Тем не менее записка мистера Скрайба, столь причудливым образом воскресившая память о моем предке, оказалась весьма созвучной всему, что было с покойным связано загадочного или по крайней мере не нашедшего убедительного объяснения; смутно блистающие золотые слитки перемешались у меня в воображении со смутно белеющими черепами. Однако по трезвом размышлении все химеры рассеялись без следа — и, безмятежно улыбаясь, я повернулся к жене, которая тем временем сидела поодаль: по всему было видно, что ей явно не терпелось узнать, кому это взбрело в голову вступить со мной в корреспонденцию.
— Послушай, старик, — не выдержала она, — от кого это письмо и что в нем такое?
— Читай, жена, — отвечал я, протягивая ей бумагу.
Она пробежала лист глазами — и, боже, что за взрыв за этим последовал! Не берусь описать ее эмоции и повторить все восклицания. Достаточно сказать, что дочери незамедлительно были призваны разделить ее волнение. Хотя ничего похожего на откровение мистера Скрайба раньше им и во сне не могло привидеться, но тут с первого же слова интуиция якобы побудила их тотчас же уверовать в чрезвычайное правдоподобие высказанной им догадки. В подтверждение ее обе сослались сначала на моего кровного предка, а затем и на мой камин: первый-де обладал великой тайной, а второй обладает не уступающими ей по величине габаритами, и вот эти-то неопровержимые факты нельзя, мол, истолковать иначе, как только признав существование тайника.
Тем временем я размышлял про себя: неужто не ясно, что моя доверчивость в данном случае самым выгодным образом содействует определенному замыслу со стороны противника? Но как добраться до тайника или же убедиться в наличии такового, не причинив камину серьезного ущерба, и спасти его тем самым от неминуемой гибели? Желание супруги избавиться от камина совсем не требовало особой проницательности — его можно было прочитать у нее на лице; не менее очевидным казалось и то, что мистер Скрайб, несмотря на напускное безразличие, отнюдь не возражал против того, чтобы в случае совершения намеченной операции положить себе в карман пятьсот долларов. Пока что я воздерживался утверждать, будто моя супруга вступила в сговор с мистером Скрайбом, проведя с ним ряд тайных совещаний. Однако стоило только принять во внимание ее застарелую вражду с камином и то упорство, с каким она порывается — не мытьем, так катаньем — добиться в конце концов своего, как стало совершенно ясно, что никаким предпринятым ею шагам удивляться не следует.
Итак, в одном решении я укрепился неколебимо: ни я, ни мой камин не уступим ни пяди.
Тщетными были все протесты. Наутро я вышел за ворота, где давненько уже приметил похожего на дьявола старого гусака, который за свое неудержимое влечение к свершению доблестных подвигов за пределами ограды был удостоен хозяином почетного знака отличия в виде внушительных размеров четырехзубого деревянного ошейника — ордена Гарроты.[41] Этого гусака я загнал в угол, нашел и выдернул из него самое что ни на есть жесткое перо, вернулся с ним домой — и, остро очинив кончик, начертал нижеследующее жесткое послание:
«Апреля 2-го, близ Камина
Мистеру Скрайбу
Сэр,
Выражая Вам нашу совместную живейшую признательность за предложенную Вами гипотезу, просим принять уверения в совершеннейшем к Вам почтении.
Остаемся преданными Вам неизменно —
Я и мой Камин».
Разумеется, за это послание нам пришлось поплатиться довольно сурово. Убедившись наконец, что письмо мистера Скрайба ни на йоту не поколебало моего решения, жена вознамерилась пронять меня иным способом: среди прочего упомянув, как бы невзначай, о том, что, насколько ей помнится, существует законодательный статус, согласно которому наличие тайников в частных домах подпадает под ту же статью уложения о наказаниях, что и незаконное хранение пороха. Однако и этот выпад не возымел ни малейшего действия.
Прошло еще несколько дней — и супруга моя переменила тактику.
Близилась полночь, и все в доме спали, кроме нас двоих. Мы же сидели друг против друга по обеим сторонам камина: жена, со спицами в руках, усердно вязала чулок; я, с трубкой во рту, праздно следил за извивающимися в воздухе струями табачного дыма.
Приближались первые осенние холода. Огонь в очаге никак не мог разгореться. Тяга была плохой из-за сгустившейся влажности; дрова, по недосмотру, оказались совсем сырые.
— Вглядись-ка в камин пристальней, — заговорила жена, — неужели ты сам не видишь, что внутри него непременно что-то да есть?
— Ты права, жена: внутри камина — сплошной дым, впрочем, так же, как и в письме мистера Скрайба.
— Дым, говоришь? Вот-вот, уж мне-то этот дым все глаза выел… Что ты, что твой камин, оба дымите нещадно — старые вы греховодники!
— Эх, жена, — молвил я укоризненно. — Мы с камином, верно, любим иногда тихонько подымить вместе, но мы не привыкли к тому, чтобы нас обзывали.
— Старик, послушай, дорогой, — продолжала жена, несколько смягчив тон и стараясь перевести речь на другое, — ведь стоит только задуматься о твоем предке, как тут же приходишь к выводу, что в камине наверняка есть тайник.
— Вернее, тайный зольник — почему бы ему не быть? Да-да, в камине определенно есть тайный зольник — иначе куда девается вся та зола, что ссыпается сквозь решетку вниз?
— Я знаю, сама не раз видела: туда частенько забирается наша кошка.
— Господи боже, не иначе как сам лукавый подстрекнул тебя туда заглянуть! Разве тебе не ведомо, что дьявол явился святому Дунстану[42] прямо из поддувала? Если ты по-прежнему будешь всюду вмешиваться — не сносить тебе головы, и случиться это может очень скоро. Но допустим, что в камине действительно есть тайник — что тогда?
— Что тогда? А что, по-твоему, может быть спрятано в тайнике, как не…
— Мертвые кости, — докончил я, выпустив изо рта струю дыма, в то время как камин, поддержав компанию, тоже выпустил из себя целый клуб.
— Вот опять! Ох, как дымит этот несносный старый камин, — жена приложила к глазам носовой платок. — Я не сомневаюсь, что все это из-за тайника: он-то и загораживает дымоход. И посмотри, как покосились и ушли в землю боковые стенки: пол здесь покатый — и, попомни мое слово, когда-нибудь этот ужасный камин обрушится прямо на нас; будь уверен в этом, старик.
— Что же, в камине, жена, я уверен — уверен больше, чем в себе самом. А то, что он покосился, мне даже нравится. Меня ведь тоже стало клонить набок во время прогулок… Оба мы врастаем в землю все глубже и глубже, словно тонем в громадной пуховой перине, и когда-нибудь совсем исчезнем из вида. Ах да, о твоем духовнике, то бишь о тайнике: в каком же месте, по-твоему, он находится?
— Об этом лучше знать мистеру Скрайбу.
— Но, предположим, он не скажет со всей определенностью?
— Нет, я уверена, он сумеет доказать, что в этом старом кошмарном камине непременно что-то да спрятано.
— А если все-таки не сумеет, что тогда?
— Тогда, старик, — жена гордо выпрямилась, — тогда насчет всего этого ты больше не услышишь от меня ни единого слова.
— Хорошо, жена, — согласился я, выколачивая трубку о выступ камина. — Завтра я непременно пошлю за мистером Скрайбом в третий раз. Ох, спина просто отваливается — проклятый радикулит! Будь добра, положи-ка, пожалуйста, трубку на каминную полку.
— Если только ты подставишь мне стремянку… Это не камин, а жуткое допотопное чудище, и эти омерзительные полки у него так высоко, что мне до них никак не дотянуться.
Ни единого случая, даже самого пустякового, не упускалось, только бы лишний раз уязвить гиганта.
Здесь предварительно следует пояснить, что помимо многочисленных открытых топок и очагов в стены камина со всех сторон самым беспорядочным образом были встроены разнообразнейшие, подобные нишам, укромные шкафчики: они ютились то тут, то там, словно гнезда в расселинах старого дуба. Особенно много таких шкафчиков было на верхнем этаже. Это явно противоречило теории, согласно которой имеющий пирамидальную форму камин кверху постепенно сходит на нет. То, что сверху, на крыше, дымоход был урезан, представлялось вполне очевидным, и предполагалось, что сужение должно быть методически проведено со всей постепенностью с самого низа до верхушки.
— Мистер Скрайб, — заявил я ему, когда назавтра тот снова появился у нас в доме, всем своим видом выказывая живейшее нетерпение, — сегодня я призвал вас вовсе не для того, чтобы договариваться о сносе камина, и не для того, чтобы углубляться в дальнейшие о нем рассуждения, нет, я ставлю целью предоставить вам все возможности удостоверить, буде это окажется вам по силам, истинность изложенной в вашем письме посылки.
Втайне, как видно, немало обескураженный сдержанным приемом, столь обманувшим его ожидания, он с подчеркнутым проворством поспешил взяться за осмотр: распахивал настежь дверцы буфетов на нижнем этаже, заглядывал в шкафчики наверху, измерял их внутренний объем и затем сверял с наружными показателями; отодвигая вьюшки, внимательно всматривался в дымоходы — нигде не обнаруживалось ни малейших признаков тайника.
