— Что же, по-вашему, лучше? Вместо ответа она прошептала:
— Я обещала бабушке остаться с нею. Мне казалось, что здесь я надежнее укроюсь от опасности.
— То есть от меня?
Не глядя на него, она чуть заметно наклонила голову.
— От опасности любить меня?
Профиль ее оставался недвижимым, но Арчер увидел, как слеза скатилась с ресниц и повисла на вуали.
— От опасности причинить непоправимое зло. О, не будем такими, как все остальные! — взмолилась она.
— Остальные? Я ничем не отличаюсь от других. У меня такие же стремления, такие же мечты.
Она чуть ли не с ужасом взглянула на него, и он увидел, что ее щеки заметно покраснели.
— Вы хотите… вы хотите, чтобы я один раз к вам пришла, а потом уехала домой? — вдруг осмелев, тихо и отчетливо спросила она.
Кровь бросилась ему в голову.
— Любимая! — проговорил он, не двигаясь с места. Казалось, что он держит в руках свое сердце, и оно, как полная чаша, от малейшего движения вот-вот перельется через край.
Потом до его сознания дошел смысл ее последней фразы, и он нахмурился.
— Домой? Что значит — домой?
— Домой к мужу.
— И вы хотите, чтобы я сказал вам да? Она подняла на него грустные глаза.
— Что же еще мне остается? Я не могу жить здесь И обманывать тех, кто сделал мне столько добра.
— Но ведь именно поэтому я и прошу вас со мною уехать!
— И погубить их жизнь, когда они помогли мне заново начать мою!
Арчер вскочил и в немом отчаянии смотрел на нее. Легче всего было бы сказать: «Да, придите, придите один раз». Он знал, какую власть он обретет, если она согласится, — после этого уже не составит труда уговорить ее не возвращаться к мужу.
Но что-то помешало этому слову сорваться с его губ. Исступленная честность Эллен мешала ему даже помыслить о том, чтобы заманить ее в эту привычную ловушку. «Позволить ей прийти — значит позволить ей уйти опять», — сказал он себе. Нет, это просто невообразимо.
Однако, увидев тень ресниц на ее мокрой щеке, он заколебался.
— В конце концов, у нас своя жизнь, — начал он снова. — Нет смысла стремиться к невозможному. Вы настолько непредвзято относитесь к некоторым вещам, настолько привыкли — по вашему выражению — смотреть в глаза Медузе Горгоне, что мне просто непонятно, почему вы боитесь увидеть наше положение таким, каково оно на самом деле, — если, конечно, вы не считаете, что это слишком дорогая жертва.
Она тоже встала, сжав губы и нахмурившись.
— Ну что ж… Назовите это так… Мне пора, — сказала она, посмотрела на маленькие часики, висевшие на цепочке у нее на груди, повернулась и пошла к выходу. Он бросился за нею и схватил ее за руку.
— В таком случае придите ко мне один раз, — сказал он, чувствуя, что при мысли о возможности ее потерять у него мутится в голове, и секунду или две они смотрели друг на друга чуть ли не как враги.
— Когда же? — настаивал он. — Завтра?
— Послезавтра, — поколебавшись, отвечала она.
— Любимая! — снова вырвалось у него.
Она высвободила свою руку, но еще мгновенье они не отводили друг от друга глаз, и он увидел, что лицо ее, покрывшееся смертельной бледностью, вдруг засветилось глубоким внутренним сияньем. Сердце Арчера восторженно забилось, и он подумал, что ему впервые явилось живое воплощение любви.
— Я опаздываю. До свидания. Нет, нет, не провожайте меня! — воскликнула она, торопливо проходя по бесконечной комнате, словно испугавшись сияния, которое отразилось в его глазах. Дойдя до двери, она быстро обернулась и на прощанье быстро помахала ему рукой.
Арчер отправился домой один. Когда он вошел в прихожую, уже сгущались сумерки, и знакомые предметы показались ему такими странными, словно он смотрел на них с того света.
Горничная, услыхав его шаги, взбежала по лестнице зажечь газ на верхней площадке.
— Миссис Арчер дома?
— Нет, сэр, после завтрака она уехала в карете и еще не вернулась.
С чувством облегчения он вошел в библиотеку и бросился в кресло. Горничная внесла лампу с абажуром и подбросила угля в угасавший камин. После ее ухода он продолжал сидеть, опустив локти на колени, опираясь подбородком на руки и устремив глаза в огонь.
Он сидел так, ни о чем не думая, не замечая, как идет время, в глубоком восторженном изумлении, которое, однако, не ускоряло, а, напротив, приостанавливало течение жизни. «Значит, так должно было случиться… так должно было случиться», — словно обреченный, твердил он про себя. Мечты его до такой степени отличались от действительности, что могильный холод леденил ему сердце.
Дверь отворилась, и в комнату вошла Мэй.
— Я ужасно задержалась. Ты не беспокоился? — спросила она, в непривычном порыве нежности кладя ему руку на плечо.
Он изумленно поднял на нее глаза.
— Разве уже поздно?
— Восьмой час. Ты, наверное, уснул! — засмеялась Мэй и, вытащив булавки, бросила на диван свою бархатную шляпку. Она выглядела бледнее обычного, но вся искрилась каким-то непривычным оживлением.
— Я ездила проведать бабушку и только собралась уходить, как Эллен вернулась с прогулки, и я осталась, и у нас с ней был долгий разговор. Мы уже целую вечность с ней по-настоящему не разговаривали… — Опустившись в кресло напротив, в котором она всегда сидела, она стала приглаживать растрепавшиеся волосы. Ему показалось, будто она ждет, чтобы он заговорил.
— Мы так хорошо поговорили, — улыбаясь, продолжала она с живостью, в которой Арчеру послышалось что-то неестественное. — Она была такая милая — совсем как прежняя Эллен. Боюсь, что последнее время я была к ней несправедлива. Я иногда думала…
Арчер встал и, отойдя от света, оперся о доску камина.
— Что же ты думала? — воспользовавшись паузой, спросил он.
— Быть может, я слишком строго ее судила. Она так изменилась — во всяком случае, внешне. Она встречается с такими странными людьми — словно ей нравится привлекать к себе внимание. Наверное, всему виной та жизнь, которую она вела в этом легкомысленном европейском обществе, и, конечно, ей с нами смертельно скучно. Но я не хочу ее осуждать.
Она снова умолкла — от непривычно длинной речи у нее перехватило дыхание. Губы ее приоткрылись, щеки разрумянились.
Глядя на нее, Арчер вспомнил, как осветилось ее лицо в саду испанской миссии Сент-Огастина. Он почувствовал, что она делает над собой такое же усилие, так же стремится постичь нечто ей недоступное.
«Она ненавидит Эллен, — подумал он, — пытается преодолеть это чувство и хочет, чтобы я помог ей его преодолеть».
Эта мысль глубоко его тронула, и на мгновенье он готов был нарушить воцарившееся между ними молчание и сдаться ей на милость.
— Ты, конечно, понимаешь, почему родственники иногда недовольны? — продолжала она. — Вначале мы делали для нее все, что только могли, но она так ничего и не поняла. А теперь ей взбрело в голову навестить миссис Бофорт да еще поехать туда в бабушкиной карете' Боюсь, она окончательно восстановила против себя ван дер Лайденов…
— Ах! — с досадой засмеялся Арчер. Приотворившаяся было между ними дверь снова затворилась. — Пора одеваться, мы ведь, кажется, приглашены на обед, — сказал он, отодвигаясь от огня.
Мэй тоже встала, но помедлила у камина. Когда он проходил мимо нее, она, поддавшись внезапному порыву, рванулась вперед, как бы желая его удержать. Глаза их встретились, и он увидел в ее глазах ту же влажную голубизну, которой они сияли, когда он расстался с нею, чтобы ехать в Джерси-Сити.
Она бросилась ему на шею и прижалась щекой к его лицу.
— Ты еще ни разу не поцеловал меня сегодня, — прошептала она, и Арчер почувствовал, что она дрожит в его объятиях.
— При дворе Тюильри, — сказал мистер Силлертон Джексон, улыбнувшись своим воспоминаниям, — при дворе Тюильри на такие вещи смотрели сквозь пальцы.
Происходило это в столовой черного ореха в доме ван дер Лайденов на Мэдисон-авеню назавтра после посещения Ньюлендом Арчером Метрополитен-музея. Мистер и миссис ван дер Лайден на несколько дней приехали в город из Скайтерклиффа, куда они стремительно бежали после известия о банкротстве Бофорта. Их уведомили, что замешательство, в которое повергла общество эта прискорбная история, более настоятельно, чем когда-либо, требовало их присутствия в городе. Это было одно из тех событий, когда, по выражению миссис Арчер, «их долг перед обществом» — показаться в опере и даже открыть двери собственного дома.
— Нельзя допускать, чтобы личности вроде миссис Лемюэл Стразерс воображали, что они могут занять место Регины, дорогая Луиза. Именно в такие времена выскочки пытаются пролезть в общество. Той зимою, когда миссис Стразерс впервые появилась в Нью-Йорке, была эпидемия ветряной оспы, и мужчины потихоньку бегали к ней, покуда их жены сидели в детских. Вы и наш милый Генри, Луиза, должны, как всегда, принять удар на себя.
