— Не может быть, мадемуазель! Это вы… Вот уж не ждал вас… Кто б мог подумать; разве Миллике?..
Она молчала. У нее было к нему дело, вот и все.
— Рыба? — переспросил Руж. — Нет, черт возьми… Ни окунька, ни форели, ни хариуса. Даже щуки не осталось. Все ушло с утренним поездом… Как будто Миллике этого не знал…
Он спохватился, видя, что девушке остается лишь повернуть назад и она как раз собирается это сделать:
— Это так срочно? Если бы вы подождали минутку…
— О, я не могу…
— Ну что вы! Я мигом пошлю Декостера к Жонену. Там уж точно найдется… Эй, Декостер!
Руж не услышал ее ответа, он уже звал своего помощника; явился Декостер с серыми и застывшими от цемента пальцами.
— Все ясно? — спросил Руж. — А вы (это к Жюльет) уж положитесь на меня, все будет в порядке… Ну-ка, живо! Чтобы ни граммом меньше, ты понял?
Декостер вымыл руки, надел жилет поверх рубашки и быстро ушел, не оглядываясь.
Теперь, когда, кроме них, никого не осталось, Руж сказал:
— Вам бы присесть, мадемуазель… О, тележка! У нас тут ремонт, знаете; не решаюсь позвать вас в дом, там все вверх дном. Ну, хоть корзинку вашу позвольте взять…
Руж понес корзинку на кухню. О том, чтобы позвать ее в дом, и речи быть не могло. Пока Руж был внутри, она снова окинула взглядом все вокруг. Вода, небо, гора, ниже — песок и ракушки, камыш, крутая скала. Лицо ее посветлело.
— О, мне нравится… — Тут появился Руж, и она повернулась к нему: — Здесь — как у нас.
— У вас?
— Как там.
— А! — сказал Руж. — Похоже? Тем лучше, если похоже.
— Вы рыбак? — спросила она. — Я тоже умею рыбачить.
— Ловить рыбу? Кто вас научил?
— Отец.
— Послушайте, — сказал Руж, — вам все-таки лучше присесть. Ну, и раз уж вы знаете ремесло…
Руж притащил мешок и расстелил его на пригорке за шестами для сушки сетей.
— Садитесь здесь, мадемуазель…
Она села, а Руж примостился рядом на россыпи битой черепицы, старого стекла, пробок и посеревших от времени щепок.
— Вы хорошо говорите на нашем языке, — продолжал он удивляться. — Только немного с акцентом…
Она и вправду глотала окончания слов и выговаривала их непривычно глухо…
— Это от мамы.
— А она на каком языке говорила?
— На испанском.
— Это тамошний язык?
— Да, — ответила она. — Но она умерла. Отец умер, и мама тоже.
Она замолчала, опустив голову, сцепила руки в замок и положила их на колени.
— Он был мастером на железной дороге; он приезжал ко мне по воскресеньям. Мы вместе ловили рыбу… — Ей то ли надо было выговориться, то ли она просто долго молчала. — Он проболел всего восемь дней…
Жюльет вновь замолчала, а он не решался ничего сказать, пока она едва заметно покачивала головой; он даже не глядел на нее и все вертел в руках деревянную трубку с крышечкой.
— Восемь дней, и теперь я здесь, и все совсем другое… — Она повторила: — И все совсем другое…
Она посмотрела вокруг, и лицо ее вновь изменилось.
— Ну, здесь-то, по крайней мере, — заметил Руж, — вы можете чувствовать себя как дома… Если вам что-то понадобится, мадемуазель… И вот, глядите, мы как раз здесь все приводим в порядок, надо же так! Как будто нарочно…
Она поднялась, а Руж продолжал:
— Мы тут не такие, как Миллике…
Она только пожала плечами. Руж увидел, что она встает, засмеялся и сказал:
— Похоже, мы друг друга понимаем…
Он весело набивал трубку; рыбки выскакивали из воды, словно маленькие молнии; как хорошо было вокруг, как хорошо!
Она поднялась и повернулась к дому:
— Так у вас ремонт?
— Да, — ответил Руж, — но это еще не все. Глядите, мы пристраиваем еще комнату.
Он поднес сложенные ладони к лицу; в седеющих усах дымилась трубка; Руж опустил руки, вынул трубку изо рта, хотя она еще толком не разгорелась.
— О, нет, нет, — воскликнул он, — не входите! Вот когда закончим… — И добавил: — Пойдемте лучше к лодкам, раз уж вы в них понимаете…
Миновав песчаный берег, они пошли по тропе в камышах, сначала рядом, потом друг за другом. Декостер все еще не вернулся.
— А! С Декостером всегда так! Он, наверное, опять забыл унести весла… — сказал Руж.
Они подошли к воде, так и есть: поперек маленькой лодки лежат весла. Они стояли сейчас под крутой скалой с ее зарослями, проходами, ельником, кустами с колючками и без колючек, пучками уже подросшей травы, редкими цветами; а над всем этим возвышались огромные сосны кишащего птицами леса.
Она смеялась, а Руж застыл в удивлении; вот она прыгнула в лодку, плеснув в солнечную синь фонтаном воды со дна, вот отвязала цепь.
— Мадемуазель. — сказал Руж, — вы шутите! Ее надо было смолить зимой; это решето, да и только.
Но в ответ:
— О! Это не беда.
Она и вправду решила плыть; взялась за весла и начала грести сначала одним из них, чтобы повернуть лодку носом к воде, потом вдруг откинулась всем телом назад, и вот среди камышей остались видны лишь две блестящие струи воды из-под кормы, лениво утыкающиеся в берег.
Несколько мгновений он стоял неподвижно, но удержаться на месте не смог. Она притягивала не только взгляд, но все тело и душу Ружа. Он шел между водой и зарослями камыша, переступая ногами в песке и тине, которая становилась все мягче. Через несколько мгновений он вынужден был остановиться. В этот миг лодка резко повернула и скрылась за выступом скалы.
Ружу ничего не оставалось сделать, как повернуть назад.
Ему пришлось довольно долго ждать.
Теперь она очень спешила.
— Господи, — сказала она, обуваясь, — меня станут бранить.
— Не бойтесь, я пойду с вами.
Она снова идет в камышах впереди Ружа. Декостер уже давно возвратился и, не найдя никого, снова принялся за работу.
— Ну что, рыба есть? — кричит Руж.
— Да, пакет на кухне. — Декостер продолжает класть кирпичи, скрепляя их тонким слоем цемента.
Руж берет пакет и кладет его в корзинку; она уже ушла вперед.
— Эй! Не торопитесь! Скажете Миллике, что мне пришлось ловить ему окуньков… Нет, лучше ничего не говорите, я сам… А вот и он.
Тут и вправду появляется Миллике, идущий им навстречу. Издалека он делает какие-то знаки руками.
— В чем дело? — вступается Руж за девушку. — Ты нервничаешь… Ты не прав… Давай, давай, успокойся, дружище. — Он не дает Миллике и слово вставить. — Ты видишь, мы вовремя и даже раньше, ведь нам пришлось вылавливать твое жаркое. Я бы не стал возиться ни для кого другого, и ты мог бы встретить нас поласковее, так-то вот…
Они уже у кафе, а Миллике и рта не сумел раскрыть; завидев их, мадам Миллике входит в дом, хлопнув дверью.
На террасе сидит савоец.
Прошло несколько дней…
Раньше всех в кафе явились несколько торговцев скотом в синих блузах, спросившие вино в бутылках. Самый высокий из них, мужчина с черными усами, сдвинул на затылок фетровую шляпу и произнес:
— Вот это по мне!
Он положил руки в просторных рукавах, стянутых на запястьях каймой с вышивкой белыми нитками, на стол, на тот самый зеленый стол на той самой террасе.
— Я люблю, чтобы подающий был не хуже подаваемого, слуга вровень с услугой.
Было три часа пополудни.
Дождь прошел утром, но редкие лужицы все еще оставались среди ножек столов, забрызганных у пола белеющей грязью.
— Это здорово, потому что нечасто встречается. Сидевший напротив него коротышка с желтым лицом одобрительно кивал, сжимая руками навершие палки. Третий смотрел через стену на озеро.
— Да, такое нечасто встретишь, совсем не часто. Как это Миллике умудрился, сам не пойму… Кто бы подумал, что он такой хваткий…
Три торговца ехали по делам в повозке из смолистой сосны, запряженной маленькой тонконогой лошадкой, которую они привязали за уздечку перед кафе.
— Где же этот Миллике? — спросил верзила.
Он стукнул по столу рукояткой кнута, который не без усилия вытащил из-под ног.
Но явился не Миллике и не та, которую он ждал; к ним вышла новая служанка, которой и полагалось являться, когда зовут клиенты.
— Ты еще слишком мала…
Казалось, что ей и вправду не больше пятнадцати-шестнадцати лет. Она путалась в своем слишком длинном фартуке.
— Что это ты здесь делаешь? Школу прогуливаешь?.. Послушай-ка, если приведешь хозяина, пятьдесят сантимов твои.
Миллике в это время на кухне как раз наставлял Жюльет:
— Послушай, не годится отпугивать клиентов… Ты же прекрасно знаешь, я не могу тут делать все, что хочу…
— Месье, вас там просят, — сказала маленькая служанка.
Миллике вышел.
— Поздравляю, — сказал ему черноусый. — Поздравляю, Миллике. Вот это я называю заботливым обслуживанием.
Перед ним была бутылка бордо с металлической крышкой и красивой цветной этикеткой, на которой был изображен замок с круглыми башнями и бело-зеленым гербом, а также стояли название вина и год.
