Как только я увидел этого человека, я почувствовал к нему сильнейшую антипатию.
Он попросил несколько наших печатных бланков, и клерк, вручая ему бланки, стал давать объяснения. Признательная и любезная улыбка сияла на лице посетителя, а глаза его весело смотрели в глаза клерка. (Я слышал, сколько чепухи говорят о том, что скверные люди будто бы не могут прямо смотреть в лицо собеседнику. Не верьте этому предвзятому мнению. Нечестный человек всегда способен выдержать взгляд честного, если только этим можно что-нибудь выиграть.)
Я заметил, что он уголком глаза увидел, как я смотрю на него. Он сейчас же обратил свой пробор к стеклянной перегородке, как бы говоря мне с милой улыбкой: "Прямо сюда, будьте добры. Сойдите с травы!"
Немного погодя он надел шляпу, взял зонт и ушел.
Я вызвал клерка к себе в кабинет и спросил:
- Кто это приходил?
Клерк держал в руках визитную карточку посетителя.
- Мистер Юлиус Слинктон, проживающий в Мидл-Тэмпле[156].
- Он адвокат, мистер Адамc?
- Думаю, что нет, сэр.
- Мне показалось было, что он священник, но на карточке не написано "его преподобие", - сказал я.
- Судя по его наружности, сэр, - сказал мистер Адаме, - он готовится к посвящению в духовный сан.
Следует отметить, что посетитель носил изящный белый галстук и манишка у него была тоже очень изящная.
- Зачем он приходил, мистер Адаме?
- Только взять бланк для заявления, сэр, и бланк для поручительства.
- Ему кто-нибудь посоветовал обратиться к нам? Он сказал кто?
- Да, сэр, он объяснил, что пришел по совету одного из ваших друзей. Он видел вас, но сказал, что, не имея удовольствия быть с вами знакомым, не станет вас беспокоить.
- А он знает, как меня зовут?
- Да, сэр! Он сказал: "Я вижу, там сидит мистер Сэмсон!"
- Он, должно быть, выражается очень изысканно?
- Чрезвычайно изысканно, сэр.
- Манеры у него, должно быть, вкрадчивые?
- Совершенно верно, сэр, очень вкрадчивые.
- Так! - сказал я. - Мне пока больше ничего не нужно, мистер Адамc.
Спустя две недели я пришел на званый обед к одному своему другу, купцу, человеку со вкусом, собирателю картин и книг, и первый, кого я увидел среди гостей, был мистер Юлиус Слинктон. Он стоял перед камином, обратив к присутствующим свое честное, открытое лицо и глядя на них ласковыми большими глазами, но тем не менее (казалось мне) требуя, чтобы все подходили к нему по расчищенной и указанной им дорожке - никак не иначе.
Я услышал, как он попросил моего друга представить его мистеру Сэмсону, и мой друг познакомил нас. Мистер Слинктон был очень счастлив встретиться со мной. Не чрезмерно счастлив - он не перебарщивал; он был счастлив, как прекрасно воспитанный, вполне светский человек.
- Я думал, что вы уже знакомы, - заметил наш хозяин.
- Нет, - сказал мистер Слинктон. - Я, правда, заходил в контору мистера Сэмсона по вашему совету, но я просто не считал себя вправе беспокоить самого мистера Сэмсона по таким пустякам, с которыми мог справиться любой клерк.
Я заметил, что охотно оказал бы ему всяческое содействие, если бы знал, что его рекомендовал мой друг.
- Я в этом уверен, - отозвался он, - и очень вам признателен. В другой раз я, быть может, буду менее щепетильным. Но, конечно, только в том случае, если приду по более важному делу, - ведь я знаю, мистер Сэмсон, как драгоценно время делового человека и как много на свете навязчивых людей.
Я ответил на эти учтивые слова легким поклоном.
- Вы собирались застраховать свою жизнь? - спросил я.
- Нет, что вы! Я, к сожалению, вовсе не такой предусмотрительный человек, каким вы любезно считаете меня, мистер Сэмсон. Просто я наводил справки для одного своего приятеля. Но вы знаете, что такое приятели в подобных делах! Быть может, из всего этого ничего и не выйдет. Я очень не люблю беспокоить деловых людей справками для моих приятелей: ведь тысяча шансов против одного, что приятели так и не воспользуются этими справками. Люди так непостоянны, себялюбивы, беспечны! Не правда ли, мистер Сэмсон, вы каждый день убеждаетесь в этом по ходу своей работы?
Я хотел было ответить обстоятельно, но он обратил ко мне свой ровный белый пробор, как бы говоря: "Прямо сюда, прошу вас!" - и я ответил:
- Да.
- Я слышал, мистер Сэмсон, - заговорил он снова (потому что обед, против обыкновения, запаздывал, - повар у нашего хозяина был новый), - будто недавно вы и ваши собратья понесли большую потерю.
- В денежном отношении? - спросил я. Посмеиваясь над тем, что при слове "потеря" я так быстро вспомнил о деньгах, он сказал:
- Нет, в отношении таланта и энергии. Не сразу поняв его намек, я призадумался.
- Разве мы действительно понесли такую потерю? - спросил я. - А я и не знал об этом.
- Выскажусь яснее, мистер Сэмсон. Я не предполагал, что вы ушли на покой. Дело еще не так плохо. Но мистер Мелтем...
- А, так это вы про него! - сказал я. - Да! Мистер Мелтем - молодой секретарь страховой конторы "Неоценимые преимущества".
- Вот именно, - подтвердил он с сочувственным видом.
- Это действительно большая потеря. Он был самым дальновидным, самым своеобразным и самым энергичным из всех знакомых мне людей, работающих по страхованию жизни.
Я говорил горячо, так как очень уважал Мелтема и восхищался им, а мой собеседник возбудил во мне смутные подозрения в том, что он подсмеивается над этим молодым человеком. Мистер Слинктон призвал меня к порядку, обратив ко мне аккуратную дорожку на своей голове и как бы повторяя все те же проклятые слова: "Будьте добры, сойдите с травы, - вот дорожка".
- Вы знали его, мистер Слинктон?
- Только понаслышке. Быть его знакомым или другом - это такая честь, которой я добивался бы, если бы он по-прежнему вращался в обществе; хотя мне, возможно, и не посчастливилось бы добиться этой чести, потому что я несравненно менее видный человек. Ему было немногим более тридцати лет, так, кажется?
- Около тридцати.
- Да... - вздохнул он все так же сочувственно. - Какие мы слабые существа! Расстроить свое здоровье, мистер Сэмсон, и стать неспособным к труду в таком возрасте!.. А что слышно - какие именно причины вызвали это несчастье?
"Гм! - мысленно произнес я, взглянув на него. - А я вот не хочу идти по дорожке, я пойду по траве".
- Какую причину называли вам, мистер Слинктон? - спросил я напрямик.
- Скорей всего ложную. Вы знаете, что такое Молва, мистер Сэмсон. Я никогда не передаю другим того, что слышал: это единственный способ остричь когти и обрить голову Молве. Но когда не кто иной, как вы, спрашиваете меня, чем объясняют то, что Мелтем стал вести жизнь отшельника, это другое дело. Отвечая вам, я не потворствую праздным сплетням. Мне говорили, мистер Сэмсон, что мистер Мелтем бросил все свои дела и отказался от всех своих видов на будущее потому, что сердце его было разбито. Неудачная любовь, как я слышал... хотя это маловероятно, когда дело идет о столь достойном и привлекательном человеке.
- Привлекательность и достоинства бессильны против смерти, - сказал я.
- Ах, значит, та, кого он любил, умерла? Простите, пожалуйста. Об этом я не слыхал. Если так, все это действительно очень грустно. Бедный мистер Мелтем! Она умерла? Ах, боже мой! Печально, печально!
Мне по-прежнему казалось, что сострадание его не совсем искренне, и я по-прежнему угадывал за всеми его слонами какую-то необъяснимую насмешку, но когда доложили, что обед подан и нам, как и всем прочим гостям, пришлось прекратить разговор, мистер Слинктон добавил:
- Мистер Сэмсон, вы удивлены, что я так растроган судьбой человека, с которым не был знаком. Но и мне пришлось пережить нечто подобное. У меня тоже, и тоже недавно, умер близкий человек. Я потерял одну из своих двух прелестных племянниц, которые всегда жили в моем доме. Она умерла в юном возрасте - всего двадцати трех лет, - а пережившая ее сестра тоже не отличается крепким здоровьем. Мир - это могила!
Он произнес это с глубоким чувством, и я начал раскаиваться в своей холодности. Я знал, что это мой горький опыт породил во мне холодность и недоверие к людям - подобные чувства вовсе не были свойственны мне от природы, - и я часто думал, как много потерял и жизни, потеряв доверчивость, и как мало приобрел, приобретя осторожность. Такие мысли были мне привычны, и беседа с мистером Слинктоном взволновала меня сильнее, чем могло бы взволновать более важное дело. За обедом я прислушивался к нему и заметил, как охотно откликались на его слова другие люди и как умело он выбирал темы, доступные и близкие его сотрапезникам. Беседуя со мной перед обедом, он завел разговор на тему, которая явно была знакома мне лучше всего и больше всего интересовала меня, и теперь, беседуя с другими, руководствовался тем же правилом. Общество собралось разнообразное, но он, насколько я мог заметить, сумел найти особый подход к любому из присутствующих. Он достаточно знал о занятиях каждого, чтобы тому было приятно поговорить с ним, и в то же время так мало, что скромные его расспросы казались естественными.
