Красивое убранство гостиной въ Саквилль-Стритѣ тяжело громоздилось на домашнемъ скелетѣ верхняго жилья, и если этотъ скелетъ, изъ подъ тяжелаго груза обойнаго и мебельнаго дѣла, частенько шепталъ: «Вотъ я тутъ, въ чуланѣ», то шепотъ этотъ доходилъ лишь до немногихъ ушей и ужъ, конечно, никогда не достигалъ ушей миссъ Подснапъ. Если миссъ Подснапъ особенно чѣмъ восхищалась, кромѣ неоцѣненныхъ достоинствъ, своей новой пріятельницы, такъ это счастьемъ супружеской жизни своей пріятельницы. Оно часто служило темой для ихъ бесѣдъ.
— Ну, право, — говорила миссъ Подснапъ, — мистеръ Ламль точно влюбленный. По крайней мѣрѣ я… я готова думать, что онъ влюбленъ.
— Джорджіана, душечка, остерегитесь! — сказала на это мистрисъ Ламль, поднимая указательный палецъ.
— Ахъ! Что такое? — воскликнула миссъ Подснапъ, густо краснѣя: — что я сказала?
— «Альфредъ» — помните, — намекнула мистрисъ Ламль, игриво покачивая головой.
— Вы обѣщали не говорить «мистеръ Ламль», Джорджіана.
— Ахъ, да! Ну, такъ «Альфредъ». Я рада, что не вышло чего-нибудь хуже. Я боялась, что сказала что-нибудь ужасное. Я всегда говорю что-нибудь невпопадъ.
— Что такое? Мнѣ невпопадъ, милая Джорджіана?
— Нѣтъ, не вамъ; вы не мама. А какъ бы я желала, чтобы вы были моей мама!
Мистрисъ Ламль подарила свою пріятельницу сладостною и нѣжной улыбкой; миссъ Подснапъ отвѣтила тѣмъ же, какъ умѣла. Онѣ сидѣли за завтракомъ въ будуарѣ мистрисъ Ламль.
— Итакъ, Джорджіана, Альфредъ по вашему мнѣнію походитъ на влюбленнаго?
— Я этого не говорю, Софронія, — отвѣчала Джорджіана, начиная прятать свои локти. — Я не имѣю никакого понятія о влюбленныхъ. Тѣ страшные люди, которыхъ мама иногда гдѣ-то откапываетъ, чтобы мучить меня, совсѣмъ ужъ не влюбленные. Я хочу только сказать, что мистеръ…
— Опять, Джорджіана?
— Что Альфредъ…
— Такъ-то лучше, душечка.
— Очень любитъ васъ. Онъ всегда такъ любезенъ и предупредителенъ съ вами. Скажите, развѣ не правда?
— Совершенная правда, душа моя, — сказала мистрисъ Ламль съ какимъ-то особеннымъ выраженіемъ, мелькнувшимъ на ея лицѣ.
— Мнѣ кажется, онъ любить меня такъ же, какъ и я его.
— Ахъ, какое счастье! — воскликнула миссъ Подснапъ.
— А знаете, моя Джорджіана, — снова начала мистрисъ Ламль, — вѣдь въ вашемъ восторженномъ сочувствіи къ супружеской нѣжности Альфреда есть что-то подозрительное, право.
— Какъ это можно! Я надѣюсь, ничего подобнаго нѣтъ.
— Не даетъ ли это поводъ подозрѣвать, — лукаво проговорила, не слушая ея, мистрисъ Ламль, — что сердечко моей Джорджіаны…
— Ахъ, не говорите! — вся вспыхнувъ, взмолилась миссъ Подснапъ. — Пожалуйста, не говорите! Увѣряю васъ, Софронія, я хвалю Альфреда только потому, что онъ вашъ мужъ и такъ любитъ васъ.
Софронія взглянула съ такимъ выраженіемъ, какъ будто въ этихъ словахъ для нея просіялъ новый свѣтъ. Потомъ она холодно улыбнулась, опустила глаза на тарелку, приподняла брови и сказала:
— Вы ошиблись, моя милая, въ смыслѣ моихъ словъ. Я хотѣла только намекнуть, что сердечко моей Джорджіаны начинаетъ ощущать пустоту.
— Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! — вскрикнула Джорджіана. — Я ни за какія деньги не согласилась бы, чтобы мнѣ говорили такія вещи.
— Какія вещи, моя неоцѣненная? — спросила мистрисъ Ламль, все такъ же холодно улыбаясь, смотря въ тарелку и приподнявъ брови.
— Мнѣ кажется, Софронія, — пролепетала бѣдная маленькая миссъ Подснапъ, — я бы съ ума сошла отъ досады, отъ робости и отъ ненависти, если бы кто-нибудь объяснился мнѣ въ любви. Для меня ужъ и того достаточно, что я вижу, какъ вы съ вашимъ мужемъ любите другъ друга. Это совсѣмъ иное дѣло. Я не могла бы вынести, если бы что-нибудь въ этомъ родѣ случилось со мной. Я бы просила, я бы умоляла убрать подальше отъ меня такого человѣка, хоть раздавить его ногами.
— А вотъ и самъ Альфредъ.
Незамѣтно подкравшись, онъ облокотился на спинку кресла Софроніи, и въ ту минуту, когда миссъ Подснапъ взглянула на него, взялъ одинъ изъ отбившихся локоновъ Софроніи, прижалъ его къ губамъ и отмахнулъ имъ поцѣлуй по направленію къ миссъ Подснапъ.
— Что вы тутъ такое толкуете о мужьяхъ и о ненависти? — спросилъ Альфредъ.
— Говорятъ, кто подслушиваетъ, тотъ никогда ничего хорошаго не слышитъ о себѣ,- отвѣтила ему супруга. Впрочемъ вы… однако скажите, давно ли вы здѣсь, сэръ?
— Сію секунду вошелъ, другъ мой.
— Слѣдовательно я могу продолжать; будь вы тутъ минутой или двумя раньше, вы бы сами услышали, съ какой похвалой отзывалась о васъ Джорджіана.
— За вашу привязанность къ Софроніи, если только можно назвать похвалой то, что я сказала, — съ трепетомъ объяснила миссъ Подснапъ.
— Софронія!.. Жизнь моя! — прошепталъ Альфредъ и поцѣловалъ ея руку.
Въ отвѣтъ на это она поцѣловала его часовую цѣпочку.
— Но, я надѣюсь, это не меня вы хотѣли убрать подальше и раздавить ногами? — спросилъ Альфредъ жену, придвигая себѣ стулъ между дамами.
— Спросите Джорджіану, душа моя, — отвѣчала супруга.
Альфредъ вопросительно повернулся къ Джорджіанѣ.
— Ахъ нѣтъ! Я ни о комъ не говорила въ частности, — отвѣтила въ смущеніи миссъ Подснапъ. — Это была просто глупость.
— Если вы непремѣнно желаете знать, любопытный мой баловень, — заговорила, улыбаясь, счастливая и любящая Софронія, — то скажу вамъ, что тутъ подразумѣвался тотъ, кто осмѣлился бы вздыхать но нашей Джорджіанѣ.
— Софронія, другъ мой! — возразилъ ей мистеръ Ламль, становясь серьезнымъ. — Вы шутите?
— Альфредъ, другъ мой, — отвѣчала въ тонъ его супруга, — быть можетъ, Джорджіана шутитъ, а я не шучу.
— Это показываетъ только, какія поразительныя совпаденія бываютъ иногда на свѣтѣ,- сказалъ мистеръ Ламль. — Повѣрите ли, безцѣнная Софронія, что я вошелъ сюда съ именемъ одного вздыхателя по Джорджіанѣ на языкѣ.
— Я, конечно, повѣрю, Альфредъ, всему, что вы мнѣ говорите, — сказала мистрисъ Ламль.
— О, другъ мой! И я тоже вѣрю всему, что вы мнѣ говорите.
Какъ радостно видѣть и этотъ обмѣнъ ласковыхъ словъ, и эти нѣжные, сопровождающіе ихъ взгляды! А что, если бы вдругъ скелетъ верхняго жилья воспользовался этимъ случаемъ и закричалъ: «Вотъ я тутъ, задыхаюсь въ чуланѣ!»…
— Говорю вамъ по чести, моя дорогая Софронія…
— Я знаю, мой другъ, какая святыня ваша честь, — перебила его мистрисъ Ламль.
— Знаете? Ну, такъ говорю вамъ по чести, что, входя сейчасъ въ комнату, я уже собирался назвать имя молодого Фледжби. Разскажите Джорджіанѣ, моя радость, кто такой Фледжби.
— Ахъ, нѣтъ, не разсказывайте! — вскрикнула миссъ Подснапъ, затыкая себѣ пальцами уши. — Я не стану и слушать.
Мистрисъ Ламль весело засмѣялась и, отведя несопротивлявшіяся руки своей дорогой Джорджіаны, игриво вытянула ихъ во всю длину и, то сдвигая, то разводя ихъ вновь, начала разсказъ:
— Надо вамъ сказать, моя маленькая простушка, что нѣкогда, во время оно, жилъ на свѣтѣ нѣкій молодой человѣкъ по имени Фледжби. Принадлежа къ хорошей фамиліи и будучи очень богатъ, этотъ молодой джентльменъ весьма естественно былъ извѣстенъ одной супружеской четѣ, искренно влюбленной и въ свою очередь извѣстной подъ именами мистера и мистрисъ Ламль. И вотъ однажды юный Фледжби, сидя въ партерѣ театра, видитъ въ ложѣ этихъ Ламлей и съ ними нѣкую героиню, по имени…
— Охъ, только не скажите: «Джорджіана Подснапъ!» — взмолилась молодая дѣвушка почти со слезами. — Пожалуйста ни слова обо мнѣ! Назовите кого-нибудь другого, только не Джорджіану Подснапъ. Меня не называйте, не называйте, не называйте!
— Кого же другого могу я назвать? — проворковала мистрисъ Ламль съ веселымъ смѣхомъ и нѣжной лаской въ голосѣ, сдвигая и раздвигая руки Джорджіаны, будто какой-нибудь циркуль. — Кого же, какъ не мою маленькую Джорджіану Подснапъ?.. Такъ вотъ, этотъ самый Фледжби обращается къ Альфреду и говоритъ ему…
— Ахъ, не говорите! Пожалуйста не говорите! — выкрикнула Джоржіана такимъ голосомъ, какъ будто эта мольба была выжата изъ нея какимъ-нибудь сильнымъ давленіемъ. — Я ненавижу его за то, что онъ сказалъ.
— Что сказалъ, дорогая моя? — смѣялась мистрисъ Ламль.
— Ахъ, я не знаю, что онъ сказалъ! — дико взвизгнула Джорджіана. — Но я ненавижу его!
— Милая моя, — перебила ее мистрисъ Ламль, продолжая очаровательно смѣяться, — бѣдняжка сказалъ только, что онъ сраженъ наповалъ.
— Ахъ, что мнѣ теперь дѣлать! — стонала Джорджіана. — Ахъ, какой онъ дуракъ!
— И онъ умоляетъ, чтобъ его пригласили обѣдать и поѣхали бы вчетверомъ съ нимъ въ театръ. Поэтому онъ завтра обѣдаетъ у насъ и вмѣстѣ съ нами ѣдетъ въ оперу. Вотъ и все… Ахъ нѣтъ, еще вотъ что, моя дорогая… Какъ бы вы думали — что? — Онъ робѣетъ несравненно больше васъ и боится васъ такъ, какъ вы никогда никого не боялись во всю свою жизнь.
