Подошел бармен, и после небольшого совещания были заказаны три бутылки пива. Стелла пить отказалась.
— Она никогда ничего не пьет до второго выступления, — объяснил Котмен.
Стелла была маленькая хрупкая женщина лет двадцати шести, со светло-каштановыми волосами, коротко подстриженными и завитыми, и серыми глазами. Она подкрасила губы, но румян у нее на щеках почти не было, она казалась бледной. Ее нельзя было назвать красивой, но у нее было нежное, аккуратное личико. Одета она была в простое вечернее платье из белого шелка. Принесли пиво, и мистер Пенецци, человек, очевидно, не очень разговорчивый, сделал несколько больших глотков.
— А вы с чем выступали? — вежливо спросил Котмен.
— Миссис Пенецци устремила на него взгляд своих живых, густо подведенных глаз и обратилась к мужу:
— Скажи им, кто я, Карло.
— Женщина Пушечное Ядро, — провозгласил он.
Миссис Пенецци радостно заулыбалась и по-птичьи быстро перевела взгляд с Котмена на Стеллу. Оба с недоумением глядели на нее.
— Флора, Женщина Пушечное Ядро, — повторила она.
Она так явно рассчитывала поразить их, что они просто растерялись. Стелла озадаченно взглянула на своего Сида. Он поспешил на помощь.
— Это, верно, было еще до нас.
— Конечно, до вас. Ведь мы ушли со сцены как раз в тот год, как умерла покойница королева Виктория. Наш уход тоже вызвал целую сенсацию. Вы наверняка слышали обо мне. — Но на их лицах ничего не обозначилось; голос ее зазвучал жалобно: — Но ведь у меня был потрясающий успех. Я в старом «Аквариуме» выступала, народ туда валом валил. Все самые блестящие люди приезжали меня смотреть. Принц Уэльский, да и вообще, кого там только не было. Весь город обо мне говорил. Правда, Карло?
— Благодаря ей в «Аквариуме» целый год были полные сборы.
— Это у них был самый эффектный номер за все время. Я вот не так давно взяла и поехала представилась леди Де Бат. Знаете, Лили Лэнгтри? Она тогда здесь жила. Так она меня прекрасно помнила. Она сказала, что видела меня десять раз.
— А что вы делали? — спросила Стелла.
— Мною выстреливали из пушки. Поверьте, это была настоящая сенсация. А после Лондона я объездила со своим номером весь мир. Да, моя милая, теперь я женщина старая, не спорю. Мистеру Пенецци вот семьдесят восемь лет исполнилось, да и мне уже за семьдесят, но когда-то мои портреты были расклеены по всему Лондону. Леди Де Бат сказала мне: «Дорогая моя, вы были такой же знаменитостью, как и я». Но ведь знаете, какая у нас публика, увидят что-нибудь хорошее, так восторгаются, да только подавай им все время новенькое, а то им надоедает и они перестают ходить. Так будет и с вами, моя милая, так было и со мной. Это никого не минует. Но у мистера Пенецци всегда была голова на плечах. Он сызмальства артистом. В цирке. Он был шталмейстером, когда я с ним познакомилась. Я тогда выступала в акробатической труппе. Акробаты на трапеции, знаете? Он и сейчас еще видный мужчина, но посмотрели бы вы на него тогда: в русских сапогах и бриджах, в облегающем сюртуке со шнурами по всему переду, щелкает своим длинным хлыстом, а лошади у него скачут по арене круг за кругом, — я красивей мужчины в жизни не видывала.
Мистер Пенецци ничего не сказал, но задумчиво покрутил свои огромные белые усы.
— Ну и вот, как я сказала, он не из тех, кто без толку швыряется деньгами, и, когда нам не могли больше устроить ангажемент, он говорил: «Давай перестанем выступать совсем». И правильно: ведь если ты первая звезда в Лондоне, после этого обратно в цирк на простую работу не вернешься, а мистер Пенецци ведь граф, ему надо о своем достоинстве помнить, — вот мы и уехали сюда, купили дом и открыли пансион. Мистер Пенецци всегда об этом мечтал. Мы уже тут тридцать пять лет как обосновались. И дела у нас шли неплохо, только вот последние года два-три, как случился кризис, стало похуже, да и клиенты теперь пошли совсем не те, что были, когда мы только начинали, все им чего-то надо: то подавай электричество, то водопровод в комнатах, а то вовсе бог весть что. Дай им нашу карточку, Карло. Мистер Пенецци сам стряпает, и если когда-нибудь вам захочется настоящего домашнего уюта вдали от дома, вы теперь знаете, где его найти. Я люблю артистов, и у нас с вами будет о чем поговорить, моя милая. Я так считаю, кто был артистом, тот всегда артист.
Вернулся старший бармен, отлучавшийся поужинать. Он увидел Сида.
— Мистер Котмен, вас искал мистер Эспинель, хотел непременно вас видеть.
— Вот как? А где он?
— Поищите, он где-то здесь.
— Ну мы пойдем, — сказала миссис Пенецци, поднимаясь. — Заходите к нам как-нибудь позавтракать. Я бы показала вам мои старые фотографии и газетные вырезки. Подумать только, вы даже не слышали про Женщину Пушечное Ядро! Да я была настоящая достопримечательность, все равно как лондонский Тауэр!
Миссис Пенецци не обидело, что эти молодые люди даже не слышали о ней. Ее это просто забавляло.
Они распрощались, и Стелла снова опустилась в кресло.
— Сейчас допью пиво, — сказал Сид, — и пойду узнаю, что нужно Пако. Ты здесь останешься, детка, или подымешься к себе?
Она сидела, крепко сжав кулаки. На вопрос она не ответила. Сид взглянул на нее и поспешно отвел глаза.
— Эта старушенция просто прелесть, — жизнерадостно продолжал он. — Вот комичное создание! А ведь она нам, кажется, правду рассказала. Хотя трудно поверить, ей-богу. Представить себе, что лет этак сорок тому назад за ней весь Лондон бегал. А она-то думает, что ее и теперь помнят, вот забавно. Никак в толк не могла взять, что мы о ней даже и не слыхали.
Он снова взглянул на Стеллу, украдкой, чтобы она не заметила, что он на нее смотрит. Она беззвучно плакала. Слезы катились по ее бледному лицу.
— Ты что, девочка?
— Сид, я не могу прыгать сегодня второй раз, — всхлипнула она.
— Да почему же?
— Я боюсь.
Он взял ее за руку.
— Ну, нет. Я тебя хорошо знаю, — сказал он. — Ты самая храбрая женщина в мире. Выпей-ка бренди, это тебя подбодрит.
— Нет, от этого только хуже будет.
— Нельзя же обманывать ожидания публики.
— Подлая публика! Скоты, только и знают что нить и объедаться. Сборище болтливых болванов, которым некуда деньги девать. Видеть их не могу. Им наплевать, что я жизнью рискую.
— Конечно, они ищут сильных ощущений, я не спорю, — в замешательстве сказал он. — Но ведь ты знаешь не хуже моего, что риска тут нет, если только не терять самообладания.
— А я совсем потеряла самообладание, Сид. Я разобьюсь.
Она слегка повысила голос, и он быстро оглянулся на бармена. Но бармен был занят чтением газеты и не обращал на них внимания.
— Ты не представляешь себе, как это все выглядит сверху, когда смотришь оттуда, с площадки. Честное слово, я сегодня думала, я потеряю сознание. Не могу я прыгать сегодня второй раз, слышишь? Ты должен избавить меня от этого, Сид.
— Если ты смалодушничаешь сегодня, то завтра тебе будет еще труднее.
— Нет, не труднее. Меня доконало, что нужно прыгать по два раза, и это бесконечное ожидание. Пойди к мистеру Эспинелю и скажи ему, что я не могу давать по два выступления за вечер. У меня нервы не выдерживают.
— Он никогда на это не согласится. Все их доходы от ужинов держатся на тебе. В это время люди только затем и приходят, чтобы поглядеть на тебя.
— Ничего не поделаешь. Говорю тебе, я больше не могу.
Он помолчал. По ее бледному лицу все еще катились слезы, и он видел, что она быстро теряет над собой власть. Он уже несколько дней чувствовал что-то неладное и беспокоился. Пытался избежать этого разговора. Он смутно понимал, что лучше будет, если она не выразит словами то, что чувствует. Но он беспокоился. Потому что он ее любил.
— Эспинель все равно хотел меня видеть, — сказал он.
— Что ему надо?
— Не знаю. Я скажу ему, что ты не можешь давать больше одного выступления за вечер, и посмотрим, что он на это ответит. Ты меня здесь подождешь?
— Нет, я пойду к себе наверх.
Десять минут спустя он вошел к ней возбужденный, торжествующий, широко распахнув дверь.
— У меня для тебя отличные новости, дорогая. Они оставляют нас еще на месяц и будут платить вдвое.
Он подскочил к ней, чтобы обнять и поцеловать ее, но она его оттолкнула.
— Должна я прыгать сегодня второй раз?
— Боюсь, что да. Я пробовал было договориться только на одно выступление в день, но он и слушать не захотел. Говорит, это совершенно необходимо, чтобы ты прыгала во время ужина. И право же, за двойную-то плату дело стоит того.
Тут она бросилась на пол и разразилась целой бурей слез.
— Не могу я, Сид, не могу! Я разобьюсь насмерть.
Он сел подле нее на пол, поднял ее голову, он обнял ее и ласково погладил.
— Возьми себя в руки, детка. Не можем же мы отказаться от такой суммы. Подумай только, этого хватит нам на целую зиму, и можно будет ничего не делать. Да и осталось-то всего каких-нибудь четыре дня в июле, а потом — только один август.
