Онѣ уже стояли на ногахъ передъ каминомъ, обнявшись, потому что собирались прощаться.
— Ну что же, сказать, что я тамъ вижу? — повторила Лиззи свой вопросъ.
— Пустую, глупую, суетную… — подсказала Белла, вопросительно приподнимая бровки.
— Сердце, любящее и достойное любви. Сердце, которое, разъ полюбивъ, пойдетъ въ огонь и въ воду за того, кого любить. Сердце, которое ничего не устрашится и никогда не измѣнитъ.
— Женское сердце? — спросила Белла, аккомпанируя вопросу движеніемъ бровей.
Лиззи кивнула головой:
— И женщина, которой оно принадлежитъ….
— Вы?! — докончила Белла.
— Нѣтъ, вы. Я это ясно вижу.
Свиданіе закончилось обмѣномъ нѣжныхъ словъ, многократными просьбами со стороны Беллы помнить, что онѣ отнынѣ друзья, и обѣщаніемъ скоро еще побывать, послѣ чего Лиззи снова принялась за свою работу, а Белла побѣжала въ гостиницу, гдѣ ее ждали ея спутники.
— Вы что-то задумчивы, миссъ Вильферъ, — было первое, что ей сказалъ секретарь.
— Мнѣ есть надъ чѣмъ подумать, — отвѣтила миссъ Вильферъ очень серьезно.
Больше ничего она ему не сказала, кромѣ того, что тайна Лиззи Гексамъ не имѣетъ никакого отношенія къ ложному оговору противъ ея отца. Впрочемъ, нѣтъ, маленькая связь тутъ есть: Лиззи очень хочется поблагодарить своего неизвѣстнаго друга, приславшаго ей письменное опроверженіе этой клеветы. «Ей хочется поблагодарить его? Въ самомъ дѣлѣ?», равнодушно спросилъ секретарь. На это Белла въ свою очередь спросила, не знаетъ ли онъ, кто этотъ неизвѣстный другъ. Нѣтъ, онъ не имѣлъ объ этомъ ни малѣйшаго понятія.
Все описываемое въ этой главѣ происходило въ Оксфордширѣ: вотъ какъ далеко забрела въ своихъ скитаніяхъ бѣдняжка Бетти Гигденъ. Имъ надо было возвращаться съ ближайшимъ поѣздомъ, а такъ какъ станція была недалеко, то его преподобіе Фрэнкъ съ мистрисъ Фрэнкъ, мистеръ Слоппи, Белла и Роксмитъ пустились въ путь пѣшкомъ. Въ деревняхъ немного такихъ широкихъ тропинокъ, чтобы по нимъ можно было идти пятерымъ въ рядъ, а потому Белла съ секретаремъ пошли вдвоемъ позади остальныхъ.
— Повѣрите ли, мистеръ Роксмитъ, — заговорила Белла, — мнѣ кажется, цѣлые годы прошли съ той минуты, когда я вошла въ домикъ Лиззи Гексамъ.
— Сегодня у насъ выдался очень хлопотливый день, — отвѣчалъ онъ. — Кромѣ того, вы были очень разстроены на кладбищѣ, я замѣтилъ, и теперь, вѣроятно, очень устали.
— Нѣтъ, я ничуть не устала… Вы меня не поняли: я, вѣрно, несовсѣмъ хорошо выразила свою мысль. Не то, чтобы мнѣ казалось, что прошло много времени съ той минуты, а что за этотъ промежутокъ многое измѣнилось — для меня то есть.
— Къ лучшему, надѣюсь?
— Надѣюсь, что такъ, — сказала она.
— Вы озябли. Я вижу, вы дрожите. Позвольте мнѣ накинуть на васъ мой плащъ. Вотъ такъ. Не изомнется ваше платье, если мы перекинемъ плащъ черезъ плечо?.. Нѣтъ, такъ нельзя; онъ слишкомъ длиненъ и тяжелъ. Дайте, я буду поддерживать этотъ конецъ, такъ какъ у васъ руки закрыты, и вамъ все равно нельзя взять меня подъ руку.
Тѣмъ не менѣе идти подъ руку оказалось возможнымъ. Какимъ образомъ Белла, закутанная до самаго подбородка, ухитрилась высунуть свою ручку, извѣстно одному Богу, но такъ или иначе, а она высунула ее и продѣла подъ руку секретаря.
— У насъ съ Лиззи вышелъ длинный и интересный разговоръ, мистеръ Роксмитъ. Она отнеслась ко мнѣ съ полнымъ довѣріемъ, и все мнѣ разсказала.
— Да и какъ она могла бы передъ вами устоять? — сказалъ онъ.
— Вотъ удивительно! — воскликнула Белла, круто останавливаясь и бросая на него недоумѣвающій взглядъ. — Вы говорите совершенно то же, что мнѣ сказала и она по этому поводу.
— Должно быть, это оттого, что я чувствую то же самое, что чувствовала въ данномъ случаѣ и она.
— Нѣтъ, но все-таки, какъ вы думаете, почему она такъ легко довѣрилась мнѣ? — спросила Белла, снова двинувшись впередъ.
— Я думаю, что разъ вы захотѣли завоевать ея довѣріе — ея или кого-нибудь другого, — вы не могли въ этомъ не успѣть.
Въ эту минуту паровозъ на желѣзной дорогѣ многозначительно лукаво зажмурилъ свой зеленый глазъ и широко открылъ красный, такъ что имъ пришлось пуститься къ станціи бѣгомъ. Беллѣ, закутанной въ длинный плащъ, было трудно бѣжать, и секретарь долженъ былъ ей помогать. Когда она усѣлась противъ него въ уголкѣ вагона и вскрикнула: «Какія прелестныя звѣзды и что за чудная ночь!», ея сіяющее личико было такъ обворожительно, что онъ хоть и отвѣтилъ: «Да», но предпочелъ любоваться ночью и звѣздами, не изъ окна вагона, а отраженными въ этомъ миломъ лицѣ.
«О „красивая леди“! Обольстительно красивая леди! Ахъ, если бъ мнѣ быть законнымъ исполнителемъ послѣдней воли Джонни! Если бъ я былъ въ правѣ вручить тебѣ завѣщанное имъ и получить съ тебя расписку!» Что-нибудь въ этомъ родѣ навѣрное примѣшивалось къ грохоту поѣзда, проносившагося мимо станцій желѣзной дороги, причемъ всѣ онѣ многозначительно лукаво жмурили свои зеленые глаза и открывали красные, готовясь пропустить красивую леди.
1864
Pleasant — милая, пріятная.
Такъ англичане называютъ матросовъ.
Old Bailey — судъ по уголовнымъ дѣламъ.
Изъ извѣстной сказки о красавицѣ, вышедшей замужъ за принца, превращеннаго злою волшебницей въ медвѣдя.
