собирался наделять женщин психикой и поступками мужчин. Новый метод должен был дать более совершенный результат, в особенности после успеха с Эви и Опэ. Модель Дие была сконструирована на сравнительно более слабых импульсах, чем оба брата. Но как и откуда Большой Мозг мог получить информацию о том, что Эви и Опэ должны стать навигаторами? Быть может, Гилл высказывал свои намерения вслух, и Мозг впитал это через каналы вербальной связи, в том числе через Шарика, который при всей его автономности был лишь частью комплекса кибернетической системы? И для Дие, которая была по порядку третьей, с учетом всех мотиваций Мозг выдал на консоциатор полную и оригинальную сопрограмму? Да, если эта загадка когда-нибудь выяснится, то уже на Земле. Но факты — упрямая вещь; только Дие, одна из всех, любит смотреть на звезды.
— Мне можно их понаблюдать? — Дие горела от нетерпения.
— Можно, Дие.
Мат подошел к пульту.
Казалось, гигантская рука великана сдернула с потолка салона непроницаемую завесу, состоявшую из мозаики телевизионных мониторов, и во всей своей необъятности раскрылась вселенная. Дие села в кресло перед пультом, откинула голову на высокую спинку. Глаза ее, и без того огромные, еще расширились. Эви неслышно подвинулся в сторону и, упорно смотря в пол, попятился к дальней приборной доске. Мат искоса наблюдал за юношей. И это навигатор? Правда, Сид тоже открывал панораму купола только после работы, когда хотел полюбоваться на вселенную. И точно таким же манером садился в кресло, как села Дие. Ну а он сам? Он смотрит на звезды, как на придорожные столбы на пути к выполнению сверхзадачи. Летит среди них — и только. Центр системы — Солнце — уже был различим. В виде желтенькой звездочки второй величины, прямо над головой. Больше половины пути уже позади. Сила земного тяготения, имитируемая гравитаторами до семидесяти процентов от нормальной, свидетельствовала, что они стоят на полу. Но им казалось, что корабль и они стремглав падают вперед, на тусклую точку Солнца. Уменьшенная гравитация экономила силы, но давала достаточное чувство уверенности только при задернутой панораме. Сейчас же они ощущали только падение в бескрайней пустоте, которая странным образом становилась осязаема, когда видишь ее всю целиком. Он содрогнулся.
— Мат, — шепнула Дие.
— Слушаю.
— Ты знаешь все, Мат. Ответь, почему я люблю звезды?
— Не знаю.
— Просто ты не хочешь сказать.
— То, что я могу сказать тебе, Дие, будет лишь полуправдой. Да и этого ты не поймешь.
— Ты считаешь меня глупой?
— Нет. Но я сам еще многого не понимаю.
— Слушай, Мат… — Дие осеклась, не договорив начатой фразы, но потом все же решилась. — Там, на берегу моря, я уже видела эти звезды. Смотрела, как они загораются над темными холмами или над морем, качающим лодку. Они отражались в волнах, так я любила их больше всего. Когда я выходила на берег, они сияли у меня над головой и у ног на волнах, везде, кругом, повсюду одни звезды. Но я… — Она умолкла.
— Продолжай, Дие, я не сержусь. Ведь с другими ты говоришь о береге совсем иначе, я знаю.
— Не могу.
— Что не можешь?
— Не могу продолжать. Я помню только, что там все было совсем другое. И звезды тоже…
— Это понятно, Дие. В атмосфере свет звезд преломляется…
— Опять ты считаешь меня глупышкой? Ведь я не о том.
— О чем же?
— Там, на берегу, они были частичками чего-то большого, но к нему принадлежали и мы. — Видно было, что Дие трудно говорить. — А здесь все иначе…
— Понимаю, Дие.
— Я тоже понимаю, хотя и не умею высказать. Но все это бесполезно и для меня, и для тебя.
— Потому-то я и не думаю о прошлом, — солгал Мат. — Смотреть на звезды можно, но думать…
— Мат, можно тебя спросить?
Хрупкая фигурка Дие с лицом, повернутым к звездам, казалось, парила в воздухе вместе с креслом. Глаза ее жадно впитывали лучи далеких светил. Гилл слабо разбирался в изобразительном искусстве, но сейчас вдруг остро почувствовал: ему будет больно, если обыденный жест разрушит неповторимую гармонию этой позы.
— Конечно, можно.
— Скажи, ты и Нуа часто говорите о звездах?
Ничто не изменилось в командном салоне, не стронулось с места. Эви, будто онемев, стоял у стены, Дие по-прежнему парила в воздухе. Нужно ответить сейчас же, причем с полным равнодушием.
— Нет, Дие, — чуть растягивая слова, сказал Мат. — О них мы еще не говорили.
Он вернулся к пульту и выключил панораму. Дие не шевельнулась, только взгляд ее устремился на Мата. Тот спокойно выдержал этот взгляд. От закипавшей злости натянулась кожа на скулах, он это почувствовал. Коварный вопрос, подлый, как удар ножом. «Красивые слова о звездах заманили меня в твою ловко расставленную ловушку, Дие. Но ты поплатишься за это. Нет, не сию минуту. Потом, когда ты меньше всего будешь ожидать. Тебе хотелось, конечно, чтобы я взорвался и накричал на тебя; мне придется лишить тебя этого удовольствия, дорогая. Ты внимательный и кроткий наблюдатель, только и ждешь, не выдаст ли себя глупый Мат чем-нибудь, чтобы тут же использовать это против него. Но я опытный игрок, Дие. Один раз тебе удалось меня провести, больше это не повторится».
— Встань с кресла, Дие. Мне нужно работать.
Он наугад включил несколько контрольных кнопок. На стене опять затанцевал разноцветный хоровод электрических сигналов, зеленых зигзагов. Облитая отсветами мигающих красных, зеленых, желтых огоньков, Дие шла к лифту.
Эви сделал шаг, чтобы последовать за ней и о чем-то спросить, но взгляд Мата удержал его на месте. Двери лифта неслышно задвинулись, поглотив Дие.
— Садись на место, — сказал Мат. — Или ты хочешь топтаться до конца смены?
Эви послушно присел на краешек самого дальнего от Мата кресла, стоявшего перед экраном радиолокатора.
Это случилось в конце очередной смены. Арро работал последние шестнадцать часов перед «сонным отпуском». Скрыть случившееся стало уже невозможно. В первой половине смены не было никаких признаков, что Арро чувствует себя плохо. По своему обыкновению он сидел молча, глядя прямо перед собой. Уже давно, с одобрения Мата, Арро проводил контроль двигателей в одиночку. Кроме того, Опэ тоже еще не окончил смену, Арро мог бы позвать его. Вскоре время Опэ истекло, и он ушел вниз. Мат, как обычно, дожидался, пока Нуа поднимется и заступит на дежурство. Арро долгим взглядом встретил ее, выходящую из лифта, потом вдруг безмолвно протянул к ней руки. Нуа не видела его, она улыбалась Мату, который стоял возле своего командирского пульта. Из горла Арро вырвался булькающий, глухой стон, сам он поднялся во
