Забившись в угол автомобиля, Маргарет Макомбер поглядывала на них обоих. Уилсон не изменился. Уилсона она видела таким же, каким увидала накануне, когда впервые поняла, в чем его сила. Но Фрэнсис Макомбер изменился, и она это видела.
– Вам знакомо это ощущение счастья, когда ждешь чего-нибудь? – спросил Макомбер, продолжая обследовать свои новые владения.
– Об этом, как правило, молчат, – сказал Уилсон, глядя на лицо Макомбера. – Скорее принято говорить, что вам страшно. А вам, имейте в виду, еще не раз будет страшно.
– Но, вам знакомо это ощущение счастья, когда предстоит действовать?
– Да, – сказал Уилсон. – И точка. Нечего об этом распространяться. А то все можно испортить. Когда слишком много говоришь о чем-нибудь, всякое удовольствие пропадает.
– Оба вы болтаете вздор, – сказала Марго. – Погонялись в машине за тремя беззащитными животными и вообразили себя героями.
– Прошу прощенья, – сказал Уилсон. – Я и правда наболтал лишнего. – Уже встревожилась, подумал он.
– Если ты не понимаешь, о чем мы говорим, так зачем вмешиваешься? – сказал Макомбер жене.
– Ты что-то вдруг стал ужасно храбрый, – презрительно сказала она, но в ее презрении не было уверенности. Ей было очень страшно.
Макомбер рассмеялся непринужденным, веселым смехом.
– Представь себе, – сказал он. – Действительно стал.
– Не поздно ли? – горько сказала Марго. Потому что она очень старалась, чтобы все было хорошо, много лет старалась, а в том, как они жили сейчас, винить было некого.
– Для меня – нет, – сказал Макомбер. Марго ничего не сказала, только еще дальше отодвинулась в угол машины.
– Как вы думаете, теперь пора? – бодро спросил Макомбер.
– Можно попробовать, – сказал Уилсон. – У вас патроны остались?
– Есть немного у ружьеносца.
Уилсон крикнул что-то на суахили, и старый туземец, свежевавший одну из голов, выпрямился, вытащил из кармана коробку с патронами и принес ее Макомберу; тот наполнил магазин своей винтовки, а остальные патроны положил в карман.
– Вы стреляйте из спрингфилда, – сказал Уилсон. – Вы к нему привыкли. Маннлихер оставим в машине у мемсаиб. Штуцер может взять Конгони. Я беру свою пушку. Теперь послушайте, что я вам скажу. – Он оставил это напоследок, чтобы не встревожить Макомбера. – Когда буйвол нападает, голова у него не опущена, а вытянута вперед. Основания рогов прикрывают весь лоб, так что стрелять в череп бесполезно. Единственно возможный выстрел – прямо в морду. И еще возможен выстрел в грудь или, если вы стоите сбоку, в шею или плечо. Когда они ранены, добить их очень трудно. Не пробуйте никаких фокусов. Выбирайте самый легкий выстрел. Ну так, с головой они покончили. Едем?
Он позвал туземцев, они подошли, вытирая руки, и старший залез сзади в машину.
– Я беру только Конгони, – сказал Уилсон. – Второй останется здесь, будет отгонять птиц.
Когда автомобиль медленно поехал по траве, к лесистому островку, который тянулся зеленым языком вдоль сухого русла, пересекавшего поляну, Макомбер чувствовал, как у него колотится сердце и во рту опять пересохло, но это было возбуждение, а не страх.
– Вот здесь он вошел в заросли, – сказал Уилсон. И приказал ружьеносцу на суахили: – Найди след.
Автомобиль поравнялся с островком зелени. Макомбер, Уилсон и ружьеносец слезли. Оглянувшись, Макомбер увидел, что жена смотрит на него и ружье лежит с ней рядом. Он помахал ей рукой, она не ответила.
Заросли впереди были очень густые, под ногами было сухо. Старый туземец весь вспотел, а Уилсон надвинул шляпу на глаза, и Макомбер видел прямо перед собой его красную шею. Вдруг Конгони сказал что-то Уилсону и побежал вперед.
– Он там издох, – сказал Уилсон. – Чистая работа.
Он повернулся и схватил Макомбера за руку, и, в ту минуту, как они, блаженно улыбаясь, жали друг другу руки, Конгони пронзительно вскрикнул, и они увидели, что он бежит из зарослей боком, быстро, как краб, а за ним буйвол – ноздри раздулись, губы сжаты, кровь каплет, огромная голова вытянута вперед, – нападает, устремив прямо на них свои маленькие, налитые кровью свиные глазки. Уилсон, стоявший ближе, стрелял с колена, и Макомбер, не услышав своего собственного выстрела, заглушенного грохотом штуцера, увидел, что от огромных оснований рогов посыпались похожие на шифер осколки, голова буйвола дернулась. Он снова выстрелил, прямо в широкие ноздри, и снова увидел, как вскинулись кверху рога и полетели осколки. Теперь он не видел Уилсона и, старательно прицелившись, снова выстрелил, а буйвол громоздился уже над ним, и его ружье было почти на одном уровне с бодающей, вытянутой вперед головой; он увидел маленькие злые глазки, и голова начала опускаться, и он почувствовал, как внезапная, жаркая, ослепительная вспышка взорвалась у него в мозгу, и больше он никогда ничего не чувствовал.
Уилсон только что отступил в сторону, чтобы выстрелить буйволу в плечо. Макомбер стоял на месте и стрелял в морду, каждый раз попадая чуть-чуть выше, чем нужно, – в тяжелые рога, которые крошились и раскалывались, как шиферная крыша, а миссис Макомбер с автомобиля выстрелила из маннлихера калибра 6,5 в буйвола, когда казалось, что он вот-вот подденет Макомбера на рога, и попала своему мужу в череп, дюйма на два выше основания, немного сбоку.
Фрэнсис Макомбер лежал ничком всего в двух ярдах от того места, где лежал на боку буйвол, его жена стояла над ним на коленях, а рядом с ней был Уилсон.
– Не нужно его переворачивать, – сказал Уилсон. Женщина истерически плакала.
– Подите, сядьте в автомобиль, – сказал Уилсон. – Где ружье?
Она покачала головой, на лице ее застыла гримаса. Туземец поднял с земли ружье.
– Положи на место, – сказал Уилсон. И прибавил: – Сходи за Абдуллой, пусть будет свидетелем, как произошло несчастье.
Он опустился на колени, достал из кармана платок и накрыл им коротко остриженную голову Фрэнсиса Макомбера. Кровь впитывалась в сухую, рыхлую землю.
Уилсон встал и увидел лежащего на боку буйвола: ноги его были вытянуты, по брюху между редкими волосами ползали клещи. «А хорош, черт его дери, – автоматически отметил его мозг. – Никак не меньше пятидесяти дюймов». Он крикнул шофера и велел ему накрыть мертвого пледом и остаться возле него. Потом пошел к автомобилю, где женщина плакала, забившись в угол.
– Ну и натворили вы дел, – сказал он совершенно безучастно. – А он бы вас непременно бросил.
– Перестаньте, – сказала она.
– Конечно, это несчастный случай, – сказал он. – Я-то знаю.
– Перестаньте, – сказала она.
– Не тревожьтесь, – сказал он. – Предстоят кое-какие неприятности, но я распоряжусь, чтобы сделали несколько снимков, которые очень пригодятся на дознании. Ружьеносцы и шофер тоже выступят как свидетели. Вам решительно нечего бояться.
– Перестаньте, – сказала она.
– Будет много возни, – сказал он. – Придется отправить грузовик на озеро, чтобы оттуда по радио вызвали самолет, который заберет нас всех троих в Найроби. Почему вы его не отравили? В Англии это делается именно так.
– Перестаньте! Перестаньте! Перестаньте! – крикнула женщина.
Уилсон посмотрел на нее своими равнодушными голубыми глазами.
– Больше не буду, – сказал он. – Я немножко рассердился. Ваш муж только-только начинал мне нравиться.
– О, пожалуйста, перестаньте, – сказала она. – Пожалуйста, пожалуйста, перестаньте.
– Так-то лучше, – сказал Уилсон. – Пожалуйста – это много лучше. Теперь я перестану.
совершенное почтение (франц.)
