Сама не зная что дѣлаетъ, Амелія вышла на бульваръ, по которому Джорджинька обыкновенно возвращался изъ школы, и куда она выбѣгала къ нему навстрѣчу. Былъ майскій полупраздникъ. Деревья покрывались зеленью, погода стояла превосходная. Вскорѣ появилась на бульварѣ фигура Джорджиньки, возвращавшагося изъ школы съ кипою книгъ въ сумкѣ на плечѣ. Рѣзвый и веселый мальчикъ подбѣжалъ къ матери, и затянулъ какую-то пѣсню.
Итакъ вотъ онъ, юный Джорджъ, разцвѣтающій въ красотѣ и силѣ. Неужели они разстанутся? Нѣтъ, это невозможно. Задыхаясь отъ внутренняго волненія, Амелія прижала малютку къ сердцу, и руки ея судорожно обвились вокругъ его стана.
— Что съ тобою, маменька? сказалъ Джорджъ. Ты очень, очень блѣдна.
— Ничего, дитя мое, сказала мистриссъ Эмми, продолжая цаловать его розовыя щеки.
Вечеромъ въ тотъ день, Амелія заставила мальчика прочесть исторію Самуила, о томъ, какъ Анна, мать его, провела его къ первосвященнику Иліи для посвященія Господу Богу. Пѣснь Анны произвсла впечатлѣніе на мать и сына. Читатель, если ему угодно, можетъ найдти ее въ своемъ мѣстѣ. Потомъ читалъ Джорджинька, какъ Анна собственными руками приготовляла для Самуила хитонъ, и каждогодно, въ день жертвоприношенія, приносила ему это платье. Затѣмъ, по поводу этой трогателъной повѣсти, Амелія предлагала соотвѣтствующее истолкованіе своему сыну. Она объяснила, какимъ-образомъ Анна, не смотря на свою безпредѣльную любовь къ Самуилу, должна была однакожь разстаться съ нимъ въ слѣдствіе своего обѣта. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что она всегда думала о немъ, когда шила праздничный хитонъ, и Самуилъ ужь конечно, никогда не забывалъ своей матери. Можно представить, говорила Амелія, какъ мать и сынъ были счастливы при своемъ обоюдномъ свиданіи. Зато вотъ онъ и сдѣлался такимъ премудрымъ… Комментарій законочился горькими слезами.
* * *
Составивъ такимъ-образомъ окончательный планъ, вынужденный роковыми обстоятельствами, вдова поспѣшила принять необходимыя мѣры для приведенія его въ исполненіе. Однажды миссъ Осборнъ, на Россель-Скверѣ, получила отъ Амеліи письмо, заставившее ее бросить умоляющій и тоскливый взглядъ на отца, который угрюмо сидѣлъ на своемъ мѣстѣ, по другую сторону стола.
Въ простыхъ и ясныхъ выраженіяхъ Амелія объяснила причины, заставившія ее перемѣнить свои намѣренія относительно сына. Ея отца, писала она, постигли новыя непредвидѣнныя несчастія, уничтожившія въ-конецъ всѣ его надежды. Собственный пансіонъ ея такъ скуденъ, что она не можетъ ни содержать родителей, ни, тѣмъ болѣе, доставить приличнаго воспитанія Джорджинькѣ, на которое онъ по своему происхожденію имѣетъ полное право. Страданія ея при разлукѣ съ Джорджинькой, будутъ конечно очень велики, но она съ помощію Божіею надѣется перенести ихъ ради сына. Она увѣрена, что особы, къ которымъ онъ отправится, сдѣлаютъ вее, что отъ нихъ зависитъ, для его счастья. Слѣдовало затѣмъ описаніе нравственныхъ свойствъ малютки, какъ воображала ихъ мистриссъ Эмми. Характеръ у Джорджиньки пылкій, живой, нетерпѣливый, какъ-скоро ему противорѣчатъ, или отказываютъ въ чемъ-нибудь, но тѣмъ не менѣе, онъ всегда чувствителенъ къ обнаруженіямъ искренней ласки и любви. Въ постскриптѣ, мистриссъ Осборнъ выговаривала для себя письменное условіе чтобы ей позволеяо было видѣть Джорджиньку, какъ-можно чаще, въ противномъ случаѣ, она не разстанется съ нимъ ни за какія блага въ мірѣ.
— Ага! вскричалъ старикъ Осборнъ, когда дочь, дрожащимъ отъ волненія голосомъ, прочитала ему письмо мистриссъ Джорджъ. Плохо, видно, пришлось этой гордянкѣ? Ха, ха, ха! Я зналъ, что до этого дойдетъ. Голодъ-то вѣдь не свой братъ.
Желая однакожь сохранить свое достоинство, старикъ принялся читать газету, но видно было, что чтеніе не подвигалось впередъ; прикрывшись газетнымъ листомъ, онъ ухмылялся, и продолжалъ бормотать сквозь зубы.
Наконецъ онъ бросилъ листъ, и сердито, по обыкновенію, взглянувъ на дочь, отправился въ смежную комнату, слывшую подъ названіемъ его кабинета. Скоро онъ вышелъ оттуда съ ключомъ въ рукахъ, и бросилъ ключъ на колѣни миссъ Осборнъ.
— Очистить комнату вверху, что надъ моимъ кабинетомъ, сказалъ оиъ.
— Понимаю, сэръ, отвѣчала взволнованная дочь. То была комната Джорджа. Ея не отворяли больше десяти лѣтъ. Тамъ были его платья, бумаги, носовые платки, хлыстики, фуражки, удочки, охотничьи снаряды, полковой списокъ 1814 года съ его именемъ наверху, небольшой словарь, служившій ему пособіемъ въ правописаніи, и библія, подаренная ему матерью. Эти книги лежали на каминной полкѣ вмѣстѣ съ шпорами, и подлѣ нихъ стояла чернилница, съ засохшими чернилами, прикрытая пылью, накопившеюся впродолженіе десяти лѣтъ. Ахъ, сколько дней и людей кануло въ бездну вѣчности съ того времени, какъ еще можно было обмакивать перо въ эту чернильницу! Прописи и тетради, исписанныя рукою Джорджа, валклись на столѣ.
Сколько грустныхъ чувствъ и мыслей пробудилось въ сердцѣ миссъ Осборнъ, когда она вошла теперь въ эту комнату, въ сопровожденіи служанокъ! Блѣдная какъ полотно, она упала въ изнеможеніи на маленькую постель.
— Слава Богу, сударыня, слава Богу! Эта новость одна стоитъ тысячи, сказала ключница. Старыя счастливыя времена опять возвращаются къ намъ, сударыня. Маленькій джентльменъ, бѣленькій, хорошенькій, здоровенькій: такъ ли, сударыня? Какъ онъ будетъ счастливъ! Но этимъ господамъ, что живутъ на Майской ярмаркѣ, не поздравствуется, сударыня, ужь это я вамъ говорю.
И затѣмъ она растворила обѣ половинки окна, чтобы впустить въ комнату свѣжій воздухъ.
— Вамъ бы не мѣшало, миссъ, послать деньжонокъ этой женщинѣ, сказалъ мистеръ Осборнъ, выходя со двора. Она теперь ни въ чемъ не должна нуждаться. Пошлите ей сотню фунтовъ.
— Могу ли я сама навѣстить ее завтра поутру? спросила миссъ Осборнъ.
— Это ужь ваше дѣло: какъ знаете. Ея нога не должна быть въ моемъ домѣ… ни подъ какимъ видомъ… ни за груды золота всей столицы, но денегъ послать ей надобно, пусть живетъ прилично, безъ нужды. Роспорядитесь, какъ умѣете.
Съ этими словами мистеръ Осборнъ простился съ своей дочерью, и уѣхалъ въ Сити.
— Вотъ вамъ деньги, папенька, сказала Амелія въ тотъ же вечеръ, цалуя старика отца, и отдавая ему стофунтовый банковый билетъ. И… и, и я прошу васъ, маменька, будьте поласковѣе къ моему бѣдненькому Джорджу: онъ… онъ недолго останется съ нами.
Больше она ничего не могла сказать, и молча удалилась, въ свою комнату. Затворимъ за ней дверь, и ее будемъ подсматривать, какъ она молится и груститъ. Надобно какъ-можно меньше говорить о такой любви и задушевной скорби.
* * *
Пославъ предварительно записку на Аделаидины Виллы, миссъ Осборнъ отправилась туда сама на другой день и увидѣлась съ мистриссъ Эмми. Встрѣча между ними была дружеская. Два, три взгляда и нѣсколько словъ со стороны миссъ Осборнъ удостовѣрили бѣдную вдову, что по крайней мѣрѣ эта женщина не можетъ занять перваго мѣста въ сердцѣ ея сына. Старая дѣвица была холодна, чувствительна и, кажется, не зла. Будь она помоложе, добрѣе, нѣжнѣе и красивѣе, легко сталось бы, что мистриссъ Эмми не замедлила бы приревновать къ ней своего ненагляднаго Джорджа. Миссъ Осборнъ, съ своей стороны, припомнила старыя времена, и удовлетворительно расчувствовалась при взглядѣ на плачевное положеніе бѣдной матери. Она была побѣждена, сложила руки и смиренно подчинилась чужой волѣ. Въ этотъ день обѣ женщины привели въ порядокъ предварительныя условія капитуляціи.
Джорджиньку вытребовали изъ школы на другой день, и онъ увидѣлся съ тёткой на Аделаидиныхъ Виллахъ. Амелія оставила ихъ наединѣ, и ушла въ свою комнату. Она заранѣе начала готовиться къ разлукѣ… Дни проходили въ переговорахъ и визитахъ. Съ большой осторожностію мистриссъ Эмми сообщила роковое извѣстіе Джорджу, думая, что малютка прійдетъ въ отчаяніе. Но этого не случилось. Джорджинька обрадовался несказанно, когда услышалъ; что его собираются отправить на Россель-Скверъ. Онъ расхвастался этой новостью передъ своими школьными товарищами, и сказалъ имъ напрямикъ, что ужь теперь никто не посмѣетъ вздергивать передъ нимъ носъ.
— Буду я жить у дѣдушки, братцы, говорилъ Джорджъ. Да вѣдь это, прошу васъ замѣтить, не тотъ дѣдушка-старикъ, что заходитъ сюда повременамъ — никакъ нѣтъ! Живетъ этотъ дѣдушка на Россель-Скверѣ, и денегъ-то у него куры не клюютъ. Буду я богатъ, братцы, заведу коляску, шотландскую лошадку, и ужь стану ѣздить не въ такую школу. Лидеровы карандаши будутъ мнѣ ни по чемъ, и вы потрудитесъ сказать пирожницѣ, что я выплачу свои долгъ до послѣдняго пенни.
