— Спасибо, фру, — вздохнула Майса. — Я думаю, мне уж теперь ничего не поможет.
— Что-то вы совсем загрустили сегодня, Майса.
Майса вытерла слезы:
— Уж не знаю, что со мною и будет теперь. Вдруг никто не захочет поставить свою подпись на моем листе.
Она ведь решила попробовать разыграть в лотерею свою старую швейную машину с двойным швом.
— Вы с ума сошли, Майса! А на что вы будете жить? Нельзя же быть такой легкомысленной только потому, что на этот раз вам плохо.
— Знали бы вы, сколько ночей я ломала себе голову над этим, но все равно у меня ноги устают управлять этой машиной. Да и шьет она так, что потом никак не распорешь, не то что нынешние, новые. После тех только потянешь за нитку — и готово. А ведь мне приходится перешивать всякое старье, делать его помоднее. Если от лотереи что-нибудь останется, так я смогу отложить на маленькую ручную машину, она сейчас стоит в кронах не больше, чем старая когда-то стоила в далерах… Вот заручиться бы подписью какого-нибудь важного человека, тогда и у нас в доме охотней поддержат…
— Послушайте, Майса, вы же сами говорите, что она никуда не годится.
— Да нет, если ее немного подремонтировать, так тот, кому нужно шить только на себя, сможет ею пользоваться за милую душу, тем паче если она достанется всего за одну крону, — такая большая ножная машина с двойным швом…
— Ну хорошо, давайте мне ваш лист, Майса!
Взяв лист, фру Арна быстро прошла с ним в комнаты…
Верно, направилась к матери…
В глубине души Майса робко рассчитывала, что коммерсант отвалит изрядный куш, что он подпишется сразу билетов на пять… Но теперь, если этим займется его жена, он, пожалуй, больше, чем на один-два, не расщедрится…
Вот если бы она сама набралась храбрости и попросила его!
А потом придется идти к Торпам и к другим и рассказывать, почему у нее такие затруднения…
Пока она сидела и ждала, когда фру Арна вынесет подписной лист обратно, будущее ее и Енсине стало казаться ей все более мрачным, просто непроглядным…
А еще эта боль в груди, которая началась у нее с тех пор, как она сама стала мыть полы и стирать… Она донимает ее всякий раз, когда что-нибудь случается.
Фру Арна все так быстро решает… Нет, лучше было самой сходить к господину коммерсанту!
Как тянется время… Теперь господин коммерсант, верно, отдохнул и прошел обратно в контору…
К тому времени, как фру Арна наконец вернулась, Майса потеряла всякую надежду.
— Отец подписался на десять крон, я — на пять, и Сингне, наверно, немного раскошелится. Постараюсь уговорить дедушку Скэу и, может быть, еще двух-трех. Вот вы и наберете сколько вам нужно, Майса!
Не выпуская простыни, Майса-швейка всплеснула руками:
— Ах, фру Арна! — Она смеялась и плакала одновременно.
Как все прекрасно обернулось! Теперь хватит на Енсине, и еще останется!
— А знаете, Майса, я прибежала сюда сообщить, что Якоба назначили корпусным врачом.
— Правда? — воскликнула Майса с интересом.
— И теперь мы сможем жить в городе.
— Подумать только! И он, конечно, будет носить форму, фру?
— Разумеется! Мы поселимся на этой же улице, и вы сможете шить у нас, Майса.
— А министерша Скэу? Как она смотрит на то, что вы уезжаете от них? — осторожно спросила Майса. — Хотя что же, ваш мальчик сможет навещать дедушку и бабушку.
— Ах, я так рада, так рада, Майса, что мы будем жить отдельно от его родителей! Конечно, они очень милые, но им всегда хочется командовать Якобом.
Это звучало довольно смешно, хотя Майса не посмела сказать об этом, — уж она-то знала, в каких отношениях фру Арна с родными своего мужа, она не из тех, кто потерпит, чтобы ей перечили!
— Подумайте! Это настоящая перемена в жизни! А фру уже смотрела квартиру?
— Ну да, как раз сегодня.
— Только бы из окон не дуло, в новых домах это всегдашняя история, но можно договориться, чтобы их переделали, фру Скэу.
— Ну хорошо, Майса, до свидания. И попросите у мамы гвоздичных капель.
— Ничего, эти противные зубы, кажется, больше не болят; так странно — то они ноют, то вдруг перестанут.
Пожалуй, можно снять со щеки повязку, хватит и платка на голове! Ах, да и без него она обойдется!
«Надо думать, этим старикам — министру и его жене — не очень-то по душе, что от них уходят сын и внуки, — размышляла она, сидя над шитьем, — ведь сколько прожили вместе…»
Тут же она вспомнила старую историю, как это случилось, что министром сделался консул Скэу, а не коммерсант Транем. Но тсс… Слава богу, что это так и не выплыло наружу…
Кое-как Майса-швейка протянула нынешнюю трудную зиму. Теперь денег у людей совсем не стало, а сколько несчастий было в городе из-за этих ужасных банкротств…
Она держала свои мысли при себе, когда разорился богач Шлюссельберг — владелец литейной мастерской, тот, что женился на красавице Лисси Калнес. В дни, когда все это разыгралось, Майса как раз шила наискосок от них, в подвале у швейцара Эвенсена, и могла наблюдать, как притих и замер их дом, как тщательно завешивали гардинами большие окна, выходившие на улицу, словно в семье был больной. Да, жаль бедняжку Лисси, не очень-то сладко остаться вдвоем со стариком, за которого она и пошла-то только ради денег. Каково ей сейчас, когда богатства и след простыл…
Кто знает, может статься, придет время, когда Майса-швейка еще будет шить им в какой-нибудь убогой квартире. Она не раз такое видела!
В каких только домах она не шила! Кажется, в городе нет уголка, где бы ей не случалось работать. Тот, кто не бывал в ее шкуре, и не поверит, какие разные встречаются люди. Во многих местах можно было понять, что к ней относятся по-хорошему, если только хватает времени подумать о ней. Но были и такие, что торговались и тряслись над каждым шиллингом, просто вспомнить стыдно. Не раз она с бьющимся сердцем гадала, сколько же эре принесет вечером домой. Да к тому же такие люди вечно подозревали, что она утаивает понемногу от всего, что проходит через ее руки…
Сегодня Майса шила дома. Мадам Хансен, жена мясника, попросила ее сшить платье для дочери-подростка. И Майса была довольна — она знала ее щедрость. Мадам хорошо платит, да еще на прощание никогда не забудет сунуть либо косточку для супа, либо немного фарша на котлеты…
Бедняжке Енсине это очень кстати, так редко удается чем-нибудь ее подкормить, а ведь она растет!
Вся обстановка комнаты, которую снимала Майса в доме для рабочих, состояла из придвинутого к окну стола, нескольких неуклюжих стульев с протертыми сиденьями, вышедших из-под рук мебельщика Дёрума, полок и дешевых олеографий. Все это осталось от того времени, когда она была замужем за Эллингсеном. Только старый комод да кровать с выцветшим ситцевым покрывалом принадлежали ей и напоминали Майсе о днях ее юности.
День клонился к вечеру. Майса начала прикидывать, который может быть час, и открыла окно, чтобы посмотреть, не идут ли дети из школы. Наверно, скоро шесть, и Енсине пора вернуться, а у Майсы как раз черные нитки на исходе…
Так и есть, вот и они, большая шумная стайка, и Енсине бредет позади, под руку с какой-то высокой девочкой.
— Прибавь-ка шагу! — закричала Майса, высунувшись из окна, и замахала рукой.
Она вынесла дочери на лестницу небольшой ржаной хлебец, чтобы девочка могла перекусить, пока будет бегать за нитками. Только пусть Енсине поторопится, нечего стоять внизу и болтать: она должна помочь матери собрать юбку на сборки, мадам Хансен ждет платье к воскресенью…
Немного погодя черноволосая вихрастая Енсине снова показалась в дверях.
— Интересно, матушка Йенсен уже заняла плиту или мы можем приготовить кофе? По-моему, дома нет ни крошки цикория, — спохватилась Майса. — Придется тебе еще раз сбегать в лавку, Енсине.
— Плита свободна, — объявила мадам Йенсен и открыла дверь на кухню. Ее муж был рассыльным и поздно возвращался домой.
Енсине уже входила в комнату с пачкой цикория.
— Садись-ка пошей, пока я сварю кофе. Вот ширина, видишь?
Енсине заняла ее место, а мать поспешила в кухню развести огонь.
— Ну-ка, дай я взгляну, — сказала Майса, входя в комнату. — Так и знала, что ты слишком натянешь косую сторону! Лучше уж я сначала сметаю тебе, а то просидишь до самой ночи.
Майса снова присела на стул и принялась сметывать…
— Да, пожалуй, сама я скорей сошью, ты мне только мешаешь. Милая матушка Йенсен, не могли ли бы вы присмотреть за моим кофейником? Мне уж очень некогда…
Енсине, сидя на кровати, болтала длинными ногами, а мать время от времени нерешительно поглядывала на нее…
Стоя над кофейником, матушка Йенсен просматривала газету, которую только что принесли, — она всегда изучала сообщения о пропажах и другие новости на последней странице.
— Мне кажется, вам следует определить Енсине на швейную фабрику к Фобергу, — сказала она внушительно, — ведь дома таким образом она ничему не научится.
