— Благодарю, благодарю васъ, мой другъ. Спасибо вамъ за прямоту, — говоритъ Венирингъ, сильно обманувшійся въ ожиданіяхъ, но тѣмъ не менѣе съ особеннымъ рвеніемъ хватая Твемло за обѣ руки.
Нечему удивляться, что бѣдный Твемло уклоняется отъ письменныхъ сношеній съ своимъ высокороднымъ кузеномъ (подагрическаго темперамента, въ скобкахъ сказать), ибо его высокородный кузенъ, удѣляющій ему весьма скромную пенсію, которою онъ живетъ, поступаетъ съ нимъ, въ возмѣщеніе этой милости, очень круто, чтобы не сказать болѣе, подвергая его при посѣщеніяхъ имъ Снигсвортскаго парка, въ нѣкоторомъ родѣ военному положенію: заставляя его вѣшать шляпу на особый гвоздь, сидѣть на особомъ стулѣ, говорить объ особыхъ предметахъ съ особыми людьми и исполнять особыя упражненія, какъ то: восхвалять достоинства фамильныхъ холстовъ… то бишь портретовъ, и воздерживаться отъ избранныхъ фамильныхъ винъ, если онъ не получилъ особаго приглашенія къ участію въ истребленіи оныхъ.
— Впрочемъ, одно я могу сдѣлать для васъ, — говорить Твемло, — это — похлопотать.
Beнирингъ снова призываетъ на него благословеніе Неба.
— Вотъ я сейчасъ отправлюсь въ клубъ, — продолжаетъ Твемло, вдохновляясь съ необыкновенной быстротой. — Ну-ка, посмотримъ, который теперь часъ.
— Безъ двадцати минуть одиннадцать.
— Я буду въ клубѣ безъ десяти двѣнадцать, говорить Твемло, — и просижу тамъ цѣлый день.
Венирингъ положительно чувствуетъ, что друзья смыкаются вокругъ него и торопится сказать:
— Благодарю васъ, благодарю. Я зналъ, что на васъ можно положиться. Я сказалъ Анастасіи, выѣзжая изъ дому прямо къ вамъ… Вы, дорогой мой Твемло, — первый изъ моихъ друзей, котораго я вижу въ этотъ, навѣки памятный дли меня мигь… Я сказалъ Анастасіи: надо хлопотать.
— Правда ваша, правда, — соглашается Твемло. — Ну, и что же? Хлопочетъ она?
— Хлопочетъ, — отвѣчаетъ Beнирингъ.
— Чудесно! — сочувственно восклицаетъ Твемло, этотъ благовоспитанный маленькій джентльменъ. — У женщинъ тактъ неоцѣненный. Если прекрасный полъ за насъ, такъ значить все за насъ.
— Но вы мнѣ еще не сказали, что вы думаете о моемъ вступленіи въ палату общинъ? — говорить Beнирингъ.
— Я думаю, — отвѣчаетъ съ чувствомъ Твемло, — что это лучшій клубъ во всемъ Лондонѣ.
Beнирингъ благодаритъ въ третій разъ, затѣмъ ныряетъ съ лѣстницы, бросается въ свой кебъ, приказываетъ кучеру снова ринуться на британскую публику и мчится въ Сити.
Тѣмъ временемъ Твемло приглаживаетъ впопыхахъ свои волосы, какъ только можетъ лучше (то есть несовсѣмъ хорошо, ибо послѣ клейкой смазки они топорщатся дыбомъ и въ общемъ напоминаютъ пирожное подъ сахарной глазурью) и спѣшить въ клубъ къ назначенному сроку. Въ клубѣ онъ проворно завладѣваетъ большимъ венеціанскимъ окномъ, письменными принадлежностями и газетами, и устраивается такимъ образомъ, чтобы вся улица Пеллъ-Мелль почтительно созерцала его. Всякій разъ, какъ кто-нибудь изъ завсегдатаевъ клуба, входя, кивнетъ ему головой, Твемло его спросить: «Вы знаете Вениринга?» Тотъ скажетъ: «Нѣтъ. Членъ клуба?» Твемло отвѣтитъ: «Да. Вступаетъ въ нижнюю палату членомъ за Покетъ-Бричезъ». Тогда тотъ скажетъ: «А а! Должно быть, денегъ некуда дѣвать?» зѣвнетъ и къ шести часамъ вечера исчезнетъ.
Твемло начинаетъ убѣждаться, что онъ положительно заваленъ работой, и считаетъ весьма достойнымъ сожалѣнія, что изъ него не вышелъ профессіональный избирательный агентъ.
Отъ Твемло Венирингъ мчится въ контору Подснапа, застаетъ Подснапа читающимъ, стой у камина, газеты, расположеннымъ ораторствовать по поводу сдѣланнаго имъ удивительнаго открытія, что Италія вовсе не Англія. Онъ почтительно испрашиваетъ у Подснапа извиненія въ томъ, что прервалъ потокъ его мудрыхъ рѣчей, и увѣдомляетъ его, откуда дуетъ вѣтеръ. Онъ говоритъ Подснапу, что политическія ихъ мнѣнія сходятся, даетъ понять Подснапу, что онъ, Венирингъ, составилъ свои политическія убѣжденія, сидя у ногъ его, Подснапа, и выражаетъ горячее желаніе знать, примкнетъ ли къ нему Подснапъ.
Подснапъ говорить съ нѣкоторою строгостью:
— Прежде всего, Венирингъ, скажите мнѣ прямо: вы моего совѣта просите?
Венирингъ бормочегь что-то въ родѣ того, что «какъ старый и дорогой его другъ»…
— Да, да, все это хорошо, — перебиваетъ его Подснапъ, — но вы скажите прямо: вы рѣшились принять это мѣстечко Покетъ-Бричезъ, или же вы спрашиваете моего мнѣнія, принять вамъ его или нѣтъ?
Венирингъ повторяетъ, что сердце его алчетъ и душа его жаждетъ, чтобы къ нему примкнулъ Подснапъ…
— Ну, такъ я пойду съ вами на чистоту, Beнирингъ, — говоритъ Подснапъ, сдвигая брови. — Я не интересуюсь парламентомъ. Вы, кажется, можете заключить это изъ того факта, что меня тамъ нѣтъ.
Еще бы, конечно! Ему, Венирингу, это хорошо извѣстно. Понятно, онъ знаетъ, что если бы только Подснапъ пожелалъ, онъ бы давно былъ въ парламентѣ.
— Я не интересуюсь парламентомъ, — повторяетъ Подснапъ, замѣтно смягчаясь. — Быть въ немъ или не быть — это ничего не мѣняетъ въ моемъ положеніи. Но я не хочу мѣшаться въ дѣла людей, находящихся въ другомъ положеніи. Вы полагаете, что вамъ стоитъ тратить время на политику и что для вашего положенія это важно, — такъ, что ли?
Надѣясь все-таки, что Подснапъ примкнетъ къ нему, Beнирингъ «полагаетъ», что такъ.
— Стало быть, вы не спрашиваете моего совѣта, — говоритъ сурово Подснапъ. — Хорошо. Такъ я вамъ и не дамъ совѣта. Но вы просите моей помощи. — Хорошо. Я буду за васъ хлопотать.
Beнирингъ мгновенно призываетъ на него благословеніе Неба и сообщаетъ, что Твемло уже хлопочетъ. Подснапу несовсѣмъ-то нравится, что кто-то уже хлопочетъ. Онъ находитъ это не вполнѣ дозволительнымъ, но, подумавъ, допускаетъ Твемло, снисходительно заявляя, что эта старушка съ хорошими связями, пожалуй, не повредитъ дѣлу.
— Сегодня у меня нѣтъ никакихъ особенныхъ дѣлъ, — прибавляетъ Подснапъ, — и я повидаюсь кое съ кѣмъ изъ вліятельныхъ лицъ. Я приглашенъ сегодня на обѣдъ, но я пошлю мистрисъ Подснапъ, а самъ отдѣлаюсь и буду обѣдать у васъ въ восемь. Весьма важно знать, какъ подвигаются хлопоты. Мы сравнимъ результаты моихъ и вашихъ ходовъ… Да, вотъ что: вамъ надо пару дѣятельныхъ, энергичныхъ господъ съ приличными манерами для разъѣздовъ.
Венирингъ, поразмысливъ, вспоминаетъ о Бутсѣ и Бруэрѣ.
— Ахъ, это тѣ два, съ которыми я встрѣчался у васъ въ домѣ? — говоритъ Подснапъ. — Да. Они годятся. Пусть каждый изъ нихъ найметъ себѣ по кебу и разъѣзжаетъ.
Венирингъ не забываетъ упомянуть о блаженствѣ, которое онъ испытываетъ, обладая столь преданнымъ другомъ, надѣленнымъ притомъ рѣдкимъ даромъ такихъ великихъ административныхъ внушеній, и искренно восторгается предстоящими разъѣздами Бутса и Бруэра, какъ идеей, положительно имѣющей характеръ избирательной агитаціи и до странности похожей на серьезное дѣло. Затѣмъ, распростившись съ Подснапомь, онъ на всѣхъ рысяхъ налетаетъ на Бутса и Бруэра, которые съ восторгомъ примыкаютъ къ нему и стремительно разъѣзжаются въ противоположныя стороны, каждый въ своемъ кебѣ. Послѣ этого Венирингъ снова ѣдетъ къ законовѣду, облеченному довѣріемъ Британіи, улаживаетъ съ нимъ кое-какія дѣлишки деликатнаго свойства и наконецъ составляетъ адресъ къ независимымъ избирателямъ Покетъ-Бричеза, торжественно возвѣщающій имъ, что онъ, Венирингъ, готовъ явиться къ нимъ за голосами, подобно моряку, возвращающемуся на пепелище своей ранней юности. Послѣдняя фраза, надо замѣтить, ничуть не теряетъ цѣны отъ того, что Венирингъ ни разу въ жизни не бывалъ даже по близости отъ Покетъ-Бричеза, да и теперь не очень твердо знаетъ, гдѣ оно обрѣтается.
Въ продолженіе этихъ часовъ, чреватыхъ событіями, мистрисъ Венирингъ въ свою очередь не лѣнится. Не успѣваетъ карета подъѣхать къ подъѣзду, какъ она садится въ нее и отдаетъ приказъ: «Къ леди Типпинсъ». Сія неотразимая волшебница живетъ въ Бельгрэвскихъ краяхъ, надъ корсетницей съ моделью замѣчательной красавицы въ окнѣ перваго этажа, — красавицы въ естественный ростъ въ голубой шелковой юбкѣ и со шнуркомъ отъ корсета въ рукѣ, въ невинномъ удивленіи поглядывающей себѣ черезъ плечо на городъ. Да и есть чему подивиться, когда одѣваешься при такихъ обстоятельствахъ.
Дома леди Типпинсъ? — Леди Типпинсъ дома, въ темненькой комнаткѣ. Ея спина (подобно спинѣ красавицы перваго этажа, хотя и по другой причинѣ) обращена къ свѣту. Леди Типпинсъ такъ удивлена, видя дорогую мистрисъ Beнирингъ въ такую рань, «среди ночи», какъ выражается эта милашка, что глаза ея широко раскрываются подъ наплывомъ этого чувства.
Мистрисъ Beнирингъ довольно безсвязно сообщаетъ своей дорогой леди Типпинсъ, какъ Вениринга прочатъ въ депутаты отъ Покетъ-Бричеза, какъ настало время сомкнуться вокругъ него, какъ онъ сказалъ ей: «Надо хлопотать», и какъ она, жена и мать, пріѣхала просить «похлопотать» ее, леди Типпинсъ. Затѣмъ она прибавляетъ, что ея карета въ полномъ распоряженіи леди Типпинсъ для этихъ хлопотъ, что сама она, владѣлица вышеупомянутаго, съ иголочки новенькаго, изящнаго экипажа, вернется домой на своихъ на двоихъ, что она съ радостью искровенить себѣ ноги, разъ надо хлопотать, и не успокоится до тѣхъ поръ, пока не свалится безъ чувствъ у колыбельки своего ребенка.
