В лирике раннего периода преобладают элегические мотивы и формы. Это автобиографические признания в неудовлетворенности службой, ощущение «нравственной неволи», разочарования в «свете», скуки и однообразия жизни. В письме к жене в 1862 году поэт отзывался о дочери одного своего влиятельного петербургского знакомого: «Должно быть, природа одарила ее особенно богато, если она не сделалась жеманной куклой среди этой постоянной собачьей комедии, которую она видит; среди этой пустой светской сволочи и нравственного ничтожества…»
Источник скорбных размышлений, таким образом, был очень конкретен, брал за живое, нещадно огорчал поэта, и он из своей ненависти к офранцуженному «свету» молил любимую: «По-русски говорите, ради Бога».
В ранних стихах встречается «вечная» тема борения жизни и смерти. Но оформляется она в виде «кладбищенского» размышления, без широты, без философской глубины и поэтической обобщенности. Столь же камерно разработана популярная в поэзии тема Демона, «духа безмолвия и тьмы». Жемчужниковский Демон по-домашнему назван соглядатаем, даже «надзирающим чертом» (в черновом автографе).
Как говорилось, одновременно с лирическими стихами Жемчужников очень успешно писал «прутковские» пародии на них. Поэт сдерживал себя; как огня остерегался выспренности, банальности, шаблона. Характерно, что излюбленные поэтами «чистого искусства» образы и темы в лирике молодого Жемчужникова представлены очень скромно. Статьи о любви единичны. Антологических вовсе нет. На первом месте у поэта – забота о естественности выражения непосредственных чувств.
Искренне звучало в стихах восхищение творчеством, искусством, особенно музыкой, поэзией:
И с неба музу мне родную
В молитве пламенной зову.
В стихах Жемчужникова неприятие «казенного» мира и пошлого «света» выражается в осуждении их как сферы антиэстетической, враждебной подлинно творческим, одухотворенным и светлым началам человечности. Лирический герой не устает и себя нравственно казнить за слабости, за привычку идти по «дороге грязной». Его тревожат думы гражданина. Искусство как величайшая духовная ценность жизни – постоянная тема жемчужниковской лирики. Поэт любил и понимал музыку. Ей посвящены лучшие его лирические вещи («Я музыку страстно люблю…», «Септуор Бетховена», «Я музыкальным чувством обладаю…», «В театре», «Отголосок пятнадцатой прелюдии Шопена», «Отголосок девятой симфонии Бетховена» и др.). «Чарующая власть» аккордов, пленительные звуки шопеновской или бетховенской мелодии будят в душе прекрасные и чистые порывы. Самые дорогие воспоминания у поэта связаны с музыкой. Она способна внушить веру в нравственное обновление личности, потрясти ее всю «мятежностью дум печальных», восторгом высокой мечты. Трудно было бы назвать другого русского поэта, который такими точными и эмоциональными стихами приблизил бы читателя к пониманию высокого музыкального артистизма, его человечески облагораживающей сущности.
Говоря словами Белинского, «лелеющая душу гуманность» составляет примечательную особенность трех более или менее крупных стихотворных групп, в основном исчерпывающих интимную лирику Жемчужникова. Речь идет, во-первых, о пейзажной лирике, во-вторых, о цикле элегических стихов, написанных в 1876–1879 годах, в-третьих, о «Песнях старости».
Стихотворные пейзажи Жемчужникова всегда очень предметны. Поэт любил подчеркивать их географическую, так сказать, приуроченность. Это парки дачных мест Петербурга в юношеской лирике, в зрелой – поля и леса, холмы и горы, долины и озера Швейцарии. Поэт в этих местах подолгу жил или проводил лето. Большинство стихов о природе сведено в циклы под характерными названиями: «Зимние картинки», «Сельские впечатления и картинки» (две серии), «Лесок при усадьбе». Основной мотив стихотворных пейзажей Жемчужникова – восхищенное восприятие сельской природы и скромной, простой деревенской жизни в их противопоставленности городу, который в одном из стихов именуется «веселым кладбищем», в другом – «тягостным игом». Конечно, поэт отдавал дань традициям русской лирики, в которой такой контраст нередок. Но следовал Жемчужников не карамзинским идиллиям, не поэзии дворянской усадьбы в ее фетовских или майковских эстетических вариациях. Жемчужникову ближе, органичнее пушкинская тема сельского уединения и творческого труда, лермонтовский пейзаж, запечатлевший чету белеющих берез, дрожащие огни печальных деревень. Поэт любуется природой, живо чувствует ее красоту, бесконечно привязан к своему, родному. Живя долгое время за границей, поэт тосковал по русской зиме. В швейцарской деревне, среди гор, под нежной пеленой ему грезится «родная гладь зимующих полей». На берегу Рейна звуки журавлей, возвращающихся с севера, пробуждают в душе поэта глубокое сыновнее чувство:
Я ту знаю страну, где уж солнце без силы,
Где уж савана ждет, холодея, земля
И где в голых лесах воет ветер унылый, —
То родимый мой край, то отчизна моя.
Сумрак, бедность, тоска, непогода и слякоть,
Вид угрюмый людей, вид печальный земли…
О, как больно душе, как мне хочется плакать!..
Перестаньте рыдать надо мной, журавли!..
Пейзажи Жемчужникова не оторваны от мира человеческих отношений. Напротив, его описания природы оживлены лирикой душевных переживаний. Пейзажи его населены. И фигура «старика прохожего с нищенской сумою» или возвращающиеся с поздней молотьбы крестьяне и песнь их, «безотрадная, как приговор судьбы», дают свой колорит зимнему вечеру, воспринятому поэтом с саднящим чувством боли и грусти, жизненной неустроенности.
Поэт не умалчивает о «грозных бедствиях в быту крестьян убогом». Однако господствующая в пейзажах тональность – мажорная, оптимистическая. Поэта радует уж одно то, что он в лесу, на «ниве зеленой», в степи слышит птичий гомон, любуется перспективой глухой, заброшенной дороги, одиноким кустом ракиты на ней. Бодрого настроения, чувства слияния с природой (не в каждый данный момент, а вообще, в смысле мироощущения) не нарушают ни надоедливый осенний дождь или невылазная грязь земской дороги, ни снежная метель или «ночи тьма».
Природы друг, я в ней ловлю
Все звуки жизненного гимна.
Перед радостями общения с природой как-то отступают, бледнеют все невзгоды:
Затем жить стоит в мире этом,
Что видеть русскую весну!
Жемчужников умеет передать словом и в слове звуки, краски, запахи природы, нарисовать подмеченные зорким и любящим глазом детали весеннего оживления земли или знойного лета. Приметы времен года у Жемчужникова всегда точны. Образ ранней русской зимы, первой пороши удивительно поэтично и тонко, как акварелью, воссоздают увиденные поэтом подробности: «черной пашни с каймою снежной борозды»,
Узоры стынущей воды
И в рыхлом снеге птичьих лапок
Звездообразные следы.
Жемчужников писал о Фете:
Он гимны пел родной природе;
Он изливал всю душу ей
В строках рифмованных мелодий.
Он в мире грезы и мечты,
Любя игру лучей и тени,
Подметил беглые черты
Неуловимых ощущений,
Невоплотимой красоты…
Жемчужников тоже пел гимны русской природе, тоже изливал всю душу ей. Но у него своя манера лирического повествования, мало в чем схожая с фетовской стилистикой «неуловимых ощущений». Понятно, что мы говорим об этом не в укор ни тому, ни другому поэту. У каждого из них – свое поэтическое видение мира, природы.
«Подметить всё и записать бы» – так Жемчужников определил свой подход. Он сторонник точного, конкретного живописания, где метафора не переходит грань красочной изобразительности, где звонкие стройные ямбы, как бы глуша игру прихотливых субъективных ассоциаций, формуют нечто ясно лирическим героем осознанное, отчетливо воспринятое, им увиденное именно в Павловске или в Ильиновке.
Стихи Жемчужникова о природе «дышат истинной и горячей любовью поэта к родине» (Ив. Бунин). Они не блещут яркостью красок, богатством и разнообразием картин, новизною образов и сравнений – в этом отношении поэту трудно было бы состязаться с Фетом, – но они глубоко жизненны и правдивы, убедительно подтверждая старую истину: поэзия всюду, где жизнь. Глубокая жизненность, искренность, душевное благородство отличают любовную лирику поэта.
Подобно тому как у Некрасова героиней многих любовных стихов была Авдотья Панаева, у Тютчева – Денисьева, у Фета – Мария Лазич, подобно этому и у Жемчужникова любовный цикл не безличен, имеет свою героиню – Елизавету Дьякову, жену поэта. Стихи посвящены умершей. Проникнутые сердечностью, они воспроизводят глубоко симпатичный образ доброй, милой, скромной, любящей женщины-друга, ласковой матери детей («Кончено. Нет ее. Время тревожное…», «Гляжу ль на детей и грущу…», «Если б ты видеть могла мое горе…», «За днями ненастными с темными тучами…», «Чувств и дум несметный рой…» и др.).
