Через два дня консул опять приехал и на этот раз забеспокоился всерьёз.
— В крайнем случае пусть ставят хоть ту часть загородки, которая у них готова, — сказал он.
Август вручил ему смету, которую составил на пристройку для банка, один вариант для деревянного здания, другой — для каменного. Конечно, каменное строение куда более подходит для банка.
Они обсуждали этот вопрос некоторое время, но консул не дал себя отвлечь от своего беспокойства и, надутый, уехал обратно.
— Здесь недостаёт одного человека, — сказал Август. — Где он?
— Он пошёл к кузнецу точить бурав.
— В рабочее время? Извольте брать буравы с собой по вечерам и отдавайте их точить, а утром приносите их обратно.
Молчание.
— Уж очень много возни, тоска берёт, — сказал Больдеман, старший в артели. — Так это нам надоело. Дыра за дырой, и так ничего кроме дыр и не видишь.
— Вы сами виноваты, что давным-давно не кончили, — сказал Август.
На это не последовало ответа. Но парни отлично знали, что могли делать по-своему и растягивать работу: конкуренции не было, и они распустились.
— И потом аптекарь приходил сюда и просил сложить новую стену для его подвала, — сказали они.
— Да, — отвечал Август, — когда вы кончите здесь!
— И как это староста так глупо рассуждает! — сказали они. — Буравить дыры, уж если на то пошло, можно всю зиму, но разве можно цементировать подвальные стены в мороз?
— Попридержите языки! — закричал Август. — Загородки будут поставлены!
Август задумался: он ничего не добьётся, если не будет стрелять. Но и выстрелами тоже ничего не добьёшься. А жаль, он бы с удовольствием разрядил револьвер.
Но вот опять на помощь приходит случай и далеко вокруг распространяет своё влияние: приехал консул с радостным известием, что англичанин ненадолго уехал в Свальбард и пожалует сюда только через несколько недель.
Вот хорошо-то! Прямо-таки спасение! Жалко только, что консул рассказал это в присутствии рабочих. Отлично! Теперь у них сколько угодно времени. Они с трудом дождались окончания работы и на следующий день не буравили дыр. Август застал их у стены подвала: работа была в полном разгаре, они замешивали цемент.
Он разыскал аптекаря. Это нехорошо с его стороны: рабочие не всё ещё кончили на дороге, они не могут бросить дело на половине и перейти к работе над подвалом.
Аптекарь испугался: ведь консул к тому же сделался его близким родственником, так сказать, его зятем.
— Словно вы меня прибили, — сказал он. — Рабочие сами пришли ко мне вчера вечером и сказали, что они свободны. «Отлично, — отвечал я, — ставьте стену на метр ближе к центру. Приступайте завтра же, я тороплюсь!»
— Почему же вы торопитесь? — спросил Август.
— Нет, я не тороплюсь, — несколько смутясь, отвечал аптекарь: — Но нам бы, конечно, хотелось построить его, прежде чем выпадет снег, — я говорю о доме. Целая моторная шхуна плывёт уже с Юга и везёт материалы и плотников. Но это ничего не значит, рабочие ни в коем случае не должны начинать строить наш маленький домик, прежде чем не кончат работу у вас.
Август стал соображать: если строительный материал и плотники уже в пути, необходимо сейчас же зацементировать стену подвала и возвести фундамент, чтобы они могли высохнуть. Августу очень хотелось помочь новобрачным, и ему и ей, безусловно хотелось.
— Постараемся устроиться так, чтобы никому не было обидно.
— Если это возможно, — пожалуйста. Мы будем вам очень благодарны, — отвечал аптекарь.
Тут наступило для Августа трудное и беспокойное время. Раз уж рабочие начали выкладывать стену, они должны были закончить её. К этому присоединилась ещё одна вещь: водопровод для дома и подвала. И, чёрт возьми, как раз эта часть проекта и заинтересовала Августа больше всего; водопроводом усиленно занялись и рабочие и совсем перестали буравить дыры. Он каждый вечер со страхом ложился спать; Август рисковал получить выговор и на следующее утро, и ещё на следующее, потому что работа над загородками не двигалась с места. Так проходили недели.
За это время ему ни разу не удалось повидаться с Корнелией и окончательно договориться с ней. Когда он приходил, её невозможно было разыскать. Он не понимал, как у неё хватало сердца. Она была ему так дорога. «Подержать бы её за руку, — думал он. — Это была такая жалкая ручка, с потрескавшимися ногтями». Он часто бывал в Южной деревне, и каждый раз по делу. Так, например, ему нужно было сказать Гендрику, что англичанин уехал в Свальбард, а на другой день, например, ему нужно было объяснить Гендрику, сколько времени понадобится, чтобы съездить в Свальбард и обратно. Но встречи с Корнелией невозможно было добиться.
— У какого лешего она пропадает? — спросил он Гендрика.
— Она и от меня прячется, — ответил Гендрик.
— Зачем она это делает?
— Я не знаю. Может быть, она сомневается, что я получу должность при англичанине.
— Она так и сказала?
— Да. Раз он не приезжает.
Август рассердился:
— Кланяйся ей от меня и передай, что если уж я сказал что-нибудь, так оно и будет!
Но тут случилось большое несчастье, и никакой поклон не был ни передан, ни получен обратно. Всё кончилось раз навсегда.
Примчался Гендрик. Он даже не ехал на велосипеде, а бежал со всех ног, вне себя, без шапки.
— Она умерла! — проговорил он.
— Умерла? Корнелия?
Молчание.
— А ты не врёшь? — спросил Август. Гендрик стал рассказывать:
— Они пошли утром, она и отец, с кобылой. Лошадь так бесилась по жеребцу, кусалась и брыкалась, ни минуты не стояла на месте. Наконец они выбрались на дорогу, они вели её в соседний округ, к породистому жеребцу. Они дошли как раз до перекрёстка и собирались повернуть на другую дорогу, но лошадь заупрямилась и стала подыматься на дыбы. Они оба потащили её, но Корнелия споткнулась, и лошадь ударила её копытом. Удар оказался смертельным. Кобыла попала Корнелии в висок. Одним ударом...
Молчание.
— Отец сбегал за водой и принёс её в шляпе; он думал, что она только потеряла сознанье, но Корнелия умерла. Опять молчание.
— Он много раз бегал за водой, но она не открыла больше глаз. Он звал также на помощь, но это было на перекрёстке, далеко в полях... Так ему и не удалось заставить её раскрыть глаза, и дышать она тоже перестала. Он замолчал.
— А ты был с ними? — спросил Август.
— Я? Нет. Отец принёс её. Маттис взял у меня велосипед, чтобы съездить за доктором, но это было ни к чему.
Август даже в этот момент не потерял присутствия духа.
— Что сказал доктор? Пустил он ей кровь?
— Этого я не знаю. Он сказал, что она умерла.
— Он не пустил ей кровь?
— Я не знаю, — сказал Гендрик, — меня не было в доме. Он вышел и сразу сказал, что она умерла. И потом уехал на своей мотоциклетке.
Август тотчас вспомнил случай из своей жизни в далёких краях: смертельный удар бутылкой прямо в висок. Человек умер, но ему вскрыли всё-таки вену. Август хладнокровно принял известие Гендрика, был неразговорчив, но особенного горя не обнаружил.
— Я предупреждал их, — сказал он, — я же запретил Корнелии приближаться к кобыле.
— Да, я слышал, — сказал Гендрик.
— Глупо, что я не застрелил чудовище, — сказал Август. — Я бы мог сделать ещё одну вещь: проколоть ей брюхо от вздутия. Но ведь она же не от этого бесилась. Пожалуй, прокол бы ей не помог. Да, мне следовало бы застрелить её.
Гендрик ничего не возразил.
Был ли Август упрямцем, не пожелавшим обнаружить своё горе? Или его легкомыслие, его поверхностность помогли ему перенести катастрофу? Может быть, и то и другое вместе. Корнелия умерла, она не досталась ему, но ревность безусловно перестала его мучить, оттого что она не досталась также и никому другому.
— Тут уж ничего не поделаешь, — сказал он.
Гендрик плакал, с трудом скрывая слезы, отхаркивался изо всех сил и изредка встряхивал головой, чтобы ободриться.
— Тут уж ничем нельзя помочь, Гендрик.
— Да, но быть убитой лошадью, это так ужасно! Я никак не могу справиться с собой.
— Да, — отсутствующим тоном сказал Август.
— И всё было бы так хорошо, если бы мы оба остались живы.
— Да, — равнодушно заметил Август.
— Мне стало это так ясно, когда я видел её в последний раз.
— Многим, пожалуй, это было ясно, — намекнул Август.
— То есть как? Был ещё только один Беньямин. Но она сказала, что гораздо больше любит меня, чем его.
Август глубоко оскорбился, что его не приняли во внимание.
— Беньямин вовсе не был единственным, — это-то я наверное знаю. Впрочем, у меня есть другие дела, поважнее разговоров с тобой, — сказал он и ушёл.
Была уже середина сентября, по ночам края луж затягивались льдом, а так как водопровод необходимо было закончить прежде, чем мороз скуёт землю, приходилось торопиться с работой. В особенности много было дела у ручья, за пятью осинами: нужно было сложить из камней обширную цистерну и сколотить крышу над ней. А работа над загородками тем временем стояла. Противные эти дыры, которых никто не буравил и которые, конечно, не буравились сами собой. В этих несверлённых дырах заключался своего рода немой протест. Каждый день Август говорил себе, что отправится со всей своей командой к охотничьему домику, что они просверлят дыры и всё будет готово, и каждый раз что-нибудь мешало ему. Консул тоже перестал подгонять: теперь это было ему неудобно, — ведь водопровод проводили для аптеки, то есть для его матери и её мужа.
