— Ну и не напрягайтесь, — успокоила его Татьяна. — Давайте руку, мы приехали.
— Обидно. Хочется помнить такие вещи, а ты меня уже совсем в утиль списала, — брюзжал Игорь Свиридович, выбираясь из машины. — Я же еще вообще молодой мужчина.
— Извините, тогда запоминайте: МГУ, административно-жилой комплекс на площади Красных Ворот, жилой дом на Котельниковской набережной и этот наш дом.
— Наш?
— Да, наш.
— Я уже ничему не удивляюсь, — сказал Игорь Свиридович, расправляя плечи после сидения в тесном салоне авто. — Когда чудеса закончатся, скажешь мне. Хорошо?
— Не закончатся, — пообещала Татьяна, понимая, что этот человек ощущает неловкость за хорошие условия, которые она ему обеспечила; не понимает, откуда у нее взялись такие возможности, а расспрашивать ему неудобно. — Привыкайте, теперь для вас это будет нормой.
Лифт остановился на нужном этаже. Держа Игоря Свиридовича под руку, Татьяна подвела его к квартире.
— Ну, звоните, — предложила торжественно.
— И что будет? — спросил Игорь Свиридович, не понимая, какой неожиданности еще ждать.
— Ничего, нам просто откроют. Привыкайте к самостоятельности в обычной бытовой обстановке.
Им открыла женщина преклонного возраста, и Игорь Свиридович понял, что это домработница, поэтому поздоровался, послушно отдал ей свою верхнюю одежду и прошел за Татьяной в одну из комнат.
— Это ваша комната, отдыхайте, — будто они находятся в Славгороде, сказала Татьяна. — Видите, здесь есть просторная лоджия, но я вам не советую выходить на нее. Холодно и вообще у вас может закружиться голова. А вот телевизор и шкаф с книгами. Можете подремать на диване. Я сейчас велю Вере Александровне постелить вам здесь. Ужин в шесть часов. Что вам приготовить?
— Совсем не то, что было на нашем хуторе, правда? — пошутил Игорь Свиридович. А потом сказал серьезнее: — Таня, дитя, — у него увлажнились глаза. — Какие у меня могут быть пожелания? Делай все как знаешь, а я мало-помалу буду приходить в себя. Спасибо за все. Но зачем ты сняла такую дорогую квартиру?
— Успокойтесь, это квартира моей подруги, она нам ничего не стоит. Располагайтесь, как дома, без оглядки на других и на другое.
На ужин Татьяна приготовила печенные шампиньоны с приправой из жаренного лука с морковью и голубцы с мясом и рисом в томатном соусе. Алкогольных напитков не было — она их не считала полезными, тем более после такого тяжелого лечения, какое им обоим пришлось перенести. А после ужина предложила наслаждаться обычными соками, только хорошего качества.
Найти темы для разговора удалось не сразу, ведь старые, связанные с больничными хлопотами, — отошли. А говорить о предстоящем возвращении домой было неучтиво, так как со стороны Игоря Свиридовича это бы выглядело примитивной неблагодарностью, а со стороны Татьяны — желанием скорее избавиться от подопечного. Поэтому перебрасывались репликами о том, что видели на экране телевизора, обсуждали новости, и обоюдно чувствовали в себе какое-то напряжение. Оба чудесно понимали, что Игорь Свиридович имеет множество вопросов к Татьяне, и ему разрешалось задать их по праву присутствия рядом с ней. И ответы на них она могла бы дать более или менее развернутые, так как он всегда был чрезвычайно деликатным в проявлении любопытства, а Татьяна — почтительной в отношении к нему, и никогда не отмахивалась пустыми фразами.
Мостик к беседе, которая удовлетворила бы обоих, оказался простым и бесхитростным, как все великое и неподдельное. И опасным, как любая скрываемая правда.
— Ты не скучала сама в большом городе, пока мне оперировали глаза? Тебе здесь долго пришлось ради меня томиться.
— Нет, я посещала театры и своих знакомых, кстати, встретилась с Нелей Потомакой. Помните Костю и его поиски внебрачного ребенка Лизы Паперовской?
— Угу, — воткнув глаза в стол, буркнул Игорь Свиридович.
И Татьяна ощутила в этом звуке какую-то небезразличную своему собеседнику весомость, будто он все время помнил тот разговор и ждал, когда она ему расскажет о своих поисках. Как она могла не удовлетворить сугубо человеческое любопытство, абсолютно простительное в его положении, когда физические резервы используются не сполна, когда ограниченный доступ к информации ужасно сужает круг интересов, а потребность в том, чтобы принимать участие в текущих событиях, не исчезла? Как она могла быть до такой степени пренебрежительной, чтобы не сообщить продолжения пусть простой истории, рассказанной в его присутствии, причем по ее собственной горячей инициативе, что не могло не броситься в глаза? Непростительно, неодобрительно!
— Эта Неля оказалась бесшабашной штучкой, зато чуткой подругой, — начала Татьяна. — Причем весьма изобретательной на то, чтобы прятать в воду концы своих похождений и их последствий. Представляете, она подбила подругу, эту самую Лизу, пойти с ней на одну вечеринку, а потом остаться ночевать с парнями, которые им понравились. Девочки имели аппетит ничего себе, ибо посягали на таких ребят, как известный тогда эстрадный певец и композитор Юрий Вспышкин.
— Иначе говоря, — перебил Татьяну Игорь Свиридович, — Константин не является отцом того ребенка, да? Когда родилась девочка?
— Девочка родилась в сентябре, а Константина развелся с Лизой в начале августа. Отцом девушки стал Юрий Вспышкин.
Вдруг Игорь Свиридович вскочил на ноги и принялся шагать по комнате. Он нервно мял руки, невольно сдвигал плечами, короче, вел себя странно. Но не обращал на это внимания, так как буквально не находил себе места. Казалось, он сейчас схватит свои пожитки и помчится куда-то что-то выяснять или искать.
— Как ты узнала о дне рождения девочки? Ты нашла ее? Где она?
— Что вас встревожило? — спросила с искренним непониманием Татьяна.
Она рассказала ему далеко не все новости и собиралась поведать еще кое-что, чтобы хоть немного облегчить тот груз, который несла. Четко не зная, как это сделать, все-таки стремилась исповедоваться пусть на один процент. И вот сейчас, отвечая на только что поставленные вопросы, имела возможность вполне незаметно и почти безопасно достичь этого. Но что-то снова насторожило ее: то ли это была какая-то ненатуральная реакция слушателя, то ли внутренний часовой затормозил взятый ею разгон.
— Да, я знаю о дочке Лизы Паперовской и Юрия Вспышкина, — сказала она. — Но что толку? Это все — тени. Несчастная Лиза Паперовская недавно умерла, а Юрий Вспышкин погиб еще в восемьдесят шестом…
— Откуда это известно?
— О чем?
— О его гибели?
— Не знаю… Я где-то слышала, в конце концов это было еще в детстве. Поэтому, может, я и ошибаюсь.
— А их дочка?
— У нее все хорошо, — вдруг сказала Татьяна. — Имеет мужа, специальность…
Игорь Свиридович набрал полную грудь воздуха, резко выдохнул его малыми порциями, раздувая при этом щеки, дескать, так, вон оно что. Казалось, он что-то выверял в себе или на что-то решался. Но вскоре это ощущение исчезло, перед Татьяной был просто человек, растроганный непростыми судьбами, к которым невольно прикоснулся.
Однако время от времени он искоса посматривал на нее, излучая светлое, какое-то радостное недоверие. Он будто завис в ожидании еще чего-то, еще некоторых слов, продолжения сказки о невероятных совпадениях, встречах и событиях. И это было понятно — ошеломление от перевоплощения из слепого человека, без надежд и возможностей затерянного в покинутом приднепровском хуторе, в благополучного и здорового мужчину, который находится сейчас в одном из лучших мест в мире, не проходит в один миг. На это требуется время.
На все требуется время, — лелеяла тихую свою печаль Татьяна, — и объяснение, — прибавила себе мысленно она. Иначе Игорь Свиридович так и не поймет, что на самом деле попал в сказку и имеет право на все чудеса, которые с ним происходят. Он просто будет воспринимать дальнейшее так, будто его кто-то облагодетельствовал, и будет портить себе характер от постоянного ощущения унижения. Нет, дорогая моя, он такой жестокости не заслужил.
Но что она могла объяснить Игорю Свиридовичу, вообще чужому человеку, смотреть отрешенно? Что она выросла без родителей и что ей всегда их не хватало? Что их с Любовью Петровной отношение к ней растревожило ее, задело давно готовые к отклику струны, обдало ее давно ожидаемой иллюзией, что она нашла своих родных? Как сказать о том, что она вошла в пору, когда хочется опекать родных, брать под защиту дорогих сердцу людей, ласкать их и делать счастливыми, и о том бедном сердце, которое неустанно ищет их где-то вблизи, стремясь раскрыться им и боясь ошибиться? Все это женская сентиментальность, которой не место в нынешнем рациональном и жестоком мире и которую она не любила, считая признаком слабости. Дело — делай, слюни — не распускай! — приказала она себе. И вообще — пора отдыхать.
