помог я, пусть платит. Если нет, в Париже достаточно клиник».
Матье услышал, как за его спиной скрипнул диван. Сара продолжала:
– Он сказал: «Я им больше ничего не сделаю в кредит, они нам причинили предостаточно страданий». И, знаете ли, это правда, я его почти понимаю. Он мне рассказывал о венских евреях, о концентрационных лагерях. Я не хотела этому верить... – Ей изменил голос. – Их так мучили...
Сара замолкла, воцарилась гнетущая тишина. Покачивая головой, она снова заговорила:
– Что вы собираетесь делать?
– Еще не знаю.
– Вы не думаете о...
– Да, – грустно сказал Матье. – Думаю, что этим кончится.
– Мой дорогой Матье! – взволнованно воскликнула Сара.
Он сурово посмотрел на нее, и она растерянно замолчала; он увидел, как на ее лице промелькнул проблеск понимания.
– Ладно! – помедлив, проговорила она. – Я побегу. Обязательно позвоните мне завтра утром, я хочу знать, чем все кончится.
– Договорились, – сказал Матье, – до свиданья, Сара.
– До свиданья, моя маленькая Ивиш! – крикнула Сара уже в дверях.
– До свиданья, мадам, – ответила Ивиш.
Когда Сара ушла, Матье принялся ходить по комнате. Его знобило.
– Эта женщина – настоящий ураган, – смеясь, проговорил он. – Она врывается как вихрь, все сокрушает и тут же исчезает.
Ивиш промолчала. Матье знал, что она не ответит. Он сел рядом с ней и, глядя в сторону, сказал:
– Ивиш, я женюсь на Марсель. Снова молчание. Матье посмотрел на тяжелые зеленью шторы. Он почувствовал, что смертельно устал. Опустив голову, он пояснил:
– Позавчера она мне сообщила, что беременна.
Слова давались ему с трудом: он не смел повернуться к Ивиш, но знал, что она на него смотрит.
– Интересно, зачем вы мне это говорите? – ледяным голосом спросила Ивиш. – Это ваши дела.
Матье пожал плечами.
– Вы же знали, что она...
– ...ваша любовница? – высокомерно спросила Ивиш. – Признаться, я не очень интересуюсь подобными историями.
Она поколебалась, потом рассеянно проговорила:
– Не понимаю, почему у вас такой удрученный вид. Если вы на ней женитесь, значит, вы, безусловно, этого хотите. В противном случае, судя по вашему разговору, есть и другой выход...
– У меня нет денег, – сказал Матье. – Я искал повсюду...
– Так вы для этого попросили Бориса одолжить у Лолы пять тысяч франков?
– А, вы все знаете? Я не... да, если угодно, для этого.
– Какая мерзость!
– Не спорю.
– Впрочем, меня это не касается, – сказала Ивиш. – Вы сами отвечаете за свои поступки. Она допила чай и спросила:
– Который час?
– Без четверти девять.
– Уже темно?
Матье подошел к окну и раздвинул шторы. Серенький день еще сочился сквозь жалюзи.
– Не совсем.
– Ну и ладно, – вставая, сказала Ивиш, – я все-таки пойду. Мне еще чемоданы собирать, – простонала она.
– Что ж, до свиданья, – сказал Матье.
Ему не хотелось удерживать ее.
– До свиданья.
– Так я вас увижу в октябре? Это вырвалось у него помимо воли. Ивиш так и подскочила.
– В октябре! – сверкая глазами, бросила она. – В октябре! Нет уж!
Она засмеялась.
– Извините, – продолжала она, – но у вас такой нелепый вид. Я и не помышляла брать у вас деньги: у вас их и так не слишком много, чтобы обустроить свою семейную жизнь.
– Ивиш! – сказал Матье, беря ее за руку.
Ивиш вскрикнула и резко высвободилась.
– Оставьте меня! Не прикасайтесь ко мне!
Матье уронил руки. Он почувствовал, как в нем вздымается ярость.
– Я так и думала, – задыхаясь, продолжала она. – Вчера утром... когда вы посмели прикоснуться ко мне... я себе сказала: «Это повадки женатого человека».
– Хорошо, – жестко оборвал ее Матье. – Не стоит продолжать. Я все понял.
Она была еще здесь, стояла перед ним, красная от бешенства, с наглой улыбкой на губах: он испугался себя самого. Оттолкнув ее, он бросился вон из квартиры и захлопнул входную дверь.
Ты не умеешь любить и от любви обмирать,
Мне остается в тоске руки к тебе простирать. Кафе «Три мушкетера» сверкало всеми огнями в дымчато-смутном вечере. Праздная толпа скопилась у террасы: скоро светящееся кружево ночи от кафе к кафе, от витрины к витрине протянется вдоль Парижа; люди ждали ночь, слушая музыку, у них был счастливый вид, они зябко жались друг к другу под первым красноватым отблеском заката. Матье обогнул эту лирическую толпу: сладость вечера была не для него.
Ты не умеешь любить и обмирать от любви,
Никогда не будет этого у тебя в крови. Длинная прямая улица. За его спиной, в зеленой комнате, маленькое злобное создание изо всех сил понуждало его бежать. Перед ним, в розовой комнате, неподвижная женщина ждала его, расцветая от надежды. Через час он, крадучись, зайдет в розовую комнату и будет проглочен этой сладкой надеждой, этой благодарностью, этой любовью. На всю жизнь, на всю жизнь. В воду бросаются даже из-за страстей помельче.
«Идиот! Подонок!»
Матье рванулся вперед – он едва не попал под автомобиль, – но, споткнувшись о тротуар, рухнул на землю: он упал на руки.
«Черт бы меня побрал!»
Он встал, ладони саднили. Он внимательно осмотрел грязные руки: правая была черной, с несколькими ссадинами, левая сильно болела; грязь запачкала повязку. «Этого только не хватало, – серьезно подумал он. – Этого только не хватало». Он вынул платок, смочил его слюной и с некоей нежностью потер ладони; ему хотелось плакать. Секунду он стоял в нерешительности и с удивлением, как бы другими глазами посмотрел на себя. А потом расхохотался. Он смеялся над собой, над Марсель, над Ивиш, над своей нелепой неуклюжестью, над своей жизнью, над своими жалкими страстями; он вспоминал былые надежды и смеялся над ними, потому что они так завершились – преисполненный серьезности человек, готовый расплакаться оттого, что растянулся на улице; Матье смотрел на себя без стыда, с холодным и веселым ожесточением, он думал: «И я мог воспринимать себя всерьез?» После нескольких приступов смех утих: над кем смеяться, когда этого человека уже как бы не существовало?
Ознакомительная версия.
