— Я очень много слышал о мистере Тэмпесте, — почтительно ответил Гамид.
— Да, Барри знают почти все, — сказала Рита. — Он будет очень рад ознакомиться с Египтом под вашим руководством. Какая удача!
— Для меня, — любезно заметил Гамид.
— Для обоих. Я не хочу хвастать, но уверена, что мой муж — очень незаурядная личность. Между прочим, ваша светлость, вы любите спорт? Мистер Клэвленд — один из лучших спортсменов. Он получил в текущем году первый приз по атлетике.
— Неужели? Это замечательно, — любезно сказал Гамид, — я никогда не слыхал о мистере Клэвленде как о спортсмене.
Вскоре после этого он поднялся и простился с ними.
— Интересная личность, — сказала Рита, зажигая папиросу.
Каро ответила с легким смехом:
— Он умеет заказывать прекрасный кофе.
Большую часть дня они провели в магазинах, делая разные покупки.
Вечером Рита предложила отправиться в театр, и Каро согласилась сопровождать ее. Хотя она очень устала, она была рада всякому развлечению, чтобы уйти от самой себя.
Рита получила большое количество писем, Каро ни одного. Направляясь по коридору гостиницы в свою комнату, она снова почувствовала себя ужасно одинокой.
Когда она открыла дверь, она остановилась в изумлении.
Комната была украшена бледно-розовыми и золотистыми орхидеями. Сариа стояла там, любуясь цветами.
— Вот карточка, — сказала она, протягивая запечатанный конверт.
Каро распечатала письмо.
Над именем Гамид эль-Алим было написано: «Я выбрал эти цветы, хотя они недостаточно красивы для вас».
— Я никогда еще не видала таких орхидей, — сказала Сариа почтительно. — Они необыкновенно красивы.
Гамид лежал на низкой кушетке. Темноволосая голова его покоилась на оранжевой шелковой подушке, а ноги в кожаных красных туфлях — на другой. На нем был халат из темного, очень тонкого шелка с разводами. Он рассеянно слушал ритмические звуки фокстротов, которые наигрывал граммофон, но лицо его было мрачным и задумчивым.
Слуга его, молодой араб, принес кипу бумаг и с легкой усмешкой положил их на маленький столик около кушетки.
Гамид перелистал их, пока не нашел того, что искал. Он достал газету «Таймс» и просмотрел ее. Затем он поднял голову с подушки и обратился к своему секретарю, стройному молодому греку:
— Дайте мне календарь.
Ксавье Цахилинос, служивший уже несколько лет у Гамида и получавший большое жалованье, безмолвно исполнил приказание и быстро принес с письменного стола календарь в серебряной оправе. Гамид поднялся и бросил недокуренную папиросу в пепельницу, которую подал слуга. Просмотрев календарь, он записал что-то на одном из листов и отдал его секретарю.
— Где я должен быть сегодня? — спросил он коротко.
— Вы обедаете у господина де Рон в восемь часов, ужинаете после театра с мадемуазель Габи, кроме того, вы должны быть сегодня в английском посольстве.
— Знаю. Позвоните Рабун Бею и спросите его, не сможет ли он повидаться со мной в одиннадцать часов вечера. Впрочем, подождите! Позвоните ему, а я сам поговорю с ним.
Повесив телефонную трубку после разговора, он кивнул Ксавье:
— Вы можете идти. Отправьте письма. Что вы собираетесь делать сегодня вечером? У меня есть для вас два билета в театр. Это все.
— До свидания!
Ксавье вышел из комнаты.
Гамид зевнул, потянулся так, что халат распахнулся на его широкой груди, затем он вдруг рассмеялся, произнеся несколько слов по-арабски.
Слуга его, Азра, снял с него халат, и Гамид отправился в ванную комнату, где воздух был насыщен запахом духов.
Пока он купался, Азра снова завел граммофон, внимательно следя за вращающейся пластинкой, а Гамид тихо напевал в соседней комнате какую-то арабскую песенку.
Когда Гамид вернулся из ванной, он остановил граммофон и с улыбкой зажег папиросу. Азра молча поклонился, поднеся руку ко лбу, а Гамид подошел к зеркалу и долго рассматривал свое красивое лицо, на котором появилось выражение не то скуки, не то насмешки.
Рабун Бей был видным ученым, достигшим известности в Лондоне и Париже. Жил он в небольшой квартире, в одном из самых скромных кварталов Парижа. Гамид поехал туда в своем автомобиле, в большом «роллс-ройсе», которым сам управлял.
В гостиную Рабун Бея Гамид вошел, когда часы пробили одиннадцать. Он весело провел вечер, хорошо пообедал и был в хорошем настроении. Рабун Бей поднялся ему навстречу. Отец Рабун Бея был турком, а мать француженкой, но внешностью он походил на истого француза. Он был маленьким, полным человеком в очках, с небольшой бородой и добродушным лицом.
— А, мой друг! — приветствовал он Гамида, пожимая ему руку.
— Как поживает мадемуазель Фари? — спросил Гамид вежливо.
Рабун Бей церемонно поклонился:
— Благодарю вас! Моя маленькая девочка живет очень хорошо.
При последних словах вошла Фари. Она была очень стройна, с черными волосами, темными глазами и бровями, и лицо ее под легким, прозрачным покрывалом нежностью красок напоминало цветок магнолии.
У нее были огромные красивые глаза, и белое покрывало придавало ей очарование скромности.
Давно уже отец Гамида, Гассейн эль-Алим, решил женить своего сына на Фари, и Гамид знал об этом решении, с которым также был согласен и Рабун Бей. Оба они хорошо знали и очень уважали друг друга. Гамид знал, что Рабун Бей был несметно богат.
Фари наливала кофе своими тонкими, изящными пальцами, исподтишка все время поглядывая на Гамида. С отцом она разговаривала по-арабски.
Рабун Бей наблюдал за Гамидом, невольно думая о предстоящем браке Гамида со своей дочерью. Он знал, что Гамид беспрекословно повиновался во всем воле своего отца. Рабун Бей не считался с желаниями дочери, но все же он хотел, чтобы Фари в своем будущем муже видела принца из сказки и чтобы она понравилась Гамиду и его отцу.
Фари получила прекрасное образование, но воспитывалась под строгим надзором, как и все восточные женщины, что очень нравилось отцу Гамида, пожилому Гассейну эль-Алиму, приверженцу всех старых обычаев и предрассудков.
Гассейн эль-Алим был типичный представитель старого Востока, фанатик и непримиримый враг всяких новшеств. Несмотря на свое богатство, он жил очень скромно, придерживаясь традиций, освященных веками, довольствуясь своим образом жизни, своим гаремом и своими делами. Он боялся за Гамида, когда тот уехал в Англию учиться, но не препятствовал ему и пошел на эту жертву, поняв, что наступают новые времена, требующие новых людей. За все время отсутствия Гамида он не переставал опасаться за сына, боясь влияния женщин Запада.
Терпеливо и непрерывно он выслеживал все действия и поступки Гамида и был непримирим в своей вражде к Западу и западной культуре.
Рабун Бей прекрасно знал Гассейна эль-Алима и заслужил его доверие, так как старику было известно, что Рабун не изменил своей религии и в душе критически относился к ненавистной Европе, хотя и преуспевал в одной из западных стран.
Гамид вдруг поднял глаза и встретился со взором Фари, улыбнувшись ей. Легкая краска залила ее лицо под тонким покрывалом, но глаза ее смеялись.
— Не сыграете ли вы что-нибудь? — попросил Гамид. — Спойте!
Она ничего не ответила и подошла к маленькому роялю.
Фари играла очень хорошо, но слишком холодно и старательно, словно желая, чтобы ее игра понравилась ему. Но затем она увлеклась игрой, и легкая музыка итальянских опер полилась из-под ее пальцев. У нее было прекрасное, низкое сопрано, и легкое покрывало трепетало над ее губами, когда она пела, словно белая бабочка над красным цветком.
Неожиданно оглянувшись и встретившись с взглядом Гамида, она внезапно взяла басовую ноту, подражая барабанному бою, и запела какую-то отрывистую восточную песнь. Она раскачивалась из стороны в сторону в такт пению, и в этом медленном, равномерном движении таилась какая-то страстная нега. Песнь продолжалась — однообразная, но возбуждающая в своей однотонности.
Гамид нагнулся вперед с блестящими глазами. Ему представились костры, горящие в пустыне, он чувствовал запах их дыма, раскаленный зной безбрежных песков. Маленькая, скромная комната с дешевой обстановкой исчезла, и перед ним возникли знакомые образы: черная глубина ночного неба, золотые языки пламени, поднимающиеся с земли, приятный запах жарившихся на огне туш, гортанные, хриплые крики нубийцев, суетящихся между верблюдами, белая палатка с ярко-красными полосами. Он увидел самого себя в этой палатке вместе с этой девушкой, которая ему пела.
Фари умолкла.
Он глубоко вздохнул. Внизу на улице громко прозвучал рожок автомобиля, прервав очарование. Гамид поднялся, по-арабски попрощался с Рабуном и подошел к Фари. Оба молча посмотрели друг на друга, и оба улыбнулись. Гамид взял ее руку, поцеловал ее и вышел.
