— Мне всегда нравится поболтать немножко перед церемонией с женихом, — поделился он, — так приятно почувствовать, что он, в некотором роде, твой личный друг.
— Очень любезно с вашей стороны, — ответил тронутый Джордж.
— Венчал я недавно во Флашинге молодого человека по имени Миглетт… Клод Р. Миглетт. Вам не знакомо это имя?
— Да нет…
— А! Я думал, может, читали в газетах. Про это дело столько писали. У меня не проходит ощущение, что, не установи я с ним личный контакт до церемонии, после несчастья мне не удалось бы утешить его.
— После несчастья? Какого же?
— Невесту задавил грузовик, как раз когда они выходили из церкви.
— Господи!
— Да, мне это показалось на редкость несчастливым происшествием. Но, с другой стороны, на венчаниях, которые провожу я, всегда почему-то что-то да случится. Прямо рок какой-то! За неделю до того венчал я прелестную молодую пару, так оба погибли, не прошло и месяца. На них балка упала, когда они проходили мимо строящегося здания. А у другой пары, ее я венчал в начале года, жених заразился слабой формой скарлатины. Отличнейший молодой человек, но весь пошел розовыми пятнами. Все мы очень расстроились. — Священник повернулся к миссис Уоддингтон, оттертой в угол наплывом гостей. — Рассказываю нашему молодому другу о всяких необыкновенных случайностях. А в последних двух венчаниях, которые я совершал, женихи, оба, умерли буквально через несколько дней после свадьбы.
Лицо миссис Уоддингтон подернулось легкой завистью. Выражение его как бы намекало: да, такое везение долго не держится!
— Лично у меня, — поделилась она, — с самого начала возникло предчувствие, что венчание это ни за что не состоится.
— Как любопытно! — откликнулся преподобный Гедеон. — Я в предчувствия верю.
— И я тоже.
— Я считаю, они посылаются, чтобы остеречь нас. Помогают нам подготовить себя к бедствиям.
— В нашем случае слово «бедствие», по-моему, не совсем… Неверной походкой Джордж уковылял прочь. Снова в душу ему вползло тусклое предчувствие, уже навещавшее его сегодня. Настолько угнетена была его нервная система, что он отправился искать утешения в обществе Сигсби. В конце концов, подумал он, каковы бы ни были недостатки этого человека, но он хотя бы — друг. Философ, принимающий близко к сердцу будущее рода человеческого, возможно, и вздохнул бы тяжко при одном взгляде на Сигсби, но Джорджу в холодном неприветливом мире особо привередничать не приходилось.
Минуту спустя на него обрушилось неприятное открытие: чересчур оптимистично было предполагать, будто он нравится будущему тестю. Взгляд, каким тот одарил его, когда он приблизился, любящим мы не назвали бы. Такой взгляд старый джентльмен, будь он шерифом в штате Аризона, мог бы бросить на конокрада.
— Чего ты лезешь? — сварливо прошипел Сигсби. — Суешься куда не следует.
— Э? — растерялся Джордж.
— Надо ж придумать! Взял да приказал дворецкому торчать здесь, караулить подарки!
— Боже мой, неужели вы не понимаете, что, если б я не распорядился, сюда могли бы пробраться и что-то украсть?
На лице Уоддингтона проступило то выражение, которое проступает у ковбоя, который, бросившись в постель, обнаруживает, что озорной дружок засунул ему кактус под простыню. И Джордж уже намеревался, в полном упадке духа, отступить к столику с закусками, чтобы поесть картофельного салата, когда от сгрудившейся у столика толпы отделился массивный, ярко разодетый толстяк, дожевывающий бутерброд с икрой. Джорджу смутно припомнилось, что он видел его среди гостей на том, первом званом обеде, в доме № 16. И память не подвела его — это был не кто иной, как Соединенная Говядина.
— Привет, Уоддингтон! — окликнул Говядина.
— У-ур! — прорычал Сигсби. Тип этот совсем ему не нравился — мало того, что тот когда-то отказался одолжить ему деньги, так еще и до такой низости дошел, что процитировал себе в подмогу Шекспира.
— Послушай-ка, Уоддингтон, — продолжил Говядина, — верно ли мне помнится, что ты вроде как-то заходил и советовался насчет этой кинокомпании? Подумывал деньги в нее вложить, да?
Мучительная тревога исказила лицо Уоддингтона. Он болезненно сглотнул.
— Нет, это не я, — поспешно возразил он. — Не я! Не хотел я купить никакие акции. Я думал только, если они хороши, может, жена заинтересовалась бы…
— Ну, это одно и то же.
— Нет!
— А не знаешь, купила твоя жена акций?
— Нет-нет, не купила! Позже я услыхал, компания эта никуда не годится, и даже говорить ей ничего не стал.
— Н-да, обидно… — протянул Говядина. — Очень и очень…
— Почему это?
— Да видишь ли, случилась поразительнейшая штука. Прямо настоящий роман. Компания эта, ты правильно заметил, и вправду никуда не годилась. Ничего не умели сделать толком. Но вчера, когда рабочий начал копать землю под табличку «НА ПРОДАЖУ», представь себе, он наткнулся на нефть!
Очертания нехуденькой Говядины маревом расплылись перед глазами Уоддингтона.
— Нефть? — пробулькал он.
— Ну, представь себе! Нефть! Да какой фонтан! Видно, крупнейший на юго-западе!
— Но… но… ты что же, хочешь сказать, акции и вправду чего-то стоят?
— Миллионы, всего-навсего! Да-с! Миллионы! Вот досада, что ты тогда не купил! А икра, — задумчиво жуя, добавил он, — очень недурственная. Да, Уоддингтон, очень и очень. Пойду еще тостик возьму.
Миллионера, устремившегося за икрой, остановить сложно, но Уоддингтону удалось, вцепившись мертвой хваткой ему в рукав, на минутку застопорить бег.
— А когда ты про это услышал?
— Сегодня утром, как раз когда сюда выезжал.
— Как думаешь, еще кто знает?
— На бирже — наверняка.
— Послушай! — не отставал Уоддингтон. — Послушай-ка! — Он отчаянной хваткой цеплял икролюбивого гостя. — Знаком мне один тип, к бизнесу никакого отношения не имеет, у которого есть пакет этих акций. Как считаешь, есть шанс, что он еще не слыхал?
— Вполне вероятно. Если хочешь перекупить у него, так поторопись. Возможно, история попадет в вечерние газеты.
Слова эти ударили Сигсби с силой электрического разряда. Он выпустил рукав гостя, и тот устремился к столику с закусками, словно домашний голубь на родную голубятню. Уоддингтон ощупал карман, чтобы убедиться, что по-прежнему обладает тремястами долларами, предназначавшимися для Фанни Уэлч, и пулей вылетел из комнаты, из дома и из ворот, а там — одним махом одолев широкую, длинную дорогу до станции, запрыгнул в поезд, который словно бы специально дожидался его. Ни разу в жизни ему не удавалось так быстро и удачно сесть в поезд. Счастливая примета! С бодрой уверенностью предвкушал он разговор с полисменом, которому — в минуту ложной щедрости — продал свои драгоценные акции. Полисмен этот показался ему простодушным, из тех именно людей, с которыми так приятно делать бизнес. Уоддингтон принялся репетировать начальные фразы беседы.
— Тэк, тэк-с! Тэк, тэк-с, дорогой мой…
И резко выпрямился. Имя полисмена вылетело у него из головы!
Несколько часов спустя, когда уже проклюнулись первые звезды, а птицы сонно шуршали на деревьях, можно было наблюдать одинокую фигуру, медленно ковыляющую по подъездной дорожке к парадной двери летнего дома Уоддингтонов в Хэмстеде, на Лонг-Айленде. Это возвращался из своего путешествия Сигсби.
Шагал он крадучись, словно кот, ждущий, что в него вот-вот швырнут кирпичом. «О-о, — говорит поэт, — вернуться домой! Опять домой!» Но Сигсби никак не мог заставить себя разделить этот радостный взгляд. Теперь, когда выдалась минутка поразмышлять, он ясно понял, что под крышей дома его ждут крупные неприятности. Случалось ему и раньше, отбывая второй срок женатой жизни, совершать поступки, вызывавшие неодобрение жены, — и неодобрение свое она высказывала откровенно и бурно, но никогда прежде не совершал он преступления, под бременем которого его шатало сейчас. Ведь он — ни больше ни меньше — удрал со свадьбы единственной дочери! И это после того, как его специально обучали передавать ее жениху перед алтарем! Если его жена не выскажется на эту тему в манере, от которой содрогнется сама Гуманность, — что ж, тогда Сигсби решит, что весь его прошлый опыт ничего не значит, а он в роли справочника никуда не годится.
Уоддингтон безотрадно вздохнул. В настроении он пребывал угнетенном и разбитом. Не хватало еще и выслушивать горькие истины о себе. Ему хотелось одного — полежать на диване, сбросив туфли, и чтоб стаканчик вина стоял рядом. В большом городе ему пришлось несладко.
Возможно, в этом повествовании уже не раз упоминалось, что Сигсби был из тех, у кого от усиленных размышлений разбаливается голова; но, даже рискуя заработать головную боль, он размышлял глубоко и усиленно, пока ехал в Нью-Йорк, пытаясь выудить из глубин своего топкого подсознания имя полисмена, которому он продал акции. К тому времени, когда поезд прибыл на вокзал Пенсильвания, Сигсби добился ограничения поисков до двух имен — или Малкэхи, или Гаррити.
